Сравнение можно было бы продолжить, но управляющий отобрал у меня бинокль. Плотоядно, не отрываясь, он следил за тем, как купальщицы распускают собранные узлом на затылке волосы и одеваются.
– Какова?!
– Мне хотелось бы иметь такую сестрёнку, – искренне ответил я, но Штер воззрился на меня как на умалишённого. Стало ясно – речь шла не о Трудхен и чтобы заполнить неловкую паузу, я задал старику вопрос о двустволке.
Оказалось, что наслышанные о его невинной слабости, сельские мальчишки ряженные в платки и платья наведываются на дальний берег (где случается плещутся местные крестьянки). Долго жеманясь, пробуют воду, потом будто раздеваясь, стоя спиной к озеру, поднимают юбки и когда цейсовская оптика начинает плавиться в руках управляющего, с хохотом поворачиваются к нему лицом. В ответ разъярённый старик палит в безобразников из дробовика крупной солью.
* * *
Скоро Эва в сопровождении Трудхен проследовала через двор. К обеду она не спустилась и мне стало не по себе. Испорченная рукопись никак не шла из головы и заглянув на кухню я, на всякий случай, поинтересовался у девочки, не знает ли та, где фрейлейн Ангальт. Но, Трудхен, низко наклонившись над своей тарелкой, лишь замотала головой, громко хлюпая супом. В её исчерпывающем ответе мне послышалось с детства знакомое: «Разве я сторож брату моему?» и полон самых чёрных подозрений, я отправился на розыски. Хотя, «розыски» – сильно сказано, если Эва и заблудилась, то уж верно не на лугу перед замком. Я пошёл в парк и не ошибся, у дальнего, заболоченного края озера до меня донеслись слабые крики. Точно определить направление не позволял ветер, дувший со стороны замка, но нехорошая догадка вывела меня к знакомой тропе. И уж совсем рядом со злополучной ямой, словно в подтверждение самых худших моих предположений, я снова услышал срывающийся, взывавший о помощи, голос и бросился вперёд.
– Эва! Бог мой! Фрейлейн Эва…
Романистка стояла по плечи в грязной жиже. Вывороченные кочки по краю ловушки как, впрочем, и руки писательницы красноречиво свидетельствовали о том, что фрейлейн Ангальт пыталась выбраться самостоятельно, однако раскисший грунт свёл все попытки на нет.
– Где эта маленькая дрянь? – едва оказавшись на траве прошипела беллетристка, даже не удосуживаясь уточнить, о ком идёт речь, её обычно спокойные зелёные глаза метали яростные молнии. Эва подобрала с земли сумочку, нервно вытащила мятую красно пачку.
– Но как вы…
– Как я здесь оказалась? Чёрт, мои «Marlboro» отсырели, – женщина ещё и ещё раз сердито щёлкнула зажигалкой. – Бесполезно! Жаль, что вы тоже не курите…
– «Тоже»?
– Я предлагала ей сигарету. Ой, да не пугайтесь, никто и не ждал, что девчонка возьмёт. Просто подросткам важно дать понять, что вы считаете их взрослыми, а уже после, доискиваться первопричин враждебности.
– И, что Трудхен?
– Она не курит… О чём сообщила мне, тоном вдовствующей королевы. Только Эву Ангальт, не так легко пронять. Если меня не съели наши критики, то сопливой девчонке не стоит и пытаться. Главное, начало было положено, кривляка согласилась видеть во мне человека… Вилли, но я не появлюсь в таком виде…
– Тут есть купальня… Вы сможете ополоснуться.
– Уф! Подождите, отдышусь.
– Это близко.
– Хочется верить. Я сломала каблук, счастье, если не переломаю ноги. В общем, полчаса притворства и мне была клятвенно обещана дружба. Не хватало только поцеловаться! Тут, я замечаю, как далеко мы от замка. Однако, крошка заверяет, будто знает короткую дорогу и сворачивает в какой-то бурьян. Я, как дура, следом, а сплошь лопухи в человеческий рост. Мне, наверное, никогда не избавится от этого кошмара, придётся ехать к парикмахеру! – Эва наклонила голову и морщась, вытянула из стриженных волос здоровый репей. – Ангелочек, не переставая, щебечет о рок-н-ролле, о каких-то идиотских грампластинках, потом заявляет, что хочет «пи-пи» и исчезает. Я жду две минуты, пять минут, начинаю звать мерзавку. Ответа нет. Пошла искать, но, как вы, наверное, догадываетесь…
– Трудхен сбежала!
Эва только хмыкнула в ответ.
– Впрочем, я не сделала и пары шагов, как подо мной словно разверзлась земля и я лечу в эту яму… Какой-то идиот выкопал западню прямо на дорожке! Края скользкие, ухватиться не за что. Если б не вы, бултыхалась бы целую вечность.
