она засмеялась. Никогда я не видела даже, чтобы она улыбалась. А тут рассмеялась коротко, и что-то насмешливое, озорное мелькнуло в ее лице и тотчас пропало.
Марина удивленно подняла брови:
— Что — смешно? Вот постояла бы минуту под дулом, когда в тебя целятся, не смеялась бы!
Но Мила ничего не ответила, только взглянула быстро на Марину, как бы оценивая, а стоит ли вообще в нее стрелять.
К восьми часам цветы были готовы, и мы разошлись.
А в девять мне позвонила Валюша. У нее пропали из сумки сто пятьдесят рублей, которые отец дал ей на пальто. Сегодня после работы она собиралась съездить в магазин.
Я долго растерянно молчала, прежде чем спросить, когда она заметила, что денег нет.
— Как только в троллейбусе взяла билет, села, открыла среднее отделение в сумке, а там пусто. Как быть, Женя? Папе я сказать не могу. Тебе звоню из автомата, не из дома. Как я жалею теперь, что осталась делать цветы…
Я молчала — что я могла сказать? Я тоже не знала, как быть.
На другой день, когда я рассказала об очередной краже Софье Васильевне, она позвонила в милицию: «Пора обратиться куда следует». Пришел следователь, меня как профорга вызвали в местком и оставили нас вдвоем.
У этого парня не было бровей и ресниц, вернее, они были такие светлые, что даже не видно. «Семенов», — представился он и первый протянул мне руку. «Горностаева», — ответила я в тон и прямо посмотрела в его глаза: они были почти желтого цвета, и взгляд какой-то пронзительный. Я смутилась.
Семенов хотел выслушать все о происшествии и о сотрудниках отдела — по возможности без личных оценок. Я постаралась кратко, по-деловому обрисовать положение. Он слушал очень внимательно. Мне показалось, что он совсем не моргает.
— Помочь вам мы не сможем, — сказал Семенов. — Только вы сами можете выявить, кто производит кражи. Путем личного наблюдения. А затем желательно застать на месте. И обеспечьте свидетелей. Тогда — порядок. А мы в таких происшествиях не имеем точки приложения сил: наблюдения с нашей стороны невозможны, собака не имеет поля деятельности.
— Хорошо… — растерялась я, — ну а можем ли мы, например, устроить обыск?
— Обыск общий — не имеете права. Подозреваемое лицо можете обыскать. Желательно сразу после кражи. И конечно, при условии наличия свидетелей.
Семенов попрощался со мной дружески и попросил «телефончик на всякий случай». Я дала, не очень представляя, в каком случае может он понадобиться. Впрочем, я была растеряна. Даже не сразу спросила, как его разыскать, если все-таки он нам будет нужен.
На следующий день не только наш отдел, но и весь институт говорил, что Женя Горностаева целый час беседовала с сотрудником МВД и договорилась о плане мероприятий, который пока, естественно, хранится в тайне.
Разговоры о моей встрече с детективом придавали делу какой-то юмористический колорит. Естественнее было подавленное настроение, которое ощущалось в отделе. Только Валька и Марина прохаживались насчет моих «тайных встреч с приятным блондином». Но, увидев, что это не котируется, потрепались и замолкли.
Как это противно — кого-нибудь подозревать. Это неприятно уж по одному тому, что, если можешь подозревать ты, значит, могут подозревать и тебя. А представьте несколько человек, связанных общим делом и подозревающих друг друга. Мерзость!
Семенов меня спросил: «Подозреваете ли кого-нибудь?» Он имел в виду не меня лично, а нас, всех сотрудников. Высказывал ли кто из нас какие-либо соображения — кто может воровать? Я ответила: «Нет у нас никаких соображений и никаких подозрений». Софья Васильевна спрашивала более осторожно: «Женя, а вы что-нибудь об этом думаете?» Я ей ответила: «Стараюсь не думать».
Но от самой себя скрываться не станешь. Конечно, я думала и, конечно, подозревала. Даже имя называла — вот как. И вспоминала, как все случалось. Сходилось всегда на одном человеке. Именно эта личность оказывалась каждый раз наедине с очередной сумкой. Впрочем, можно было и не входить в подробности, а просто подумать: до какого времени не было краж и когда они начались. И опять сходилось на том же лице. Думать об этом было очень противно, а говорить — просто невозможно. Я молчала.
Из-за всех этих историй праздники прошли скучно. Даже на первомайском вечере я не могла повеселиться. В стенгазете был смешной раздел «Подарки», и нам поднесли проект «сумки-капкана». Остроумно, не спорю, но не очень приятно.
Валюша побыла на вечере и ушла, уведя за собой Валю. Мила не пришла совсем. Я должна была устраивать столы. Одна Марина веселилась за всех. Танцевала без отдыха. Щеки у нее пылали, глаза блестели, прическа была потрясающая — с новым шиньоном темно-рыжего цвета, а в ушах дрожали сережки-подвески под старинное серебро.
Семнадцатого мая украли получку у Софьи Васильевны, а через десять дней вытащили отпускные у «верхней» сотрудницы, которая пришла познакомиться с матвеевским проектом Дворца бракосочетаний.
Тут возникло что-то вроде стихийного митинга. Все хором возмущались, слова осуждения жужжали в воздухе, но когда я попробовала перевести разговор на более деловую почву — как, мол, жить будем дальше? — все уныло замолкли.
— Надо устроить засаду! — воскликнула вдруг Валюша.
— Чтобы предлагать это вслух, надо быть ангелом, или… — задумчиво произнес Валя.
Конечно, Валюша — ангел, но так думаю я, а другие?
— Нет, нет, — Валя покачал головой, — тут надо опереться на математику.
На следующий день Валя потребовал у меня табель — сведения о посещаемости, о больничных, график отпусков, а также просил записать дни и часы, в какие произошли все кражи, и если только могу вспомнить, — кто был в это время в отделе. Затем Валя принялся считать, вычислять, составлять уравнения. Взглянув на его листки мимоходом, я не удержалась и сказала: «Количество сотрудников отдела, умноженное на сумму украденных денег и деленное на число краж, равняется иксу в квадрате». И мы начали придумывать всякую ерунду и хохотать. Понятно: нам надоело огорчаться, началось лето, мы с Валей собираемся в академический отпуск — сдавать экзамены.
На третий день, когда все разошлись, я спросила Валю: что же говорит математика?
Он сказал смущенно:
— Понимаешь, для точного ответа, вероятно, наших данных недостаточно. Но кое-что все-таки выявляется…
— Валька, не темни, говори что есть. Если хоть что-нибудь есть.
Он развернул свои выкладки, помычал над ними и наконец выдал итоги:
— Всего у нас было пять краж. В четырех случаях из пяти результат один, а в одном случае — другой. Вероятно, тут какой-то просчет…
— Да говори же наконец, кто у тебя там — в «результатах».
Валя поднял на меня круглые глаза.
— В одном случае, Женька, страшно сказать:
