рассказа стал сам Иван Алексеевич, и рассказ превосходно лег в характер Ивана Алексеевича, так хорошо ведомый Рине Афанасьевне. Акварельки, висевшие в кабинете, были не только юностью Ивана Алексеевича, но жили в нем и сегодня. Она одна, пожалуй, и знала это. И она охотно пошла с мужем в его юность. Ей даже приятно было, что лысоватый и грузноватый муж — в сущности говоря, еще совсем юноша, способный вот так, как сегодня, бродить после концерта до ночи по весеннему Ленинграду. Она была растрогана и вздохнула с тайной и сочувственной ему грустью. Потом — и вовсе неожиданно для себя — обняла и нежно поцеловала его.
Так странно кончился этот вечер и началась ночь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Иван Алексеевич лежал в своей постели и думал о себе.
Когда пятидесятилетний мужчина лежит без сна с открытыми в ночь глазами и думает о себе — думы его невеселы.
Но что же случилось с Иваном Алексеевичем какого, отчего мысли его стали невеселы?
Казалось бы — ничего. Напротив, была прогулка по весеннему вечернему Ленинграду — нежданно случившаяся и очень ему приятная. Завтра она может повториться — уже жданная и еще более приятная.
«Завтра», — разве есть на языке человеческом еще такое же приманчивое слово? Оно вечно молодо — это невзошедшее солнце наших надежд и намерений.
Впрочем, были ли у него какие-нибудь определенные планы касательно завтрашнего дня? Пожалуй, нет. Просто ему было приятно думать о завтрашнем — вот и все. Он видел ее лицо — розовое, чуть удлиненное девичье лицо, ее живые темные глаза, ее улыбку. Она очень хорошо улыбалась — всем лицом. Губы, глаза, ресницы, ноздри, щеки — все вздрагивало и чуть приметно трепетало и зыбилось в этой набежавшей на лицо улыбке. Лицо становилось милым и широконьким. Он видит это лицо так ясно и живо, как давеча на набережной, — нет, даже ясней и живей, чем давеча. Это странно, но только сейчас он рассмотрел это лицо во всех подробностях. Тогда на улице, поглядывая на нее сбоку, он видел почти все время ее профиль, завиток волос, кончик уха, округлость щеки, взлет ресниц, краешек губ. Иногда она оборачивалась к нему лицом, позже они стояли на набережной лицом к лицу, но и тогда он, в сущности говоря, не разглядел ничего, кроме того, что она красива.
Мужчины ведь по большей части ничего не умеют разглядеть толком. Они не видят деталей, не входят в них. Детали — область женщин. О, они-то умеют видеть. И для того чтобы разглядеть вас, им даже не надо вас разглядывать. Женщина только скользнет взглядом по вашему лицу и вашей фигуре, неприметно для вас, — и вы сфотографированы во всех подробностях, обмерены, определены, взвешены, оценены, решены.
Мужчина долго ничего не видит и ничего не понимает в увиденном. После первой встречи с вами он ничего рассказать о вас не может, а часто и после десятой. В нем живут только общие впечатления, и это почти все. Он запоминает скорей свои ощущения от виденного, чем само виденное. Да и ощущения эти бывают часто подсказаны со стороны. Сколько раз, бывало, Рина Афанасьевна говорила ему на улице:
— Видал, какая девушка прошла? Какая походка у нее!
Он оглядывался на прошедшую мимо девушку и видел, что походка ее и в самом деле хороша. А он и не заметил.
Это случалось довольно часто. Очень многое в окружающем его мире Иван Алексеевич открывал и видел глазами жены и давно привык к этим подсказкам. Даже стоя за своим лабораторным столом, он часто ловил себя на том, что вот эта мысль, так пригодившаяся ему нынче в работе, подсказана ею, вложена в него ею, пришла от нее, нажита вместе с ней на жизненном их пути. И сколько же в нем этих ее мыслей, душевных движений, жизненных наблюдений?
И разве так только с ним? А с ней разве не то же самое? Разве в ней мало его мыслей, душевных движений, жизненных наблюдений? Сколько скопилось их и у него и у нее — этих общих духовных богатств за двадцать три года их совместной жизни. Иногда даже невозможно разобрать, какая мысль его, какая ее, что у него от нее и что у нее от него.
Говорят, что супруги, прожившие долго вместе, даже внешне начинают походить друг на друга. Это и в самом деле так, хотя бы в день свадьбы они были совершенно не схожи друг с другом. Да иначе и быть не может. Почему мысли, вкусы и представления жизненные могут меняться под влиянием постоянного общения друг с другом, а, скажем, походка — нет? Конечно же и походка постепенно начнет меняться, и жесты будут позаимствованы в общении друг у друга; схожа станет у обоих и манера держаться; неприметно перейдет от одного к другому и что-то в самом выражении лица.
Выражение лица — оно ведь меняется и от мыслей, и от переживаний. А сколько схожих мыслей и переживаний осталось позади у обоих. Что ж тут дивиться схожести общего выражения лица. Впрочем, схожесть идет и еще дальше. Ведь изменения общего выражения лица складываются из изменений отдельных его черт, которые, следовательно, тоже постепенно приходят к некоему общему знаменателю.
Так сживаются люди в долгой совместной жизни не только духовно, но и физически; так вживаются друг в друга.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Женщина более консервативна в привычках и жизненных навыках, чем мужчина, особенно когда дело касается сложившихся семейных отношений, теплого, обжитого дома, семейного очага. Если женщина сложила очаг, она не склонна что-либо менять в этой кладке, сцементированной самой ее природой хранительницы очага. Женщина, в противность мужчине, никогда не устает от своего счастья. Оно не может наскучить ей. Она не будет искать на стороне ни его замены, ни даже временных перемен. Если все же тут начинает что-нибудь меняться, если очаг внезапно дает трещину, то причину этих перемен и этих трещин надо искать в мужчине. Беспокойная природа его — источник бесконечных трагедий и фарсов, разыгрывающихся на земле каждочасно в таком изобилии. В семьдесят лет он таков же, каков и в семнадцать, ничуть не постоянней и не умней.
Был ли Иван Алексеевич отличен от общего типа мужчины, какой выработался в наши дни?
Пожалуй, нет.
Он обладал теми индивидуальными качествами, какими наделила его природа, и теми, какие нажил за целую жизнь. Но в общем, он был не только