– Эва, я должен признаться…
– Знаю, мой мальчик, знаю. Оставим признания на вечер, – романистка с такой теплотой взглянула на меня, что я почувствовал себя последним негодяем. – Кстати, Вилли, вы оказались правы, сокровище влюблено не в вас, с чем от души поздравляю! За время прогулки я всё же выяснила это, и теперь, по крайней мере, могу съедать свой завтрак без опасений быть отравленной…
Наконец началась мощёная дорожка и держась за моё плечо, фрейлейн Ангальт сняла испорченные туфли.
– …при всей пакостности натуры, девчонка ещё слишком наивна и когда я рассказала о моей школьной влюбленности, в ответ поделилась своими тайнами. Её предмет действительно какой-то вихрастый оболтус, некий малыш-Ханс с почты. Должно быть, помогает там родителям. Вот повезло бедолаге!
– Да Эва, особенно принимая во внимание, что почтальон Иохан это лысый старик, прозванный «малышом» за свой небольшой рост и ему, наверное, далеко за восемьдесят.
Здесь мы поравнялись с зарослями акации, скрывавшими от нескромных взоров удобный песчаный спуск к озеру. Дама прошла на берег, а я остался ждать в лесу. Хотя, ждать мне особо не пришлось. Думаю, Эва даже не успела зайти в воду – хлопнули два выстрела. Беллетристка вскрикнула и через мгновение, придерживая себя рукой пониже спины, выскочила из кустов, чуть не сбив меня с ног. С другого берега неслась отборная ругань. Папаша Штер (я совершенно забыл про старого дурня) грозил оборвать фрейлейн Ангальт… ну, в общем – её мужские гениталии! если она «ещё хоть раз сунется к купальне».
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Наверное, читатель уже имел возможность убедиться – я не суеверен и как человеку науки, мне было бы странно отыскивать тайный смысл небесных явлений. Поэтому, заслышав дальний гром, я подумал, что собирается обещанная синоптиками гроза и только. Люди, жившие в этом замке лет пятьсот назад, острее чувствовали свою связь с природой и без сомнения, распознали бы в низких гулких раскатах, знамение… Но давайте по порядку.
Пожелав управляющему доброй ночи, я покинул людскую и под завывание разгулявшейся непогоды, поднялся к нашей раненой. Фрейлейн Ангальт встретила меня в халате. Глаза её были красны от слёз.
– Эва, милая фрейлейн Эва… – поспешил я к ней. – Всё ещё болит?
Вместо ответа она покачала головой и отвернулась, закрыв лицо руками. Предполагая всевозможные несчастия, я осторожно обнял её за плечи. Конечно, в другой ситуации мой искренний порыв показался бы вольностью, но тогда всё вышло абсолютно естественно. Бедняжка Эва сначала стояла неподвижно, но затем, обернулась и прижавшись ко мне, словно ищущий защиты ребёнок, зашептала едва слышно:
– Случилось ужасное. Вы добрый, славный, но… Нет, я не могу...
Фрейлейн Ангальт замолчала, смутившись, как должно быть смущаются гимназистки перед старичком-доктором. Я настаивал. Убеждал довериться мне, находя всё новые доводы, но она опять покачала головой:
– Я верю вам, мой мальчик. Не верить, означало бы обидеть вас, – и видимо желая переменить тему, спросила. – Вилли, вы знали, что пояс Гертруды защёлкивается?
– Конечно, знал.
– А ключик?
– У меня в столе. Но, вы пытаетесь уйти от ответа…
– Видишь, ты сам виноват. Очень виноват!
Это «ты», да ещё произнесённое таким странным тоном…
– Эва, я...
Женщина не дала мне договорить. Она распахнула пеньюар, показав, худые бёдра, перехваченную золотым обручем талию и узкую, уходящую от пряжки вниз, в мягкую густую тень, где неловко было задерживать взгляд, ажурную сверкающую полосу. Я непроизвольно попятился, но упёрся в кровать и с размаху сел на перину. Странно улыбаясь, Эва медленно приблизилась.
– А раз виноват… – она ласково коснулась пальцами моей щеки, виска, и вдруг, крепко ухватив за волосы на затылке, прижала лицом к узорной металлической сетке пояса. – …тебя надо наказать.
От её горячих ладоней, от чувственного аромата женского тела голова пошла кругом.
– Мальчик мой… Милый мальчик, я так тебе верю! – стонала романистка, не выпуская меня из цепких объятий. Она дышала всё чаще, животом и при каждом вдохе первый из ряда шипов обрамлявших узкую прорезь, снизу пояса, больно впивался мне в подбородок. Очки запотели и съехали набок. – О-ох, как я вер…
Этот бессвязный монолог прервал налетевший порыва ветра, с такой силой шарахнув ставнем о раму, что чуть не высадил её напрочь. Занавески взметнулись кверху, под потолком закружились листы рукописи… Ещё сквозь свежесть дождя мне померещился лёгкий флёр шафрана, но, возможно, лишь померещился, да и особо разбирать было некогда. Беллетристка кинулась к окну.
