Я уже хотела было посочувствовать вдовду-бедолаге, когда в дверь тихонько постучали.
— Войдите! — Киви облегченно вздохнул: он явно обрадовался тому, что разговор о жене откладывается. Хотя бы на несколько минут.
Дверь почтительно приоткрылась, и в комнату вполз гостиничный бой, кативший перед собой столик с причиндалами для романтического ужина. Ничем не примечательная личность с порочными черными кудрями. Лицо боя тоже не вызывало никакого доверия: бегающие глазки, пористая кожа и выдающийся вперед подбородок. Начинающий трансвестит, сразу же определила я: наверняка тратит половину зарплаты на нижнее дамское белье и ходит в нем по дому, время от времени впадая в изнурительный онанизм.
Бой подхватил бутылку с шампанским и вопросительно посмотрел на Олева.
— Не сейчас, — осадил его эстонец. — Потом. Я сам открою.
Бой разочарованно вздохнул и переступил с ноги на ногу в ожидании чаевых. Но Киви не спешил обрадовать его побочным заработком: вот она, знаменитая эстонская бережливость, вступающая в противоречие с законами гостиничного жанра.
— Вы свободны.
Еще раз вздохнув, бой попятился к двери. Мы снова остались одни.
— Вы хотели рассказать… — снова приступила к допросу я.
— Чем вы занимаетесь, Варя?
Хороший вопрос.
Я назвала бы свой собственный род деятельности несколько м-м… однобоким, но те возможности, которые он предоставлял!.. Измочаленные постоянной борьбой с конкурентами бизнесмены (основной контингент таллинского периода) не всегда были хорошими любовниками, но всегда не прочь поговорить. Так что я имела довольно сносное представление о: а) цветных металлах; б) операциях на фондовых биржах; в) циклах алюминиевого производства; г) утилизации ядерных отходов.
Но вся эта крупнокалиберная мутотень плохо вязалась с виолончелистом Олевом Киви. Другое дело — моя нынешняя работа у Стаса: я поднаторела на плохо выбритом рок-н-ролле и его таких же плохо выбритых, полузабытых исполнителях. И слово «промоушен» уже не вызывало у меня судорог.
— Так чем вы занимаетесь?
— Я работаю в шоу-бизнесе… В продюсерской компании. — Я едва не прокололась и не назвала фирму Стаса, но тут же прикусила язык.
— Очень интересно…
Ничего интересного в этом нет, уж поверь мне. Особенно если учесть, что импортные старички уже давно вышли в тираж как сексуальные партнеры и к тому же редко чистят зубы по утрам.
Олев, полностью проигнорировав принесенное шампанское, приложился к своей долгоиграющей фляжке. И снова воззрился на меня.
— Значит, вы устраиваете гастроли?
— Да. Поп — и рок-команды… Не могу сказать, чтобы это меня слишком уж вдохновляло…
— А классика? — Киви самодовольно раздул щеки.
— Классика — это отдушина. Единственная, — вдохновенно соврала я. Ответа не последовало, и разговор на профессиональные темы увял сам собой.
Виолончелист встал, побрел к окну (якобы задвинуть шторы. Или раздвинуть их пошире — бог его знает). И оказался в опасной близости от меня. И спустя несколько мгновений я почувствовала его легкие пальцы, коснувшиеся моих волос.
Начинается.
Но Олев Киви не вышел за рамки приличий: он терся у моих волос, как старый алкаш отирается у пивного ларька — в надежде, что ему перепадет пустая бутылка. Именно так. Надежда — вот что он хотел получить любой ценой. А мои измочаленные в угоду Алле Кодриной волосы эту надежду давали. Я прикрыла глаза и приготовилась к дальнейшему развитию событий.
— Armastatud… [10] О… Tutarlaps… [11] — наконец-то разродился горячий эстонский парень.
Прямо скажем, никакой «tutariaps» я не была. «Plika» [12] — вот это мне подходило. Но Олеву Киви было глубоко плевать на этот совершенно очевидный факт. И пока его занимают мои волосы, самое время подумать о его покойной жене. Ее личность интересовала меня все больше и больше. Как, имея такую непритязательную, такую тусклую внешность, ей удалось заарканить мировую знаменитость с довольно сносным экстерьером? Вариант чумовой любовницы я отбросила сразу: чумовые любовницы, как правило, страдают нимфоманией и готовы отдаваться всем и каждому даже в антисанитарных условиях. А игра на музыкальном инструменте предполагает определенную долю целомудрия.
Или главным козырем Аллы Кодриной была именно ее асексуальность? Она не отвлекала муженька от четырехструнной подружки и всегда была на подхвате с чашкой горячего шоколада. Но по таким маловыразительным преданным женам забываешь справить даже поминки, не говоря уже о том, чтобы помнить их спустя год.
