Приехали в город. Олег рассчитался и уже выставил одну ногу с автомобиля, как сзади прозвучал нежный голос тихони-пассажирки. Скороговоркой, будто опасаясь, что ее не дослушают, она выдохнула: «Вам надо было написать заявление об отказе от вскрытия, потому что патологоанатомическое вскрытие может не производиться, если есть письменное заявление близких родственников и отсутствуют подозрения на насильственную смерть или по другим уважительным причинам. А потом вы бы в городе узнали причину смерти. А та бумажка, что вы не имеете претензий, не имеет никакой юридической силы».
Олег немного подождал, пока до него не дошло услышанное…
– И что же мне теперь делать? – спросил в отчаянии.
– А теперь уже ничего….Они в протоколе вскрытия напишут все, что им нужно.
Олег развернулся и увидел деликатные девичьи черты, светлые длинные волосы… Большие серые проницательные глаза смотрели на него почему-то виновато. Зачем-то он попросил визитку. Девушка немного порылась в сумочке и протянула ему темно-синюю карточку с золотистыми буквами. Не читая, он сунул визитку в верхний карман куртки и завершил свой выход из такси.
Зайдя в квартиру уже в полдень, он сразу вытащил Маринин мобильник, чтобы посмотреть, с кем она общалась вчера вечером после семи. Но телефон оказался разряженным… Хуже всего, что и пин-код он не знал. Бросился к тумбочке возле кровати, перетрусил весь сервант, но коробку от стартового пакета как корова языком слизала. Наверное, где-то на работе осталась…
Что ж, время действовать…. Олег глянул на недопитую бутылку шампанского, одиноко высившуюся на журнальном столике. Чего-то не хватает… Бокалов!… Действительно, не хватает бокалов с жирными губными пятнами на ободке и отпечатками пальцев на стекле…
Чистенькие, сухие и нетронутые бокалы стояли в серванте на своих местах. А на кухонной плите бросалась в глаза дурацкая сковорода с недожаренными кровавыми отбивными…
6.
Тук-тук, откройте.
Это я, ваша смерть.
Я устала ждать за дверью,
Я хочу войти.
По поверью вся в белых перьях.
Соберетесь по пути!
Пора идти…
Сергей Бабкин
Похороны – это последний спектакль, демонстрирующий состояние и уровень жизни человека на момент его ретирады из этого мира. При всем этом данная печальная церемония отнюдь не является мерой качества жизни человека или как долго его будут затем помнить. За гробом тех, кто пережил всех своих друзей и родственников, обычно ковыляют лишь два-три соседа. А может так случиться, что на денежного и зажиточного под конец жизни свалится революция или еще по каким-то причинам он обеднеет настолько, что и гроб купить не за что. Или наоборот: прожил одиночкой, а умер в статусе руководителя районной налоговой инспекции. И бредет за телом такого сборщика налогов гурьба чиновников, которые завтра и не вспомнят умершего. А Моцарта, представьте себе, в последнюю дорогу сопровождали только несколько человек. А сколько достойных людей было брошено в общие могилы без всяких церемоний?…
Поэтому из процесса погребения ничего не следует. Несомненно одно: это – последний спектакль, в котором “главный герой” неспособен ничего контролировать. Поэтому многие готовятся к этому действу заранее. Покупают все необходимое, лишь бы не приносить близким дополнительных забот и как бы извиняются: виноват, дескать, вот и приходится обременять вас своими проблемами… Велят – не хлопочите, никаких музыкантов, тех не зовите, быстрей на кладбище – и конец. А другие разрабатывают подробный сценарий: тот стоит там-то, этот занимается тем-то, а сыграйте мне мою любимую песню и даже собственный надгробный спич накарябают.
Ясно одно: всех людей на Земле объединяет страх не перед самой смертью, а перед процедурой погребения. Момент отхода, наверняка, не такое уже и страшный: состояние будто выпил чарку – и провалился. Куда – никто не знает. А вот, что такое процедура погребения – знают все. Это когда тебя (не останки, а именно тебя!) положат в деревянный сундук, забьют гвоздями и зароют в землю. И твое тленное тело съедят червяки. Бр-р-р-р-р….Стра-а-а-шно! Недаром некоторые считают смерть в авиакатастрофе наилучшей. А почему? Потому что тело отсутствует. А нет тела – нет и этой жуткой процедуры, где многое выплывает, а ты лежишь как дурак и уже ничем не можешь помочь. Так кто это там окружал покойного в дни его бытия? Сельская родня, которой он так стыдился?… А вот гражданочка какая-то прошивается к голове – и тайная связь вскрывается. А за гражданочкой внебрачные дети подтянулись…. И начинается полемика на предмет того, кому покойник давал преференции. Законная жена отодвинута от гроба, родственники отталкивают новоприбывшую, и это – начало второй части марлезонского балета. Забыли и об усопшем, поскольку на первом плане его тайны и секреты, которые бедолага так тщательно скрывал от постороннего глаза при жизни.
