— Когда-нибудь эта планета станет процветающей колонией Человечества, — Василий не заметил сарказма в словах напарника. Он был слишком взволнован. — Надо будет какой-нибудь местный горный хребет или широкую реку назвать в честь нас.
— В полукилометре на норд-норд-ост вижу холмик, — указал рукой Тернет. — Назови его как-нибудь. Например, Холмик Имени Великого Колонизатора Василия Петрова и его скромного напарника Вайко Тернета!
Тернет снова прыснул, а Василий, заметивший на этот раз, что над ним аккуратно издеваются, пробубнил:
— Идиот.
Такие разговоры в эфире были обычным делом. Колонисты, даже если колонизируют уже далеко не первую планету, всегда нервничают. Болтовня, полушутливая-полурабочая, помогает снять волнение. Ведь, как-никак, момент, когда ты фактически приравниваешься к герою, не может не волновать. Все их реплики слушали в рубке корабля, оставшегося на орбите, но качество связи с каждой минутой ухудшалось.
— Ребята, вас всё хуже слышно. Связь скоро окончательно накроется из-за этой грозы. У вас там ещё не капает, кстати? — Капитан изредка вступал в разговор с техниками. Вообще, сейчас на планете работала автономная команда, и капитан своими советами не мог помочь: не разбирался он в технологии постройки первичных комплексов, в программировании дроидов и так далее. Поэтому он просто слушал радиоэфир, мрачно смотрел на приближающиеся черные тучи, в которых беспрестанно вспыхивали электрические разряды, и душу его заволакивало такое же черное, клубящееся, нехорошее предчувствие.
— Орбита, через какое время связь прервётся? — было уже непонятно, кто из техников спросил, потому что сигнал перебивал громкий треск помех.
— Через пять-шесть минут. Примерно на два часа, — сообщил офицер связи.
— Если вдруг почувствуете какую-то опасность — немедленно эвакуируйтесь, — добавил капитан.
— Так точно, Орбита. За нас не беспокойтесь.
Ещё около шести минут в эфире слышались шутливые ругательства техников, на экранах мониторов были видны, хоть и через мельтешащую завесу помех, далекие деревья — модуль сел на поляне диаметром около километра, — а потом сигнал пропал. Огромная наэлектризованная смесь турбулентных потоков, воды, ионов и озона накрыла лес и поляну с колонистами.
Теперь оставалось только ждать.
Хоть капитану и надоел до чертиков это полёт, эта реабилитация и этот корабль, но за три недели к своей команде он привязался. И теперь волнение за ребят, находящихся на поверхности планеты среди снующих туда-сюда дроидов, дурацкое предчувствие чего-то нехорошего заставляло капитана бесцельно ходить по рубке на манер броуновской частицы. Отдав распоряжение о подготовке десантного бота на случай экстренной эвакуации колонистов и получив ответ, что бот уже давно находится в полной готовности, так как капитан отдавал аналогичный приказ пятью минутами ранее, он отстраненно подумал о преимуществах инф-каналов. Но пока техники не возведут энергоустановку достаточной мощности, связи с поверхностью посредством инф-канала не будет.[5]
Время текло мучительно долго. Капитан, привыкший к высоким скоростям атмосферных истребителей, к быстрым динамичным полетам и воздушным баталиям, больше всего на свете не любил ждать. Ожидание для него было подобно китайской пытке, когда из подвешенного над тобой ведра по каплям, медленно, словно в водяном хронометре, сочится обычная вода. Она капает тебе на голову и сначала вроде бы даже и не замечаешь её, с облегчением благодаря бога о столь невыразительной и безболезненной экзекуции. Но проходит какое-то время — полчаса, час, — и это капание начинает чертовски сильно раздражать. Каждая капля при ударе о голову или шею вызывает все более и более нарастающую боль, шум в ушах напоминает морской прибой, вот только море — из настоящего кипятка, который стекает по телу и оставляет глубокие кровоточащие раны. Не остается ничего существенного, лишь боль и кипящие волны. Все секреты и тайны обесцениваются и становятся пустым звуком. И если никто не придёт и не снимет висящее над головой ведро, то мозги перемешаются и сомнут разум, вызвав страшное сумасшествие.
С чем-то подобным ассоциировалось ожидание для капитана.
Как и предполагалось, сигналов с поверхности планеты не поступало в течение двух часов, и лишь по прошествии этого времени его из раздумий вывел голос офицера связи:
— Кажется, мы что-то принимаем! Сэр, я вывожу сигнал на мониторы.
