Мод: В смысле чего?
Вернер: В смысле всего … В смысле нас с тобой.
Мод (обнимает его за шею): Никто не помешает нам в любой момент снова потерять рассудок.
Вернер (после еще одного долгого поцелуя): Ты бесподобна. Ты знаешь, что ты просто бесподобна?
Мод: Надеюсь, ты на самом деле так думаешь.
Вернер: Я так думаю?! Я без ума от тебя. (Делает движение по направлению к ней)
Мод (отступает): Нет, Вернер, милый, не надо. Все и так слишком далеко зашло. Мы оба наделали глупостей.
Вернер: Что здесь глупого?
Мод: Это моя вина. Мне не следовало этого допускать.
Вернер: Почему?
Мод: Потому что все равно из этого ничего не выйдет. Мы даем волю чувствам, забывая, что слишком многое разделяет нас. Ты сам это знаешь.
Вернер: Ничего такого я не знаю. Все, что я знаю, это что люблю тебя. И все, что я хочу знать, это любишь ли ты меня? Вернее так — смогла бы ты полюбить меня?
Мод (смотрит на него): Да, Вернер, я думаю, что смогла бы. Нет, я уже люблю тебя. Любить — это так понятно. Это ясность, и это буря. Конечно, это скорее дело молодых людей, и все же, и все же…
Вернер (в сильном волнении): Что «все же»?
Мод (искренне тронута): Не знаю… Иногда меня мучает совесть.
Вернер: По поводу Анны-Мари?
Мод: Нет, Анна-Мари здесь не причем. Ты сам сказал недавно, что она крепкая и все выдержит. Ты прав: она крепкая, как старый башмак. И из всех женщин, может быть, она больше всего заслуживает, чтобы с ней случилось нечто подобное. Я не испытываю угрызений совести из-за Анны-Мари. Дело в тебе… Я о тебе тревожусь.
Вернер: Почему?
Мод: Я не хочу причинить тебе боль. И, честно говоря, не очень жажду испытать боль сама.
Вернер: Без риска всякая игра теряет смысл.
Мод: Скажи, чего ты хочешь от меня? Ты об этом задумывался?
Вернер: Нет, у меня не было на это времени. Я только знаю, что хочу тебя.
Мод: Но ты ничего про меня не знаешь. Совсем ничего.
Вернер: Ну и что? Про меня ты ведь тоже знаешь не слишком много.
Мод: Мне кажется, я знаю достаточно.
Вернер: А мне достаточно того, что я знаю про тебя.
Мод: Все не так просто. Мы жили в совершенно разных мирах — ты и я. Обычаи, образ жизни, нормы приличия, моральные ценности — по ту и по эту сторону Атлантики они разные. Я не говорю, что одни лучше, а другие хуже, но они очень разные.
Вернер: Мне кажется, что во всем мире все люди одинаковые. Если заглянуть под их оболочку.
Мод: Милый мой ковбой, это банальность и к тому же далеко не бесспорная. Люди во всем мире не одинаковые. Если заглянуть под оболочку американца, увидишь, что там есть нечто чистое. В Европе чистоты не осталось.
Вернер: К чему ты клонишь?
Мод: Я просто хочу предупредить тебя. В твоей стране я не смогу жить той жизнью, которой привыкла жить. Это невозможно.
Вернер: Какой жизнью ты привыкла жить? Перестань меня пугать!
Мод (с тихим смехом): Нет, ничего такого ужасного. Просто я… Какой-нибудь старомодный писатель назвал бы меня «женщиной с прошлым».
Вернер (сухо): Уверяю тебя, «женщины с прошлым» не такая уж редкость и в Америке.
Мод: Я знаю, знаю… И все же есть разница.
Вернер: Хорошо. Давай остановимся на этом.
Мод: Я не хочу создать у тебя впечатления, что моя жизнь была одна бесконечная оргия.
Вернер: Принцесса, ты совсем рехнулась.
Мод (твердо вознамерясь быть до конца честной): Но у меня были любовники.
Вернер: В Америке они были бы твоими мужьями и платили бы тебе алименты, которых с лихвой хватило бы тебе, чтобы безбедно прожить жизнь.
Мод: Ах, Вернер, какой ты милый. (Целует его)
Вернер: Да ладно… (Обнимает ее) К чему все это?
Мод: Я просто не хочу, чтобы в один прекрасный день ты испытал разочарование.
Вернер: Этого дня ты не дождешься.
Мод: Я не хочу, чтобы подобно тем парням, однажды утром ты проснулся и понял, что с тобой обошлись, как с последним сосунком.
Вернер (слегка встряхивает ее): Раз и навсегда смени эту пластинку.
