Старый глупец, думал Кативар, но старался не выдать свои мысли, напрягая жилы на горле и сжимая челюсти. Умирай или приходи в сознание. Ты извел меня своей медлительностью!
А может, Риндалан точно знает, зачем медлит, добавил про себя Кативар. Такая проницательность была присуща Верховному прелату Звездного дома, советнику самого императора Паншинеа. Старый, больной и властный, живой Риндалан препятствовал многим планам Кативара. Даже такое состояние не приносило Кативару никакой пользы. Умирай, старый дурень, умирай!
Кативар откинулся на спинку кресла, глядя на экраны. В этом крыле дворца было тихо и пустынно, приборы отмечали любое изменение в состоянии Риндалана. Если бы только удалось перевезти священника в больницу, где целый день царит суета, способная скрыть какие угодно изменения! Да, в больнице многое может происходить почти незаметно, пока не становится слишком поздно.
Он бы вновь воспользовался рахлом, преобразованным с помощью экспериментов в химическое оружие, подобного которому никогда не было на его планете. Это вещество, используемое чоя только в маленьких дозах в качестве афродизиака, и сильно токсичное, Кативар разбавлял и использовал в сочетании с другими препаратами, надеясь получить снадобье, блокирующее все психические способности чоя, и в этом случае только он один знал бы противоядие.
Но следы рахла были бы замечены при столь пристальном наблюдении, и Кативар воздерживался от очередного шага. Он рисковал обнаружить связь между смертью узников в подвале и смертью Прелата. Если бы Риндалан ожил, рахл быстро исчез бы из организма, но при нынешнем коматозном состоянии его следы неминуемо бы остались и были обнаружены. Потому Кативару оставалось только терпеливо сидеть, поджидая свое время, создавая впечатление поддержки и скорби и втайне молясь об ухудшении состояния Риндалана. Несмотря на всю показную верность, ему было не обязательно оставаться здесь, но Кативар надеялся, что старик может вновь заговорить – бессвязно, в бреду, и выдать другие, не менее важные тайны.
Прошло уже немало дней с тех пор, как Риндалан впервые попытался заговорить, ошибочно принял его за Палатона и выдал секрет его происхождения. Неужели Ринди и в самом деле знал это, или просто бредил? Сумеет ли Кативар воспользоваться бредом старого чоя? И, что еще важнее, какую сможет извлечь из этого пользу?
Кативар облизнул пересохшие губы. Он встал, прошел к столу у кровати Ринди, налил себе стакан воды и выпил, не спуская глаз с больного. Его тело под белой простыней было опутано трубками и проводами, препараты текли по чтим трубкам, поддерживая жизнь в старом теле. Но Риндалан не подавал и признаков жизни. Он не шевелился, когда его ложе поворачивали, чтобы избежать пролежней, тромбов и прочих опасностей. Он не подавал и признаков пробуждения от продолжительного обморока, в который погрузился.
Но, похоже, он не слабел.
Кативар поставил пустой стакан на столик. Может, Прелат вспоминал прошлое? Возвращался к тому моменту, когда он проверял у ребенка бахдар и обнаружил в нем гены Огненного дома, согласившись впоследствии умолчать о своем открытии и дать ребенку жизнь? Неужели сейчас перед Риндаланом представал юный Палатон из Дома Волана, сын Трезы, отец которого остался неизвестным? Многие втайне считали, что его отцом был сам Волан, совершивший этот поступок из желания сохранить слабеющую силу Дома. Ни у кого не возникал вопрос, с кем согрешила Треза, запятнав свой род – почти неслыханное преступление среди чоя из Домов. Они не могли позволить себе потратить силу на связь с Заблудшими, не важно, сколько бы ни было в них этой силы.
Или же этот скандал был просто плодом воспаленного воображения Риндалана?
Кативар огляделся и положил руку на плечо Прелата. Бахдар, которым так славился Риндалан, угасал, еле теплился в источнике почти неслыханной силы. С Риндаланом могли сравниться только такие тезары, как Палатон и теперь пропавший Недар, давний соперник Палатона, да еще император, каким бы сумасбродным он ни был.
Но для чего старый глупец использовал эту силу – только для стремления к Богу и служения тем, кто обладал меньшими способностями? Кативар проглотил комок, подкативший к его горлу как протест против такой бессмысленной траты бахдара. Он отдернул руку. Если Риндалан не умрет вовремя, возможность для Кативара использовать полученное знание исчезнет навсегда. Однако уже могло быть слишком поздно, если учесть, с каким одобрением был принят Палатон как наследник престола Чо. Надо нанести удар, не медля. Может быть, Паншинеа уничтожит сам себя, но Кативар не поручился бы за это для наследника – здесь требовалось вмешательство.