А Олев Киви помнил. Ему и в голову не приходило забыть.
Неужели пресловутое родство душ, в которое я никогда не верила? Один шанс из тысячи?
Я поежилась. Но откуда обо всем этом узнал Стас?..
Перехватив руки Олева, я крепко сжала их запястья. Время, отпущенное мной на поощрение его безумств, закончилось. Он и сам понял это и снова разразился потоками извинений.
— Объясните мне, что происходит, Олев.
Киви отпрыгнул от меня с проворством блохи и метнулся в противоположный угол номера — за спасительной фляжкой.
— Хорошо… Когда я увидел вас сегодня… Вы сидели на том месте, где обычно сидела моя жена. Не рядом, не через кресло… Вы сидели именно там, где я впервые увидел ее… Три года назад.
Совсем нетрудно было это предположить, Олев Киви. В ожидании развития сюжета я наблюдала за его глоткой, всасывающей виски: кадык эстонца ходил, как поршень, а мокрый подбородок слегка подрагивал.
— И ваше платье… Это ее любимый цвет. Красный… И фасон, мысленно добавила я.
— Мне показалось… Мне показалось, что это она. А потом, когда я увидел вас в ресторане… Вы пили ее любимое вино…
— Простите… Я не знала. Но если бы знала — заказала бы себе что-нибудь другое. — Я была сама оскорбленная невинность.
— Вы не так меня поняли… Вы любили когда-нибудь? По-настоящему?
По-настоящему я любила только брюссельскую капусту, культпоходы по магазинам и духи «Aqua di Gio» и потому сочла за лучшее промолчать.
— Когда любишь по-настоящему, невозможно смириться с потерей, — забубнил эстонец. — И ты обречен на вечные поиски… И тебя всегда будет преследовать мысль, что ты просто опоздал на встречу и что тебя все еще ждут… В маленьком кафе… Где-нибудь на углу улицы Раху…
Эк куда тебя занесло, Олев Киви! Знавала я это кафе на улице Раху, самая обыкновенная забегаловка с выпечкой, тем более что кофе лучше всего варят в Старом городе… Похоже, ты видишь только то, что хочешь увидеть.
— Отчего она умерла? Ваша жена?
— Несчастный случай.
Ну конечно, в высоколобых исполнительских сообществах все умирают естественной смертью или, в крайнем случае, становятся жертвами автокатастроф.
— Сочувствую… Когда это произошло?
— Год назад… И ничего, кроме ярости. Она оставила меня, она подло меня оставила…
Если ты так убиваешься, то почему тебе не последовать за ней?
Олев Киви смотрел на меня остекленевшими глазами: он здорово набрался.
— Четыре месяца я не подходил к инструменту… И год не был в Петербурге… А я люблю этот город. Очень люблю. Это ее город. Вы понимаете?
— Да, конечно.
— И вот я приезжаю сюда спустя столько времени… Чтобы увидеть вас… Чтобы снова увидеть ее… Это не может быть простым совпадением…
Еще как не может! Давай, Олев, давай!
Я снова завертела на пальце злополучный перстень, и Олев Киви окончательно съехал с катушек.
— Зачем ты ушла, Алла? Зачем ты ушла от меня? — запричитал он.
Пора брать инициативу в свои руки.
Я сползла с кресла, вплотную приблизилась к эстонцу и обхватила его массивную голову. Но дальше дело не пошло: Киви засопел и отстранился от меня. Очевидно, его покойная жена была не такой прыткой.
— Простите, — теперь пришла моя очередь извиняться. — Сама не знаю, как это получилось.
— Это я во всем виноват… Я не должен был…
— Скажите, у вас не было женщины? С тех пор, как умерла ваша жена? — приступила к обычным терапевтическим процедурам я.
Он посмотрел на меня, как на идиотку, осквернившую его фамильный погост.
— Никогда, никогда и ни с кем у меня не будет такой близости… Никогда,
Все понятно, обычный параноидальный бред, который импотенты-трудоголики выдают за трах в астрале. Я подошла к столику с фруктами, выбрала самое большое яблоко и с вызовом хрустнула им. Пропади ты пропадом, Олев Киви. И ты, Стас Дремов, вместе с ним. Судя по всему, оба вы садомазохисты, мальчики, а мне вовсе не улыбается, чтобы кто-то ставил раком еще и мою душу…
— Уходите! — неожиданно трезвым голосом отчеканил эстонец.
Я пожала плечами и направилась к ванной. Платье так и не высохло, но какое это теперь имеет значение? Я швырнула халат на стерильный кафель и переоделась. И тихонько прошла к двери.
Прощай, Олев Киви! Прощай, засранец!
