В кубке был хороший трехлетний имперский фианель, но этот добрый напиток показался мне кислее уксуса. Сделав пару глотков, я поставил кубок на стол и кликнул Назарию. Слуга тут же возник в дверях.
- Помогите мне снять эти доспехи, - попросил я.
Мне не в чем себя упрекнуть, думал я. Император сделал мне бесчестное предложение. Может быть, именно поэтому наша встреча проходила так странно - без свидетелей, без обязательного протоколирования. Император Алерий сам стыдился того, что собирался мне предложить. И я ответил отказом. Сэр Роберт гордился бы мной, узнай он о случившемся. Хотя не исключено, что я лишусь головы за свою принципиальность.
- Вы очень бледны, милорд, - лицо Назарии было встревоженным.
- Пустяки, - ответил я. - Я немного устал. Посплю немного, и все пройдет.
Я хотел добавить "кроме сердечной боли", но удержался. Не стоит огорчать доброго старика, он и так трясется надо мной, как курица над яйцами. Мне и впрямь надо поспать пару часов, а потом ехать в "Кабанью голову", куда меня пригласил Тьерри. И напиться до розовых слонов. А там будь, что будет.
***
Эх, какой кайф вот так запросто, душевно выпить с друзьями! И не беда, что из всех присутствующих я близко знаком только с Тьерри - вино всех быстро подружит. Уже сейчас чувствуется, как тает тот легкий ледок, который был в начале посиделок, когда Тьерри только-только познакомил нас. Еще бы - десять бутылок отличного белого котри выпиты до донышка, а трактирные служки уже выставляют на наш стол еще дюжину. И жареная кабанятина тут просто божественная - мммммм...
- Нет, ты молодец, что пришел, - в двадцатый раз за вечер говорит мне Тьерри. - Я так рад тебя видеть!
- Благодать! - сказал я, сорвав сургучную пробку с бутылки и разливая вино по кружкам.
- За Матерь-Воительницу! - провозглашает Титус де Клейнер, фламеньер из Элькинга, самый старший в нашей компании.
- Au forter a Matra Bei!
Девушки - уж не знаю кто они и как оказались в компании фламеньеров, но хорошенькие все, просто милашки! - весело хохочут: их глазки блестят, от их звонкого чистого смеха хорошо на душе.
- Эй, чего замолкли! - кричит Тьерри музыкантам таверны, постному носатому парню с фиделью и толстяку с большим барабаном. - Сыграйте что-нибудь веселое, а то больше не нальем!
Лабухи, испуганные такой ужасной перспективой, тут же начинают наяривать что-то в высшей степени зажигательное. Одна из девчонок, хорошенькая грудастая шатенка с бедовыми синими глазками и пухлыми губками, грациозно вскакивает на стол и начинает выбивать великолепную чечетку среди блюд, бутылок, подсвечников и ваз, приподняв свои юбки и показывая стройные ножки, обутые в шнурованные высокие ботиночки. Хмельные фламеньеры пытаются ухватить ее за лодыжки, но девушка не дается, уворачивается с хохотом - и смотрит на меня взглядом, от которого начинает ныть сердце и слезы наворачиваются на глаза...
- Давай, давай! - ревут в восторге рыцари, размахивая руками, обливая друг друга вином из полных братин. Титус выхватывает из ножен меч, поднимает над головой и начинает скакать на одной ноге, прочие рыцари тоже обнажают оружие, отчего девушки визжат в притворном ужасе.
- Ага, ага, ага, ага! - ревет Титус, выплясывая фламеньерский вариант танца с саблями. Глаза его лезут из орбит, на лице написано блаженство.
- Твое здоровье, Лунатик! - Тьерри чокается со мной и жадно пьет, проливая вино на свое сюрко. А мне котри что-то уж очень сильно шибануло в башку: чувствую, еще пара кружек, и я отрублюсь напрочь.
Чьи-то пальцы мягко погружаются в мои волосы. Я вздрагиваю, поднимаю глаза - синеглазая шатенка смотрит на меня сверху вниз, и в ее взгляде призыв.
- Эй-эй! - орет Тьерри и шутливо бьет девушку по руке. - Руки прочь от Лунатика! Ему нельзя, он девственник.
- Ха! Так за это надо выпить!
- Или лишить его девственности! - кричит одна из девушек.
- Лишить! Лишить!
- Нель...зя! - Тьерри уже напился. - Нельзя лишать невинности... ик... фламеньера. Грех...это великий!
- Как же так? - слышу девичий голосок, полный притворной печали. - Так, значит, мы великие грешницы, да?
- Ха-ха-ха-ха!
- Где тут лишают невинности? - Раскрасневшийся Титус едва не валится на стол, обводит нас расфокусированным взглядом. - Я первый в очереди!
- У меня... есть жена, - говорю я прямо в синие глаза, полные призыва. - Любимая.
- Женатику штрафная! - орет кто-то из рыцарей.
- Милорд!
Я оборачиваюсь - это хозяин таверны. Ему-то что от меня нужно?
- Вас там спрашивают, милорд, - шепчет трактирщик и почему-то опускает глаза.
- Кто... спрашивает?
- Пойдемте, сами увидите.
Синеглазая все еще гладит меня по волосам. Я мягко отвожу ее руку, и в глазах девушки появляется недоумение и печаль. Прости, милая, я не могу...
Морозный воздух на улице обжигает мне разгоряченное лицо, врывается в легкие. Рядом с входом в таверну стоят пятеро - человек в темном плаще и четверо стражников, двое с вульжами, двое с арбалетами.
- Шевалье де Квинси? - спрашивает меня темный.
- К вашим услугам, - я ощущаю, как неприятный холод разливается по коже, и это уже не из-за мороза.
- Вы пойдете с нами.
- Что за...
- Приказ его величества императора, - темный положил мне руку на плечо. - Отдайте мне ваше оружие, и прошу вас, будьте благоразумны. Не заставляйте меня прибегать к насилию!
∙ Тюрьма Бельмонт
Кажется, мы пришли.
В каменном каземате без окон была устроена самая настоящая, стопудовая комната пыток. Конечный пункт моего печального ночного путешествия по Рейвенору и переходам имперской тюрьмы Бельмонт в обществе судейского и четырех стражников. Просто образцовая камера пыток, освещенная коптящими факелами и снабженная всеми необходимыми девайсами - дыбой, пыточным станком с раздвигающейся рамой, жаровней, полной раскаленных углей, длинным столом, на котором присутствующий тут же палач, качок со зверской рожей и в кожаном переднике, заботливо разложил весь свой тщательно заточенный и отполированный инструментарий. Интересно - антисептику сделал, или нет?
За вторым столом, поставленным под прямым углом к палаческому, сидели двое. Первый, одетый во все темное пожилой мужчина с худым, болезненным лицом и седой бородой, сцепил пальцы рук и смотрел на меня не мигая, как змея. Второй, видимо, секретарь-протоколист, уткнулся в свои бумаги.
Палач подошел ко мне, велел вытянуть руки и со сноровкой настоящего профессионала надел мне на запястья тяжелые железные наручники. Теперь руки у меня были скованы. Оглядев "браслеты", палач хмыкнул и отошел к столу со своими садистскими штукенциями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