Кативар принужденно улыбнулся, сотворил благословение над неподвижным телом Прелата и покинул комнаты. Сиделка смотрела ему вслед, в ее глазах светилось легкое любопытство. Она отметила время его ухода, хотя автоматически действующие приборы в комнате Риндалана сделали то же самое. Сидящий в глубине комнаты врач вернулся к качественному анализу последней пробы крови своего пациента.
Большая, костлявая ладонь выскользнула из простыни, схватилась за нее и затихла, безвольно лежа на груди Ринди. Риндалан повернул голову из стороны в сторону.
– Палатон? – прошептал он. Его веки затрепетали, как будто Прелат приходил в сознание. Но уже спустя минуту старый чоя успокоился и расслабленно застыл на подушках.
– Кативар целыми днями сидит возле Риндалана, – заметила Йорана, докладывая о событиях во дворце, – и хотя у меня нет доказательств, но я точно знаю – именно он был причиной нападения на Ринди.
Гатон слушал ее, склонив голову и опершись подбородком на ладонь, как будто вес рогового гребня стал слишком тяжелым для него – как того и требовало занимаемое им во дворце положение. В отсутствие императора он успешно осуществлял управление Чо, хотя Палатон становился все более и более влиятельным чоя. Гатон обнаружил, что наследник очень сведущ, что он заботится о будущем чоя и не ждет возвращения Паншинеа из Чертогов Союза, хотя это возвращение неизбежно. Поглощенный собственными проблемами наследования престола, Гатон почти не уделял внимания Риндалану. Верховный прелат не был слабым, почти не болел; только обнаружившаяся у него легкая сердечная аритмия требовала постоянного применения медикаментов. Однако теперь, когда Риндалан был прикован к Смертному ложу, перед лицом Гатона встал вопрос о служении своему Дому. Он не разделял неприязнь Йораны к Кативару.
– Йорана, – осторожно начал он, когда чоя перестала ходить по комнате. – Не кажется ли тебе, что такое заострение внимания на Кативаре может невольно отвлекать тебя от более серьезных проблем?
Министр безопасности вскинула голову. Она была еще красива, однако не так свежа и юна, какой Гатон запомнил ее во время появления среди дворцовой охраны. Ее роговой гребень был толстым и заметным, не подрезанным по моде, распространившейся в то время среди аристократии. Масса бронзовых волос была сколота сзади золотыми и серебряными пряжками, повторяющими тона украшений, впечатанных под прозрачный слой кожи на лице. Она первая в своем роду была принята в Дом, показав при тестировании достаточно мощный бахдар, позволивший ей выделиться из толпы Заблудших. Подобно многим чоя, оказавшимся в таком положении, она хорошо работала, была упорна в достижении своих целей и невероятно самолюбива. Гатон знал, что Йорана не захочет вернуться к тому, с чего начала – никогда не захочет. Она была близко знакома с Палатоном еще до того, как молодой пилот был изгнан по приказу Паншинеа, и со времени его возвращения Йорана неотлучно следовала за ним, выжидая, наблюдая и надеясь на большее, как считал Гатон, чем просто случайные половые контакты. Неприятная связь между Палатоном и человеком удерживала ее в стороне, однако была и другая пропасть, которую хотела и не могла перешагнуть Йорана.
Она запустила пальцы в гриву и яростно взлохматила ее.
– А что бы сделал ты, Гатон?
– Ты тратишь много сил, пытаясь доказать существование преступления, в то время как все обстоятельства свидетельствуют: Риндалан вышел из дворца по своему желанию и даже повел Кативара вместе с собой к мятежникам. Он считал, что сможет остановить их, но ошибся. Мы просто не можем доказать ничего иного, имея свидетельство самого Кативара и записи наблюдательных постов. Оставь это дело, Йорана.
Ее лицо скривила гримаса.
– Значит, так считает Паншинеа?
Гатон убрал руку из-под головы и выпрямился.
– Да, верно – сегодня утром я беседовал с императором. Но если даже он и правит нашей планетой, на мои мысли он не влияет. Ты спрашивала что делать – я объяснил.
Угол рта Йораны дрогнул.
– Терпение кончается, Гатон?
– Да, исчезает, как мои волосы. Знать о лежащем в обмороке Риндалане мне нравится не больше, чем тебе, и хуже того… – он поднял голову, как будто желая разглядеть, что где-то там, на верхнем этаже лежит Прелат, – …чем дольше это продолжается, тем сильнее я опасаюсь, что он уже не поправится.