И сунется бедная родня впереди похоронной процессии под пристальным вниманием общества. Горе в душе, а в мыслях – как всех накормить. Это уже – третья часть спектакля. Прадеды отнюдь не завещали нам роскошей на поминальном обеде. В Украине обычно было заведено, чтобы соседи наварили кастрюлю капусняка, сделали кутью, напекли пирожков, сварили компот, и хватит. Но кто теперь ограничивается пирожками? И селедочку режут, и сыр с колбаской, а на второе – картошечка горячая и непременно с мяском, и голубцы, и салатики крошат. Как правило, и чарку наливают.
Правда, многие старается отговориться: «Покойница того не любила». Так что ж, что не любила, а мы за нее выпьем, чтобы ей там земля пухом. А от количества выпитого бедолаге не жарко и не холодно. Если и есть потусторонняя жизнь, то кому это нужно – тот уже взвесил, с чем она туда перешла. И хоть ты канистру выпей – ничем уже не подсобишь. А другие говорят: «Как не выпить? Покойник очень это дело любил, значит не лишне его поддержать». А некоторые начинают даже петь, напрочь забыв, где они находятся. «Ничего-ничего», – кивают благосклонно окружающие, будто бы оправдывая певунов, – покойник любил попеть».
И вот занавес опущен… Родня ломает голову, как жить дальше, а у покойного начался новый отсчет, где и понятия «время» не существует. Всяк знает повествование о царе, приказавшем сделать в своем гробу отверстие, через которое он просунул свою руку, дабы продемонстрировать подданным, что он ничего с собой не прихватил. Действительно, собственный автомобиль на тот свет не потащишь. И даже любимую чашку не заберешь. Как же так? Жизнь прожил, а взять с собой нечего? Конечно же есть. Ведь более вещественного, чем твоя голова ничего в мире не придумаешь. И выражение «мысль – материальна» не следует понимать в том примитивном смысле, что мечты сбываются. Мысль материальна потому, что ты заберешь в иной мир себя целиком. Все свои поступки, все прочитанные и непрочитанные книжки, соображение, мысли, раздумья, бессонные ночи, сомнения, мастерство, ремесло, профессию, привычки – все, что вкладывал в себя. А что-то и потомкам перепадет. Силен был – здоровье внукам передашь. Болел, значит недуги. Знался на церковных росписях – какими-то путями внук тебя превзойдет. И скажут о внуке – вдался в деда. Также потащишь за собой: а) спиленное на шашлыки дерево; б) покалеченную чужую жизнь; в) причиненную другому боль; г) мыльные оперы, коммерческую литературу, передачу “Дом-2” которыми баки себе забивал лишь бы только лишний раз не задуматься.
А на то, чтобы собраться в последний путь времени немерено тебе дано – целая жизнь, длинная она или короткая. Целая жизнь, чтобы размышлять, читать, присматриваться, прислушиваться, работать, приобретать навыки. А для этого – на тебе пять чувств: нюхай, слушай, чувствуй, щупай, пробуй.
И вот пришло ваше к вам. И сгусток энергии, души, неважно как это называть – с грустью или с радостью (у кого как сложится) откидывается от вашего тела.
А останки? Все мудро. Вы – рыбак и червя копали? Так отдайте ему ненужное больше вам “транспортное средство”. Пусть поест червячок, а другой рыбак нацепит его на крючок и поймает себе рыбку на ужин. Ты не рыбак? Так, курицей вероятно лакомился. А курица того червя перед тем склевала. А ты – курицу. А червяк – промолчим что, потому что и так на душе хреново, какую бы философию мы не вкладывали в эту цепочку.
7.
В воскресенье хоронили Марину Томашенко. На улице подмораживало, подвеивал студеный ветерок. Возле высотного дома, где жила покойница, собралась толпа людей с поднятыми вверх воротниками и надвинутыми на лбы капюшонами, чтобы провести ее в последний путь. Финальные годы своей жизни Марина работала на крупной частной фирме, поэтому большая часть провожающих состояла из коллег по работе. Родственников пришло человек двадцать, включая дальнюю родню. Брат Марины с Севера не приехал, все равно не успевал ни при каких раскладах. Друзей репрезентовали две незамужние подружки с проектного института: они держались в стороне и заговорщически шушукались.
