Карета дернулась и покатила вперед, переваливаясь на кочках. Было слышно, как фыркает старая кобыла Изольда и скрипят ржавые оси. По крыше тихо застучали капли дождя. Скопин потянул на себя занавеску окна: в темноте мимо проплывали редкие фонари.
– Дождь начался, – сообщил он своим спутникам, но они ничего не ответили.
Наконец, экипаж остановился перед калиткой.
– Приехали? – спросил Скопин девушку.
Маша молча кивнула. Они вышли из экипажа, и Архипов толкнул калитку рукой.
– Закрыто, – сказал он.
Скопин отломил тонкую веточку от яблони, склонившейся через забор, поддел крючок и открыл дверцу.
Он первым вошел во двор, вертя палочку в руке.
– Точно, не спят, – указал он на освещенное окно второго этажа.
Около двери они остановились, и Архипов несколько раз провернул рычажок звонка. Тот продребезжал внутри дома, но в ответ не донеслось ни звука.
– Не слышат? – спросил Архипов и снова покрутил рычажок.
Наконец за дверью раздались шаги и старческий голос произнес:
– Убирайтесь! У меня револьвер! Буду стрелять.
– Откройте, – громко сказал Архипов. – Полиция.
– Оставьте меня в покое! – истерически выкрикнул старик из-за двери. – Мало вам было? Опять пришли? Говорю же – у меня револьвер!
Скопин повернулся к девушке, которая безучастно стояла за его спиной.
– Правда есть револьвер?
Маша пожала плечами.
– Я следственный пристав Архипов. Со мной судебный следователь и ваша племянница. Откройте. Иначе позовем дворника и будем ломать дверь!
– У нас нет дворника, – сказала Маша.
– Я вас не знаю! – крикнул старик из-за двери. – И ваши имена мне не знакомы.
– Надо позвать квартального, – предложил Скопин. – Здесь квартальным Михеев. Он живет недалеко. А то и вправду придется ломать. Я схожу к карете, попрошу Чумыкина, чтобы съездил за квартальным. Подождем немного.
Пока Скопин ходил распоряжаться, Архипов еще несколько раз пытался уговорить вредного старика открыть. Грозил ему арестом и судом, но тот ни в какую не соглашался отворить дверь.
Скопин вернулся, сел на перевернутое ведро, стоявшее возле крыльца, вынул из кармана маленькую черную трубку и раскурил ее. Дождь моросил по-прежнему. Подошел Архипов.
– Я могу выстрелить в замок и сбить его, – сказал он.
– Зачем? – спросил Скопин. – Сам Трегубов пока ни в чем не обвиняется. Это мы пытаемся вломиться к нему в дом.
Архипов глазами указал на Машу. Скопин пожал плечами:
– У нас есть только ее показания. Мы не можем их проверить, пока не попадем внутрь и не поговорим со стариком.
Архипов досадливо скривился:
– Не предполагал, что вы окажетесь таким крючкотвором.
– Это моя профессия, – спокойно ответил Иван Федорович, выпуская клуб дыма. – Я судебный следователь. Вы же читали уложение о судебных следователях? Мы не делаем выводов, просто собирая доказательную базу. Выводы делает суд.
– А! – Архипов махнул рукой.
– Маша, хотите сесть? – спросил Скопин у девушки.
Маша отрицательно покачала головой.
– Как вы попали в полицию? – спросил Скопин молодого человека.
Архипов поднял воротник пальто.
– Можно сказать, что случайно. Готовился ехать на Балканы, но меня вместе с еще несколькими офицерами не отпустили в действующую армию, а отправили в столицу.
– Зачем?
Архипов отвел глаза.
– Я не могу этого говорить. Скажу только: на обучение.
– Понятно, – вздохнул Скопин. – Реформа?
Архипов промолчал. Скопин был совершенно прав, Захара Борисовича направили в Сыскной отдел Санкт-Петербурга, предупредив, что после реформы точно такой же появится и в Москве, а значит, там будут сразу же нужны подготовленные кадры. Но с Архипова и других офицеров было взято честное слово, что они не станут раньше времени рассказывать о предстоящей реформе. После усиленного обучения их распихали по участкам в должностях следственных приставов, чтобы они поближе познакомились со своим будущим «фронтом работы». Впрочем, была и другая причина того, что Архипов молчал: после реформы должность Скопина и таких, как он, собирались упразднить. И все функции следствия по уголовным делам переходили в Сыскной отдел. Поэтому Захар Борисович так неловко себя чувствовал в присутствии Ивана Федоровича.
За оградой послышались голоса, потом калитка отворилась, и на тропинке показалась грузная фигура в форменной зеленой шинели и сбитом на затылок кепи. Это был квартальный надзиратель Михеев, поднятый среди ночи с постели и оттого прибывший в самом раздраженном настроении. Узнав Скопина, он немного поутих и подошел, вытирая мясистой рукой мокрое от дождя лицо.