Вся рубка погрузилась в бешеный танец белесых помех — очевидно, сигналы с видеокамер ловятся по-прежнему плохо («Или они повреждены…»). Лишь на главном, самом большом экране, из хаоса помех постепенно проступало изображение. Надпись в правом верхнем углу монитора говорила, что это камера, вмонтированная в шлем скафандра Вайко Тернета. Разобрать что либо было пока слишком тяжело.
Несколько секунд связист пытался настроить изображение, и в конечном итоге ему это удалось («Просвет в тучах…»). На главном мониторе, дублируясь и на всех прочих экранах рубки, из беспорядочного мелькания радиопомех резко выскочила картинка, передаваемая камерой Тернета.
Капитан подумал, что он всё же сошел с ума.
Потом он подумал, что это сон.
Но ни то, ни другое не было верным.
В призрачном свете наступившего утра, сгущенном нависшими над поляной тучами, отчетливо проступал силуэт корпуса посадочного модуля. Только модуль стоял всего на двух опорах, из-за чего сильно накренился. Пространство перед ним было усеяно обломками дроидов и какими-то железяками, от обгоревшей кое-где травы шел дым.
А в самом центре этой картины лежало тело Василия Петрова, разорванное на две части вместе со скафандром. Рука техника-колонизатора, комично выгнувшись назад, сжимала рукоятку табельного пистолета. Вспышки молний отражались в разбитом плексигласе шлема.
Датчики жизнедеятельности показывали, что Тернет ещё жив…
Через полторы минуты из недр колонизатора «Колумб-4» показался десантный бот класса «Летучая мышь». По своим размерам он уступал посадочному модулю, несколько часов назад прошедшему этот же шлюз, но был более быстр и маневрен. Бот сразу начал маневрирование для выхода на критическую посадочную траекторию. На его борту находилось девять человек: десантный отряд и военный медик. Непонятно, зачем колонизаторы с небольшим экипажем и всего восемью десантниками снабжались военным ботом, который мог брать на борт до двух сотен человек плюс тяжелые боевые механизмы. Для «Колумбов» вполне хватило бы и «Мотылька» — шлюпки в два раза меньшей, чем «Летучка», как называли «Летучую мышь» сами десантники. И тем не менее трехконсольный летательный аппарат, выпуская струи горящей смеси кислорода и водорода, разворачивался днищем к планете, чтобы начать стремительное падение к злополучной поляне, на которой среди груды металлолома, в обожённой, ядовито-зеленого цвета траве лежали два человека. И один из них был ещё жив.
Капитан отошел от шока мгновенно. В конце концов он был боевым летчиком-истребителем, Военным, а у таких людей в критических ситуациях мозг начинает работать особенно быстро.
Первым приказом капитан начал спасательную операцию. Десантный бот с солдатами Службы безопасности корабля — Конвойной Полицией — незамедлительно приступил к спуску. Вторым приказом он потребовал связаться с ближайшим форпостом людей и доложил о странном и страшном происшествии, затребовав прислать дополнительные силы. Потом капитан велел вывести на мониторы рубки информацию о возможных агрессорах планеты из числа местных живых организмов.
Среди всей живности Зеленой уничтожить посадочный модуль, строительных дроидов и техников было по силам только фаготам — единственным крупным представителям местного животного мира. Фаготы были обнаружены ещё «Невадой» при открытии планеты. Экипажем этого же серчера они и были названы фаготами.
Возможно полуразумные, аборигены выглядели для земных астронавтов весьма отталкивающе — они живо напоминали фольклорных демонов, существ кошмарного мира Инферно. Ростом более двух метров, облаченные в прочные хитиновые панцири и обтянутые кожей бордового цвета, фаготы могли передвигаться как на четырех, так и на двух конечностях. Именно стоя на задних лапах — длинных и жилистых, со сгибающимися в обратную сторону коленными суставами и большими мясистыми «копытами» — они чрезвычайно походили на мифологических существ. Четкий рельеф мышц в местах, где хитиновая броня отсутствовала, говорил о внушительной силе аборигенов.
Но особо ужасно выглядела голова фаготов: постоянный — из-за отсутствия губ — оскал мощных, немного выдающихся вперед челюстей; сводящий с ума взгляд двух огромных глаз, в каждом из которых была пара зрачков желчного цвета с «кошачьей» диафрагмой; пульсирующие зевы дыхательных отверстий прямо над глазами, которые, очевидно, являлись еще и органами слуха. Венчала голову корона из заостренных кверху роговых пластин, клином сходившаяся у переносицы.
