На этажерке между окнами стоял транзисторный приемник. За приоткрытой занавеской виднелась кровать с аккуратно взбитыми, пирамидой, подушками. К стене, под портретом Гагарина, была прибита полка с книгами.
— Водку достать? — спросил я.
— Давай.
— Сергей Иванович, — услышала нас Маша.
— Не беспокойся. Ты же меня знаешь. Как твой рыбник, удался?
— Попробуйте.
Может, я в самом деле приехал сюда в гости? Просто в гости.
От сковороды с пышным рыбником поднимался душистый пар. Оказывается, я страшно проголодался за день. Маша поставила на стол два граненых стакана. Потом села сама, подперла подбородок кулаками.
— За встречу, — предложил я. — Чтобы мы стали друзьями.
Этого говорить не стоило. Это напомнило всем и мне тоже, почему я здесь.
— Не спеши, — возразил лесник. — Мы еще и не знакомы.
Он отхлебнул из стакана, как воду, и отставил стакан подальше.
— Отвык, — сказал он. — Ты пей, не стесняйся.
— Вообще-то я тоже не пью.
— Ну вот, два пьяницы собрались. — Лесник засмеялся. У него были крепкие, ровные зубы, и лицо стало добрым. Там, в городе, он казался старше, суше, грубее.
Маша тоже улыбнулась. И мне досталась доля ее улыбки.
Мы ели не спеша, рыбник был волшебный. Мы говорили о погоде, о дороге, как будто послушно соблюдали табу.
Только за чаем Сергей Иванович спросил:
— Ты сам откуда будешь?
— Из Москвы. В отпуске я здесь, у тетки.
— Потому и любопытный? Или специальность такая?
Я вдруг подумал, что в Москве, в институте, такие же, как я, разумные и даже увлеченные своим делом люди включили кофейник, который тщательно прячут от сурового пожарника, завидуют мне, загорающему в отпуске, рассуждают о той охоте, на которую должны выйти через две недели, — на охоту за зверем по имени СЭП, что означает — свободная энергия поверхности. Зверь этот могуч, обитает он везде, особенно на границах разных сред. И эта его известная всем, но далеко еще не учтенная и не используемая сила заставляет сворачиваться в шарики капли росы и рождает радугу. Но мало кто знает, что СЭП присуща всем материальным телам и громадна: запас поверхностной энергии мирового океана равен 64 миллиардам киловатт-часов. Вот на какого зверя мы охотимся, не всегда, правда, удачно. И выслеживаем его не для того, чтобы убить, а чтобы измерить и придумать, как заставить его работать на нас.
— Я в НИИ работаю, — сказал я леснику.
А вот работаю ли?.. Скандал был в принципе никому не нужен, но назревал он давно. Ланда сказал, что в Хорог ехать придется мне. Видите ли, все сорвется, больше некому. А два месяца назад, когда я добился согласия Андреева на полгода для настоящего дела, для думанья, он этого не знал? В конце концов, можно гоняться за журавлями в небе до второго пришествия, но простое накопление фактов хорошо только для телефонной книги. Я заслужил, заработал, наконец, право заняться наукой. На-у-кой! И об этом я сказал Ланде прямо, потому что мне обрыдла недоговоренность. Словом, после этого разговора я знал, что в Хорог не поеду. И в институте не останусь…
— А я вот не выучился. Не пришлось. Может, таланта не было. Был бы талант — выучился.
Он пил чан вприкуску, с блюдца. Мы приканчивали по третьей чашке. Маша не допила и первую. Мной овладело размягченное нежное состояние, и хотелось сказать что-нибудь очень хорошее и доброе, и хотелось остаться здесь и ждать, когда Маша улыбнется. За окном стало совсем темно, дождь разошелся, и шум его казался шумом недалекого моря.
— На охоте давно был? — спросил Сергей Иванович.
— В первый раз собрался.
— Я и вижу. Ружье лет десять не чищено. Выстрелил бы, а оно в куски.
— А я его и не заряжал.
— Еще пить будешь?
— Спасибо, я уже три чашки выпил.
— Я про белое вино спрашиваю.
— Нет, не хочется.
— А я раньше — ох как заливал. Маше спасибо.
— Вы сами бросили, — сказала Маша.
— Сам редко кто бросает. Правда? Даже в больнице лежат, а не бросают.
— Правда.
— Ну что ж, спать будем собираться. Не возражаешь, если на лавке постелим? Николай, все-таки как тебя по батюшке?
— Просто Николай. Я вам в сыновья гожусь.
— Ты меня старостью не упрекай. Может, и годишься, да не мой сын. Когда на двор пойдешь, плащ мой возьми.
Мы встали из-за стола.
— А вы здесь рано ложитесь? — спросил я.
— Как придется. А тебе выспаться нужно. Я рано подыму. Мне уезжать. И тебе путь некороткий.
И я вдруг обиделся. Беспричинно и в общем безропотно. Если тебе нравятся люди, ты хочешь, чтобы и они тебя полюбили. А оказалось, я все равно чужой. Вторгся без спроса в чужую жизнь, завтра уеду и все, нет меня, как умер.
Сверчок стрекотал за печью — я думал, что сверчки поют только в классической литературе. Лесник улегся на печке. Маша за занавеской. Занавеска доходила до печки, и голова Сергея Ивановича была как раз над головой Маши.
— Вы спите? — прошептала Маша.
— Нет, думаю.
— А он спит?
— Не пойму.
— Спит вроде.
Она была права. Я спал, я плыл, покачиваясь, сквозь темный лес, и в шуршании листвы и стуке капель еле слышен был их шепот. Но комната тщательно собирала их слова и приносила мне.
— Я так боялась.
— Чего теперь бояться. Рано или поздно кто-нибудь догадался бы.
— Я во всем виновата.
— Не казнись. Что сделано, то сделано.
— Я думала, что он оттуда.
— Нет, он здешний.
— Я знаю. У него добрые глаза.
Слышно было, как лесник разминает папиросу, потом зажглась спичка, и он свесился с печи, глядя на меня. Я закрыл глаза.
— Спит, — сказал он. — Устал. Молодой еще. Он не из-за яиц бегал.
— А почему?
— Из-за тебя. Красивая ты, вот и бегал.
— Не надо так, Сергей Иванович. Для меня все равно нет человека лучше вас.
— Я тебе вместо отца. Ты еще любви не знала.
— Я знаю. Я вас люблю, Сергей Иванович.
Легонько затрещал табак в папиросе. Лесник сильно затянулся.
Они замолчали. Молчание было таким долгим, что я решил, будто они заснули. Но они еще не заснули.
— Он не настырный, — сказал лесник.
Хорошо ли, что я не настырный? Будь я понастырней, на мне никто никогда бы не пахал и Ланде в голову бы не пришло покуситься на эти мои полгода — цепочка мыслей упрямо тянула меня в Москву…
— А зачем сюда шел? — спросила Маша.
— Он не дошел, повернул. Как увидел тебя одну, не захотел тревожить. Я его на обратном пути встретил.
— Я не знала. Он видел меня?
— Поглядел на тебя и ушел.
Опять молчание. На этот раз зашептала Маша:
— Не курили бы вы. Вредно вам. Утром опять кашлять будете.
— Сейчас докурю, брошу.
Он загасил папиросу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