– Иван Федорович? Здрасьте! Убили кого?
Скопин указал трубкой на дом.
– Знаете, кто тут живет, Савелий Палыч?
– Тут-то? Трегубов, коллекционер. Что с ним?
– Не открывает. Грозит револьвером, – ответил Архипов.
Михеев повернулся к нему и прищурил глаза.
– А вы кто будете?
– Следственный пристав Архипов, – ответил Захар Борисович.
– А! – поднял густые брови Михеев. – Тогда и вам здрасьте. Сейчас разберемся.
Он подошел к двери и забарабанил по ней кулаком.
– Там звонок есть, – сказал Архипов.
Но квартальный не обратил на него никакого внимания.
– Оставьте, он сам разберется, – спокойно произнес Скопин, не делая даже попытки подняться со своего ведра.
– Я сказал, сейчас стрелять буду! – послышался истеричный вопль из дома.
– Михайла Фомич, открывай. Это я, Михеев, – крикнул квартальный надзиратель. – Открывай, не балуй!
После секундного молчания послышался звук отпираемого замка. Дверь слегка приотворилась.
– Ну вот, пожалте, господа следователи, – сказал Михеев. – Отворил. Я еще нужен?
– Постойте тут, – приказал Скопин, вставая с ведра. Он сунул трубку в карман и подошел к крыльцу. – Трегубов, вы нас впустите или сами сюда выйдете?
Дверь отворилась шире, и на крыльцо вышел старик с растрепанной седой шевелюрой и закутанный в старый ватный халат. В одной руке у него действительно был револьвер, а в другой он держал керосиновую лампу..
– Я Трегубов, – заявил он. – Что вам от меня надо?
– Вы знаете эту девушку? – спросил Архипов, указывая на Машу.
Старик молча посмотрел на девушку, а потом решительно ответил:
– В первый раз вижу!
– Вы уверены?
Старик поджал губы, показывая, что больше разговаривать на эту тему он не собирается. Но тут подал голос Михеев.
– Да это ж его племянница. Маша. Михайла Фомич, это ж твоя племянница.
– В первый раз вижу.
– Вот те на! – ответил квартальный. – Я сам ей отметку в паспорте делал год назад.
– Ничего не знаю! – взвизгнул Трегубов. – Может, раньше она и была моей племянницей, а теперь – нет!
– Вы хотите сказать, что выгнали ее из дома и теперь знать не хотите? – спросил Скопин.
– Вот именно! Не хочу! – заявил Михайла Фомич.
– А по какой причине? – спросил Иван Федорович.
– Неважно!
– Послушайте, господин Трегубов, – нетерпеливо сказал Архипов. – У нас есть подозрение, что ваш дом ограбили. И вы свалили вину на эту девушку.
Трегубов дернулся, будто его ударили палкой.
– Не было никакого ограбления! – сказал он звонким петушиным голосом, – Слышите! Никакого ограбления! А девчонку я выгнал потому… Потому что не хочу больше терпеть в своем доме эту особу.
– Позвольте нам войти и осмотреть дом, – потребовал Архипов.
– Нет! Не позволю!
– Да ты с ума, что ли, спрыгнул, Михайла Фомич! – вмешался Михеев. – Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь?
Архипов повернулся к Скопину. Тот кивнул и сделал шаг вперед.
– Господин Трегубов, – произнес Иван Федорович тихо. – Я судебный следователь Скопин. Властью, данной мне прокурором Москвы и судебными законами России, а также для проверки полученной мной информации я приказываю вам впустить нас в дом и показать все, что мы посчитаем нужным.
– А если я откажусь? – спросил старик уже без задора.
– Тогда я вызову сюда нижних чинов. Вас мы арестуем и проведем полный обыск со вскрытием полов, поиском тайников и вспарыванием подушек. А также реквизируем по описи все, что посчитаем подозрительным или имеющим отношение к делу, – спокойно ответил Иван Федорович. – А дом опечатаем до прекращения следствия.
– Черт бы вас побрал! – сказал старик в сердцах и махнул лампой. – Входите. Но только девчонку я не пущу. Пусть остается здесь.
– Под дождем? – спросил Архипов. – Вам ее не жаль?
– Мария пройдет вместе с нами, – сказал Скопин. – Как свидетель.
– Свидетель чего? – усмехнулся старик.
– Неважно.
– Ну-ну! – Трегубов отошел внутрь, пропуская пришедших.
В дверях Скопин остановился и повернулся к квартальному.
– Идите спать, Михеев, дальше мы сами.
Квартальный отдал честь, потом погрозил коллекционеру кулаком и пошагал обратно к калитке.
