Беги, малыш, беги.
Порываясь на помощь товарищу, он сейчас выбежит на проход. Останавливаю дыхание, смотрю на мир через прорезь прицела. Но нож, выброшенный из кабинки рядом, ударяется ему в горло раньше, чем я успеваю надавить на спусковой крючок. Он обхватывает рукоять обеими руками, вытаращивая глаза, но тут же валится с ног.
Тишина. Треск огня в бочке.
Я вскакиваю на ноги, встаю в проходе — приклад у плеча, под прицелом отдел бабских шмоток. Остались мы лишь двое.
Из темноты проема выходит человек с пулеметом на одном плече и автоматом на другом. Он даже не смотрит в мою сторону, будто и нет меня здесь. Небрежно ногой переворачивает Левона вверх лицом, стоит над ним какое-то время. Кажется, сейчас ширинкой вжикнет и лицо ему умоет.
Аплодирую. Смело, Жека, смело. Я ведь могу и тебя тоже, невзирая ни на какие проявления удружливости с твоей стороны. Не друг ты мне ни при каких раскладах. Воровать я у тебя пришел и не каюсь. Своровал бы, будь я с какой другой бандой, а не в составе сборной по керлингу. А тебе, милку, сиди ты вон на том диване, горлянку вскрыл бы без раздумий. Так что помог ты мне или нет, а вальнуть я тебя сейчас могу запросто. И совесть моя даже не заикнется потом — оправданий ведь такому поступку с головой хватит. Кто ж тебя-то знает? Для каких целей ты приберег меня?
— Салманы-ыч, — тихо позвал Ряба.
Делаю пару шагов назад, не сводя глаз с Жеки, вхожу в отдел светильников. Нет, не получил Рябцев счастливый билет. Лежит тягач-инициатор на полу, пустой пистолет в руке, под брюхом лужа крови. Три наискось дырки в спине — не к добру.
Опускаюсь перед ним на корточки, заглядываю в помутневшие глаза.
— Салманыч, помоги, браток, — в его взгляде скользят страх и надежда одновременно. — Вытащи меня отсюда, в долгу не останусь.
Зачем просишь? Знаешь ведь, что зря. Тягачи ведь, они волокут только то, что им нужно. В чем есть польза. Неужели в такие минуты можно об этом забыть?
— Салман. Вытащи… А? Не дай тут подохнуть… К Валерьичу отнеси. Отблагод… — кашляет кровью, — …дарю…
Я молчу, и он начинает понимать. Пытается ползти, но сразу же сводит зубы от боли. Тяжело, отрывисто дышит. На зубах слюна перемешана с кровью, маску и правую щеку разрезал об осколки, когда падал.
— Не дай здесь подохнуть…
Ряба был хорошим парнем. Сколько ему — двадцать пять? Или двадцать семь? Молодой еще. Жить бы. Но поставил на черное и проиграл. Бывает. Жалко он не западлист, было бы проще. Но я не могу оставить свидетеля. Тащить не стану — следов наставлю, шуметь начну, в итоге обоих угроблю. А даже если и потащу, то куда? К себе домой? На лепешку с чаем? Или к Валерьичу? Нет, это бред. Я не протащу его так далеко. Да и смысл?
Так что придется тебе, Ряба, все же здесь. Ведь можешь ты через пять минут помереть, а можешь только вырубиться и прийти в себя, когда тут уже будет полно «дожья». Они тебя, конечно, спросят, и ты им, возможно, ответишь, обиженный за то, что я тебя бросил. Не могу я рисковать. Тут не дают пожизненок и не амнистируют, тут просто вешают. А мне, несмотря на то что моя жизнь полна дерьма, легче пойти под пулю, чем болтаться на фонарном столбе, предоставив себя на клев воронам.
Так что ты уж прости, Ряба, но ты сделал бы то же самое. Мне в сегодняшней игре выпала счастливая карта. Пока что.
— Глеб, нет… Прошу…
Я поднялся на ноги, направил ствол ему в затылок и выстрелил. Ряба на мгновение вытянулся в струнку, а потом обмяк. Успокоился.
Уходить бы, но я ж — кто? Как я могу оставить трофеи и не узнать, как чувствуют себя остальные мои соучастники? Проклятое ремесло. Как и жизнь.
Делаю пару шагов назад, выходя из лужи теплой, вязкой крови. Жека пробивает Левона по карманам, но оружие его не интересует. Что, впрочем, еще лучше. Мы не гордые, подберем. Хоть и сматерись ты на нитку! Что это за оружие?! Держу эту полукровку, «тавор» который, на нашем, винницком, орзаводе склепанный, за ремень, как крысу за хвост. В сути стремное оно, чудо это, и патрон под него неродной. Натовский, пять пятьдесят шесть. Хорошо хоть именно у нас под самым боком клепали эти израильтянские пушки и патрон под них лили, а то — эксклюзива, мать. Хоть на стену вешай. Все равно беру, чего ж корчить гордого? У Калмыка один к одному выменять на обычную «пятерку» можно будет.
Слева старик лежит, в остекленевших глазах вяло отражается пламя. Похоже, ствол ему и с одним патроном не пригодился. Охотник, говоришь? Дальше за ним — водила, брюхо развороченное. На гранату попался. Дешевый трюк, с афгана еще используют.
Справа, на полу отдела со шмотками, раскинул широко ноги пулеметчик. Как я и предполагал, громадина под два метра ростом и шеей — вместо быка запрячь можно. Крови с разрезанной глотки набежало хоть корабли пускай.
