время доказать, что ни мачо он, а самый что ни на есть «гладиатор любви» — Богданов, приподняв за плечи Элизабет, заглянул той в глаза. Восторг, что излучал взгляд француженки, привёл в замешательство, чтобы через мгновение ощутить желание взять Элизабет силой.
Он готов был впиться зубам в грудь француженки, но та вдруг издала такой стон, что у Богданова сердце обдало огнём.
В следующее мгновение он уже не мог и не хотел ни о чём думать.
Зайдясь в поцелуе, француженка отстранилась и, не дожидаясь, когда Илья откроет глаза, соскользнула вниз. Пройдясь губами по груди, при этом, прикусив сосок так, что Богданов готов был взвыть от боли, Элизабет, навалившись, заставила того перевернуться на спину.
Дальше всё происходило как во сне.
Ласка была предсказуема, в то же время настолько действенна, что Илья, не зная, как сдержать себя, вынужден был вцепиться пальцами в спинку кровати. Ощущение падения с высоты птичьего полёта обострилось, когда Элизабет, сжав плоть его, сначала лаской, а затем штурмом начала брать над Богдановым верх.
Сбивалось дыхание, внутри всё кипело, требуя осмысливания происходящего. Страх о том, что всё может закончиться до того, как будет испита последняя капля, гнали вперёд так, как гонит жажда победы скакуна в забеге на дистанции, превышающей ту, на которой тот привык побеждать.
То было наслаждение из наслаждений, и испытание тоже, из которого Илья как мужчина должен был выйти победителем. Благо сил было предостаточно. Коли так, выложиться следовало до конца.
Перевернуть Элизабет на спину не составило труда.
Мгновения: одно, другое, третье.
Впившиеся в спину ногти заставили Илью напрячься, и он в порыве страсти вошёл во француженку с такой силой, что та, подавшись, издала стон, от которого у Богданова побежали по спине мурашки.
Он брал её с любовью и остервенением, как берут изголодавшуюся по близости женщину.
Она же, поддавшись силе мужчины, стонала, словно пела.
— Ещё! Ещё!
И Богданов входил в неё, входил с одной лишь только мыслью: «Испить любовь до конца».
Вырвавшийся из уст Элизабет крик стал свидетелем того, что он и она сотворили чудо.
Огонь в глазах, облизывающий губы язык, упругая, подобно мячам, грудь — всё сквозь шлейф огненных волос, от которых исходил такой аромат, что удержу не было предела.
Сколько продолжалось песнопение любви не знал никто.
Часы, словно испугавшись всплеска эмоций, замерли в начале их извержения.
Впав в состояние блаженства, при этом, ощущая невероятную по силе своей потребность в близости, он и она раз за разом устремлялись навстречу испытаниям души, не сопротивляясь тому, что существовало вне их сознания.
Курили лёжа в постели, наблюдая, как дым стелется по ширине потолка, пытаясь заполнить пустующее пространство, словно от этого зависела вся его жизнь. Ничего не говорили, ни о чём не спрашивали. Ощущение истомы растворялось в сознании воспоминаниями ушедших в прошлое порывов любви. В то время, когда нутро, наслаждаясь вдохновением, напоминало о том, чем довелось насладиться. Желание забыться, чтобы ещё раз пережить, но уже в ином, очищенном сном видении, приказывало закрыть глаза.
Илья не хотел расставаться с тем, что принесло столько радости и наслаждения. К тому же рядом лежала Элизабет.
Повернув голову, Богданов бросил взгляд на светящийся циферблат стоявших по правую руку часов. Цифры указывали на то, что ночь перевалила за экватор отпущенного природой времени.
«Четвёртый час! — подумал Илья. — Надо же! Два часа подобно мгновениям!
Рука француженки легла поверх ладони Богданова.
— Мне пора.
— Пора?
Удивление выглядело неподдельным настолько, что Элизабет вынуждена была ответить на вопрос вопросом.
— Чему ты удивляешься?
— Думал, останешься до утра.
— До утра? — оторвав голову от подушки, француженка развернулась к Илье лицом, отчего вихрь кажущихся чёрными в темноте волос коснулся его плеча. — С какой стати? Мой номер по соседству. Остаётся встать, одеться и, выйдя в коридор, открыть ключом дверь.
— После того, что произошло, неплохая для женщины перспектива встретить день в объятиях мужчины.
— Согласна. Перспектива не самая плохая. Но я привыкла проводить ночь в собственной постели. В противном случае буду чувствовать себя невыспавшейся. Что касается объятий? Не последний день живём. Отдых располагает, люди предполагают. Всё в наших руках.
— В желаниях.
— Что? — не поняла Элизабет.
— Говорю — в желаниях, — произнёс Богданов, — человек предполагает, когда к тому есть желание. Когда нет, нечего предполагать.
— Согласна. Пусть всё зависит от желаний. Совпадут — Слава Богу! Нет — ну что же, на нет и суда нет.
Праздник души подходил к концу. Место его должна была занять картина реальности, примечательная тем, что всё вокруг было сотворено красотой пропитанного морским прибоем летнего зноя. На смену любви пришло желание познания перемен. Во что всё это выльется, могло знать только время. Оно одно, обладая даром предвиденья, должно было ответить на два всё определяющих вопроса, ответы на которые Илья узнал на следующий день.
Выйдя из номера, Богданов одухотворённый и счастливый, положив ключ на стол, заговорщицки подмигнул дежурной, на что та ответила недоумённым пожиманием плеч.
— Она уехала.
— Кто? — не понял Илья.
— Соседка. Из триста двенадцатого.
— Как это уехала?
— Отбыла в неизвестном направлении. Я хотела позвонить, но она, сунув мне двадцатидолларовую купюру, попросила не будить. Сказала, что ты в курсе.
К чему к чему, к такому повороту событий Илья не был готов. Ошарашенный услышанным, смотрел на дежурную таким взглядом, словно та перепутала его с кем-то другим.
Потоптавшись, Богданов поплёлся к лифту, где, нажав на кнопку, оставался стоять до тех пор, пока двери железного монстра, разойдясь в стороны, не напомнили о том, что он мужик, а значит всё, что входит в разряд неприятностей, должен переносить с видом отсутствия переживаний. В противном случае телодвижения, слова и мысли будут выглядеть как слабость, а то и того хуже — чистой воды слюнтяйство.
«Урок получился неплохой, — подумал Илья, — курортный роман потому и называется курортным, что рассчитан на короткий отрезок времени, кому-то на весь отпуск, кому-то на одну ночь».
Отдых, не успев начаться, подходил к концу. Да и какой мог быть на душе праздник, когда всё летело в тартарары.
Терпения хватило на четверо суток. Не понимая, что с ним, Илья только и делал, что болтался по городу в поисках рыжеволосой бестии. Заведомо зная, что намеренья разыскать Элизабет обречены на провал, он не переставал искать, надеясь, что та сменила отель и сейчас загорает где-нибудь в укромном месте, где меньше всего бывает людей.
Дни шли. Надежда угасала вместе с уходящим в прошлое временем. Поэтому, когда Богданову позвонил компаньон и сообщил, что тому
