Постоянному вскрытию подвергались письма А. С. Пушкина. Неосторожное выражение в одном из них при Александре I стало поводом к высылке поэта из Одессы в село Михайловское. Вскрытие писем продолжалось и при новом царе (после его всемилостивейшего «прощения» Николаем I). Читали даже частные письма, написанные к его жене.
Контролировалась переписка и других литераторов. Письма ссыльных декабристов перлюстрировались в г. Тобольске. В 1826 г. петербургский почтмейстер К. Я. Булгаков представил управляющему почтовым ведомством А. Н. Голицину проект по созданию специального органа для просмотра писем в Сибири. На основе его предложений 18 декабря того же года царем было утверждено «Положение для учреждения при Сибирском почтамте секретной экспедиции». Первоначально последняя создавалась только для просмотра переписки ссыльных декабристов. Однако позднее деятельность экспедиции распространена была на всех политически неблагонадежных лиц. Штат ее сперва состоял из 4 чиновников, старшим из них назначили «служившего по такой же экспедиции в Москве титулярного советника Бана. Жалованье этим чиновникам выплачивалось из секретных сумм: по 1,5 тысячи рублей ассигнациями – старшему и по 1 тысяче рублей – трем остальным. Чтобы скрыть занятие членов тайной экспедиции и для поощрения их «трудов», они прикомандировывались к Сибирскому почтамту как обычные служащие с окладами соответственно 750, 600 и 500 рублей в год ассигнациями.[25]
Помимо установленного жалованья, в несколько раз большего по сравнению с жалованьем сибирских чиновников, Бану при отправлении в Сибирь было решено выделить сверх прогонов на четыре лошади две тысячи рублей на необходимые издержки. На расходы экспедиции по перлюстрации писем выделялось 2875 рублей ежегодно. Финансирование производилось помимо «расписания годовых расходов Министерства финансов, а по особым на каждый год императорским рескриптом», а затем «секретным порядком к Сибирскому почт-директору». Для Бана московским почт-директором было подготовлено особое наставление.
Тобольская секретная экспедиция вошла в число и завершила создание особой сети перлюстрации, включавшей, кроме этой, Санкт-Петербургскую, Московскую, Литовскую и Финляндскую экспедиции с выделением на эти цели 59 725 рублей ежегодно. В соответствии с указанием центральных властей эти учреждения взяли под надзор всех неблагонадежных лиц. В «черных кабинетах» снимались копии с «интересных» писем корреспонденции поднадзорных лиц и направлялись в III отделение и в Почтовый департамент для принятия мер.
То есть уже в этот период функция политического контроля переходила в ведение органа политического сыска, каким являлось III отделение Собственной канцелярии Его Императорского Величества.
После реорганизации почтового ведомства в 1830 г. чиновники экспедиции были «замаскированы» под гласные должности – цензоров, переводчиков, и, «состоя открыто под теми наименованиями, будут секретно употреблены по точному своему назначению (выделено нами. – А. С.)».
В связи с уничтожением Сибирского почтамта «четверо чиновников, – как предписывалось Главноуправляющему над почтовым департаментом, – выйдут в штат гласных… чиновников губернской почтовой конторы в Тобольске».
Одновременно было указано, что «всем чиновникам, употребляемым по секретной части, производить жалованье из положенных по оной сумм, сверх того, какое по гласным своим должностям или местам будут иметь, открыто».
Секретная перлюстрация еще более была законспирирована и существовала «под большим покровом секретности», а экспедиция являлась специальным местным подразделением центральных органов управления политической ссылкой для контроля за перепиской ссыльных революционеров.[26]
Целью вскрытия корреспонденции являлось не просто накопление информации или политический контроль за жизнью общества, она рассматривалась гораздо шире, например как профилактика совершения государственных преступлений, в связи с этим вопрос перлюстрации писем стоял в центре внимания правительства еще до учреждения III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии (1826 г.).
Сведения о перлюстрации корреспонденции в этот период весьма скудны. Они в основном отразились в секретной переписке министра внутренних дел О. П. Козодавлева и московского почт-директора Д. П. Рунича. Переписка относится к периоду 1813–1817 гг.
