Это были «постыдные» снимки, героиней которых была я, молодая и бесстыжая. Запечатленные сцены происходили либо дома у К., либо в гостиничном номере. Я, абсолютно голая, разумеется, на каждом снимке была не одна. И даже не вдвоем. На некоторых снимках нас было четверо, пятеро, и я, как можно догадаться, обслуживала всех. С размазанной по лицу косметикой, ничего не выражающими глазами, чуть более полная, чем сейчас, — я выглядела по-другому. Но все равно было очевидно, что это именно я.
Я услышала свой изменившийся голос: «Ну и ну!» Меня захлестнула волна злобы: какой идиот послал ему эти карточки?! Я подумала было, что это дело рук К., но адрес на конверте был написан не его почерком. Кто-то другой из той же компании…
В следующее мгновение я уже представляла себе, как мой жених выходит из ванной и сообщает, что пришло время расстаться. Хотя за ужином он был в прекрасном настроении, тем не менее трудно поверить, что в мире найдется хоть один человек, который, получив такие снимки, захочет на мне жениться.
Но ничего не поделаешь — прошлое не изменишь. Я действительно так жила — ничего не поделаешь.
Я смирилась с мыслью о разрыве.
Встала, подошла к окну и присела на подоконник — прямо над шумящей рекой. Я говорила себе, что мне просто надо успокоиться. Я подумала о невидимом зле, обволакивающем каждого из нас, и еще о смерти, которую мы выталкиваем за пределы собственной памяти.
Но ночная река так пугающе поблескивала в темноте, неся свои воды в неизвестную даль, что я решила не думать о дурном. Луна слегка мерцала посреди угольно-черного неба, отражаясь жемчужиной в окнах городских домов, затопленных темью.
Из открытого окна доносился смех прохожих — любителей прогуляться по ночному берегу. Шум реки не был больше шумом воды — он входил в комнату как голос ночи. Что-то необычное крылось в нем.
Ветер, врываясь, закручивался вокруг меня. Откуда ты, ветер, — из дальних мест? Из здешних мест? Я ощутила вдруг присутствие стольких вещей в моей жизни. Мне стало страшно.
Когда он вышел из ванной, я все так же сидела на подоконнике, глядя на реку. Он был в своей обычной пижаме.
— Следующий, пожалуйста. В порядке очереди, — дурачась, произнес он.
Все как всегда. Меня передернуло. «Когда, интересно, пришло это письмо? Я-то решила, что сегодня, а оно, может быть, уже неделю лежит на сервировочном столике. А может быть, месяц. Если я сейчас ему ничего не скажу, мы будем и дальше жить как жили…» Все эти мысли пронеслись у меня в голове, но тут он участливо спросил: «Что-то случилось?» — и я приняла решение:
— Слушай, когда пришло то письмо, которое валяется у тебя на кухне?
Он посерьезнел. В последний раз я видела его таким на похоронах его отца. Нежность во взгляде сменилась жесткостью.
— На прошлой неделе. В субботу, кажется.
— А почему ты мне ничего не сказал?
— А что я мог сказать?
— Ты мог сказать, что мы расстаемся, что свадьба невозможна, что ты меня презираешь. Много чего можно было сказать. Подумай сам — если об этом станет известно, у твоего брата и его компании могут быть неприятности.
— Не волнуйся.
Я замолчала. Я не знала, как я должна поступить в этой ситуации.
— Слушай, — прервал он молчание, — почему ты решила выйти за меня замуж?
— Не знаю. Должно быть, почувствовала, что ты именно то, что мне нужно.
— Ну вот. И я почувствовал то же самое, когда тебя увидел. Это необъяснимый факт.
— Но у тебя могут возникнуть проблемы… — Я окончательно запуталась и не знала, что говорить.
— Знаешь, если бы я наследовал дело отца, а не старший брат, наша компания стала бы еще прибыльней, чем была. Это необоснованное заявление, но мне кажется, что я прав. У брата нет способностей к управлению компанией. Он может удерживать ее на том же уровне, но не продвигать вперед. Но я хочу делать в жизни только то, что мне приятно делать. Поэтому я согласился быть простым служащим и уступил компанию брату. Мы серьезно разругались с ним. Если вдуматься, смерть одного человека иногда влечет за собой ужасные последствия. Особенно когда дело касается денег. Я считал, что неплохо знаю деловой мир и готов ко всем испытаниям, но на деле оказалось, что я ошибался. Отец очень хотел, чтобы компания перешла ко мне. Многие его сотрудники знали об этом и пытались добиться моего расположения. На этой почве у нас с братом возник конфликт, в результате которого я потерял какой бы то ни было интерес к семейному делу. Я попросил, чтобы мне дали откупных за компанию, увеличив мою долю наследства. Многие меня осуждали за это.