Мод: Идет. Я просто хотела быть честной.
Вернер (отпускает ее): И запомни, что меня интересует не твое прошлое, а твое будущее. И часть этого будущего — я. Это понятно?
Мод (опускает глаза): Понятно, Вернер. Вполне.
Вернер: Хорошо, с этим решено. Теперь: куда мы отсюда поедем?
Мод (неожиданно смеется): Как насчет Рима?
Вернер: Как прикажешь, принцесса!
Мод: Когда ты сможешь приехать? На этой неделе? В следующем месяце? Когда?
Вернер: Неделя, месяц — чтоб я сдох! Я еду прямо сейчас. Вместе с тобой.
Мод: Вернер!
Вернер: В этом твоем дурацком «Фольксвагене».
Мод: Он очень маленький. Ты не сможешь вытянуть ноги. Тебе будет неудобно.
Вернер: Сиденье отодвигается назад?
Мод: Да… Кажется, да. (Резко вскидывает на него глаза) Вернер, ты серьезно?
Вернер: Еще как серьезно! Во сколько мы отъезжаем?
Мод (вдруг отворачивается): Нет, Вернер, я не могу тебе этого позволить. Правда, не могу. Все это так неожиданно. Ты должен собраться с мыслями, все обдумать.
Вернер: Струсила? Идешь на попятную?
Мод: Нет, нет. Дело вовсе не в этом. Я не о себе думаю, а о тебе. Все, что я сейчас говорила, очень серьезно. Ты ведь действительно совсем ничего обо мне не знаешь. Все, что тебе доподлинно известно, это что я вышла замуж за сицилийца, родила сына в Корнуэлле, и теперь в Лозанне у меня родился внук.
Вернер: Еще я знаю то, что мне рассказала Фелиция.
Мод (неожиданно сердито): Прежде чем жениться на Анне-Мари, ты тоже консультировался с консьержками на этажах?
Вернер (сухо): Нет. А следовало бы.
Мод (смеется): Милый мой ковбой, как все это глупо. Как будто кто-то все решает за нас.
Вернер: Послушай, принцесса, ты сама начала эти разговоры о лошадях, дельфинах, золотой рыбке. Как я смогу поймать золотую рыбку, если испугаюсь проехаться в автомобиле,
Мод: Но ведь когда-то ты любил Анну-Мари? Я имею в виду, в самом начале?
Вернер: Наверное, я смог уговорить сам себя, что люблю ее. И вообще, я попал к ней рикошетом.
Мод: Как это «рикошетом»?
Вернер: До Анны-Мари я уже был однажды женат. На женщине, от которой был совершенно без ума. (Пауза) Затем, после Перл Харбра, когда меня призвали во флот, она связалась с другим парнем, и они уехали в Мексику. Пока я мотался по Тихому океану, она оформила развод. Когда в 1946 я вернулся в Миннеаполис, мой старик уже отдал Богу душу, и дело перешло ко мне. Анна-Мари тоже была там, ждала возвращения героя войны. Мы знали друг друга с детства.
Мод: Она была хорошенькая?
Вернер: Да. Именно хорошенькая — это самое точное определение. Ее мать и моя мать вместе ходили в школу. Каждый надавил, навалился, как мог, — ведь это было так естественно. Мы поженились и были счастливы долго-долго — целых семь месяцев. Даже в то время можно было делать неплохие деньги, и мне было, чем себя занять. Потом она забеременела и сделала аборт, ничего мне не сказав, а я больше всего на свете хотел иметь ребенка. Она сделала вид, что это был выкидыш, но позднее я узнал правду.
Мод: Зачем она это сделала?
Вернер: Не знаю. Думаю, она боялась рожать. К тому же, ей хотелось сохранить фигуру. Ее фигура всегда очень ее волновала. Знала бы, сколько салата она уничтожила. Поедать салат было ее любимым занятием.
Мод: Весьма унылое занятие.
Вернер: Мне этого объяснять не нужно.
Мод: И тебе никогда не приходило в голову расстаться с ней?
Вернер: О да, пару раз я подумывал об этом, но в конечном счете решал, что игра не стоит свеч. Мы жили каждый своей жизнью — Анна-Мари и я. У нее была светская жизнь — приемы, пикники. У меня была моя работа, время от времени скрашиваемая короткими интрижками.
Мод: Приятно слышать.
Вернер: Мы могли бы продолжать в том же духи до бесконечности, если бы не начались эти поездки в Европу. Для таких женщин, как Анна-Мари, Европа хуже змея-искусителя. Они ни с того, ни с сего начинают мнить о себе Бог знает что.