Характерно, что либеральный государь Александр I в проектах государственных реформ России не забыл о таком важном направлении политического сыска, как перлюстрация корреспонденции. Уже в 1805 году в секретном наставлении высшей полиции говорилось: «…через сношения с дирекцией почт комитет должен получать немедленные и верные сведения о подозрительных переписках», а в параграфе третьем положение комитета от 13 января 1807 г. («комитета общей безопасности») записано: «Для получения таковых сведений (о проживающих в столице и вновь приезжающих подозрительных людях, о разглашаемых слухах, сочинениях и известиях, вредные последствия иметь могущих, и о скопищах и собраниях подозрительных) комитет дает нужные предписания обер-полицмейстеру и, буде нужно, употребит к тому по своему усмотрению и другие лица. Министр внутренних дел сообщать будет оному известия, через губернатора из губерний получаемые и открываемые по дирекции почт о подозрительных переписках».[27]
К концу царствования императора Александра I правительственный шпионаж распространился достаточно широко, и перлюстрация занимала здесь важнейшее место. При нем перлюстрировалась корреспонденция августейших особ, родственников императора, что особо его не смущало.
В тайну вскрытия писем был посвящен очень узкий круг людей, поэтому ценность переписки О. П. Козодавлева с Д. П. Руничем является не просто редким историческим источником по данному вопросу, но и свидетельствует об ее уникальности. Она охватывает период с 1813 по 1817 гг.
Что собой представляли эти люди, допущенные к государственной тайне?
Козодавлев Осип Петрович являлся министром внутренних дел России, был членом Российской академии наук, занимался литературной деятельностью, участвовал в разработке ряда законопроектов, в частности Указа о вольных хлебопашцах 1803 г. и об освобождении остзейских крестьян, был деятелем народного просвещения, до назначения на пост министра работал в комиссии об учреждении училищ в России, считался либеральным и прогрессивным деятелем своего времени.
В отличие от О. П. Козодавлева Д. П. Рунич являл собой противоположность умеренному министру внутренних дел.
Будучи московским почт-директором, он уже тогда проявил себя крайним реакционером, о чем свидетельствует анализ его писем, как служебных, так и личных. Но наиболее громкую славу Рунич заслужил на посту попечителя петербургского учебного округа, который он занимал с 1821 по 1826 гг. Его преследования либеральных профессоров, полицейские приемы управления округом, попытки свести дело просвещения к религиозно-нравственным проповедям – все это создало Руничу известность среди современников непримиримого реакционера.
Не удовлетворяясь ролью перлюстратора, которую ему поручил его непосредственный начальник министр внутренних дел, он добровольно брал на себя обязанность осведомителя о слухах, разговорах и настроениях в Москве.[28]
Такое инициативное шпионство особо поощрялось начальством, ибо время, к которому относится переписка, требовало от правительства особой бдительности, поскольку этот период царствования Александра I вызывал резкое недовольство прогрессивной части русского общества.
Поскольку эпистолярное наследие указанных авторов достаточно пространно и касается вопросов не только перлюстрации, мы позволим оставить в стороне то, что находится за пределами тайной деятельности, составлявшей государственную тайну.
1. Письмо Д. П. Рунича к О. П. Козодавлеву (сентябрь 1813 г.).Милостивый государь Осип Петрович!.. Занимаясь при перлюстрации лично чтением переписки вместе с секретным экспедитором и наблюдая всемерно, чтобы что-либо достойное внимания не было пропущено, по неимению чиновников, которым бы полную доверенность в столь важном деле дать было можно, я принужденным нахожусь и самою перепискою занимать экспедитора; а так как петербургские почты приходят ныне против назначенного времени позднее целыми сутками, привыкшая же к обыкновенному получению публика по целому дню ожидает оных на дворе почтамта, то перлюстрация в отвращение всякого подозрения производится с величайшей поспешностью, которая была главнейшей причиною ошибки, сделанной во время списывания письма секретным экспедитором, принявшим по печати герба А. и самое письмо писанным С. С.