Но я сознательно не хотел брать на себя управление компанией в таком возрасте. Для меня это было равнозначно смерти — превратиться в скучного человека-зомби, который заботится только о делах компании. Я прекрасно все понимаю, и я хотел бы вообще уйти из бизнеса, но, к сожалению, сейчас это невозможно.
Поэтому я сижу среди молодняка. Амбиций у меня никаких, интересов — тоже. Со стороны я выгляжу жалко, но выбора у меня нет. Ощущение собственной никчемности не покидает меня с тех пор, как умер отец.
И это не просто очередная история о жестокости в богатых семьях. Это моя жизнь. Только одна вещь, которую я бы с радостью повторил еще и еще раз, случилась за это время — встреча с тобой. Пусть меня сочтут ничтожеством, но я ничего не могу поделать с этим чувством.
А по поводу снимков — я даже не очень удивился, получив их. Они же старые, как на них ни посмотри. Будь они недавними, я бы, скорее всего, повел себя иначе. Но ведь если бы у приславшего эти снимки были в наличии фотографии, снятые в последнее время, думаю, он выслал бы именно их, с тем чтобы добиться желаемого результата. Так или иначе, он добился обратного: я на сто процентов уверен в том, что теперь ты живешь совсем другой жизнью.
Хотя он не вдавался в подробности, я немало знала о том, что происходило у них в компании после смерти его отца. Слухи об этом дошли до меня еще до того, как я уволилась со своей бывшей работы.
— Кроме того, — вдруг добавил он, — извини, конечно, за хамство, но неимоверная обширность твоего сексуального опыта была очевидна для меня уже после нашей первой ночи.
— Была очевидна? — Я рассмеялась.
— Ну конечно! Мне одного раза хватило, чтобы понять, что в прошлом ты занималась сексом несколько чаще, чем это обычно принято.
Я лишилась дара речи, внезапно осознав, что наш мир устроен не по-моему велению и не по-моему хотению. И совершенно неважно, что я думаю потому или иному поводу. Все мы: и я, и он, и этот прохожий находимся внутри огромной воронки, которая кружит нас, создавая в каждый определенный момент времени единственно возможную реальность. Так что, нет смысла думать или страдать. Все мы окажемся там, где должны оказаться, внутри этого гигантского вихря.
Это была секунда прозрения. Мне удалось, с огромным трудом, отдалиться на один шаг от «моего мира» — мира, испокон веков вертевшегося вокруг меня. Я не испытывала ни радости, ни разочарования. Мне казалось — странное чувство — что я наконец-то расслабилась, распустила мышцу, которая до этого была чрезмерно перегружена.
— Значит, я могу остаться здесь, и мы будем жить вместе?
— Ну да. — Он помолчал. — Я с детства люблю смотреть на людей и многое понимаю с первого взгляда. Ты очень интересный человек. Когда мы вместе, мне кажется, что я смотрю фильм.
— Ты знаешь, мне уже однажды это говорили.
— А что касается снимков — вначале я удивился и впал в бешенство. Этот парень, который их послал, ужасно меня разозлил. Но по большому счету это ведь хорошие снимки. Ты так не считаешь? Я буду рад, если он пришлет еще парочку. — Как всегда, он сам рассмеялся над своей очередной идиотской шуточкой. — Ну ладно, закрывай окно, а то простудишься. И прими наконец ванну, пожалуйста.
Перед тем как закрыть окно, я еще раз посмотрела вниз, на реку. Хаотичный, пугающий вид несущейся воды, который так поразил меня несколько минут назад, изменился до неузнаваемости: река тихо, но с мощью катила свои волны, похожая скорее на фоторисунок самой себя. Она всегда здесь, подобно времени, беспрерывно течет ровным потоком.
«Надо же, — подумалось мне, — та же самая река, но выглядит совершенно по-другому. Она меняется в такт движениям моей души».
Потом я подумала о маме. О речной воде, в которую она вглядывалась, прижав меня к себе, о чувствах, которые она испытала, увидев отца, идущего к ней вдоль зеленого берега. Я пыталась представить себе то, чего она, должно быть, сама не знала: ждала ли она его все это время, сердилась, расстраивалась, а может, все это вместе. Передавались ли мамины чувства мне — младенцу у нее на руках? Когда она разжала руки, но до того как вода поглотила меня, — какой казалась мне река? Показалась ли она мне бурной и жестокой или спокойной и прозрачной?