— Пошли, если хочешь выжить, — сказал Жека.
Я посмотрел на него. Лицо в полосах ваксы, глаза горят безумием. Можно ли ему доверять?
А хотя… Куда ж мне деваться?
Глава 2
Бегун. Эпизод первый
29 августа 2013 г., 10.25
1 месяц 14 дней после завершения эвакуации
За окном снова тишина. Как же она непривычна. Уже которое утро начинается с тишины, а я все не могу привыкнуть к этому почти паранормальному явлению. Здесь, на Киевской, и тихо? Не давят на клаксоны нетерпеливые владельцы джипов сонным дачникам, чтоб свалили к бордюру? Не гудят, набирая разгон, троллейбусы? Не гундосят динамики на светофорах о том, что переход через Первомайскую разрешен?
А еще ведь на позапрошлой неделе приходилось прятать голову под подушкой от неугомонного воя сирен. О, до чего же он мне за последние месяцы осточертел! Нигде не было от него покоя. Целыми днями. Бесконечно. Туда-назад, туда-назад. Менты — медики — пожарные, менты — медики — пожарные. Долбаный аттракцион! Все ночи в сине-бело-красных сполохах на потолке, от воя в ушах звенело.
Впрочем, так всегда: кажется, что именно сейчас с тобой происходит самое худшее. Когда за окном орали сирены, я молил о том, чтобы они заглохли. А когда они прекратили вой, винницкие улицы затряслись от лязга танков и разнобойного стука армейских сапог. Знаешь, в такие минуты очень хорошо начинаешь понимать, насколько безобиден был предыдущий период твоей жизни. Ведь если «зарвавшиеся» менты до этого просто пугали выживших, пользуя, преимущественно, дубинаторы или запирая в обезьянниках, то беспредельщики вояки за попытку отказа подчиниться могли запросто открыть огонь на поражение. И им было все равно, кто ты: священник, беременная женщина или дряхлый старик. Не вышел из гастронома или аптечного склада с поднятыми руками, не сложил награбленное — уложат без разговоров. В лучшем случае изобьют до полусмерти. Неподчинившийся приказу — потенциальный преступник. И по болту, что приказы отдает городская шелупонь, а в «преступника» стреляет отмороженный на всю бошку урка. Мир в котел катится, чему вы удивляетесь?
«Чрезвычайку» же недавно ввели. Как там? В связи с неспособностью структур охраны правопорядка обеспечить этот самый общественный правопорядок, подавить мятежные вспышки среди гражданского населения и остановить возросший в десятки раз уровень преступности. Типа того. Только забыли, наверное, уведомить «призывников», что чрезвычайное положение — это не лицензия на отстрел. А раз забыли, то и спросу нет.
С тех пор как «доги» в городе обосновались, редко когда по улице машина проедет. Даже днем. С машиной теперь хлопот много — легче на разбросанные по городу блокпосты нарваться. А там уж мозг на совесть вынут, не говоря уже что багажник от всего добра почистят.
Верняк, говорю, к чертям мир полетел. Хотелось бы увидеть ту кудрявую идиотку, что пела об отмене конца света на пару со своим бездарным рэпером. Как там? «Мы наложили свое вето на все проблемы и все запреты»? «Отменила? — спросить бы. — Или валяешься где-нибудь в канаве, предоставив червям свое лощеное тело?»
Телефонная связь по-прежнему не работает, даже диспетчер своим непроницаемым голосом не сообщает, что связь временно недоступна. Временно… Да безвременно, пожалуй, и не надо было скромничать. Небрежно бросаю дорогую финскую цацку обратно на журнальный столик. Не выключаю больше, не щажу батарею. Скоро этот девайс вообще станет ненужным — зарядку-то незачем хреном больше в розетку тыкать. Как и большинство других вещей, работающих от сети.
Просто мусор.
Возле кровати стоит на четверть заполненная бутылка «Джек Дэниелс», вчера прихватил в одном элитненьком погребке. Ох, ну и ссаки это ваше виски! Чего там от него так америкосы тащатся? Дерьмо, на спирту настоянное. Вот что значит захотеть почувствовать себя ковбоем за полмира от Техаса — чувствуешь себя толчком, в который вылили помои.
Подхожу к окну, открываю правую половину. Что там у нас на улице? Прекрасная воскресная погодка. На небе ясно солнышко и ни единой тучки, даже самой прозрачной на цельном светло-синем полотне. Отличный денек, чтобы рвануть прочь от городской суеты. Выбраться с компанией куда-нибудь поближе к реке, устроить небольшой пикничок. Да, друзья мои, сочный шашлык, да под перцовую настойку, а после — устроенное разгоряченными девушками шоу мокрых маек — что может быть лучше? Что еще так заряжает позитивными эмоциями перед кажущейся бесконечно длинной рабочей неделей? Так что в путь, господа, и поспешите, у вас мало времени, как говорил Грув в «Достучаться до небес». Кто знает, выпадет ли еще когда-нибудь такая возможность? Только не забудьте масками запастись и полоскать их хлортетрациклином, как показывал тот мужик по телевизору. Разумеется, будет неудобно в респираторе есть шашлык, но что поделаешь — эпидемия по стране ходит. Поберечься надо. Слыхали, что с людьми хренов «африканец» творит? Так что лучше в намордниках ходите. И перемещайтесь как на войне, встреча с вояками ничего хорошего не предвещает…
