После рождения первого ребенка, Марианны, в начале 1800 года, они перебрались из одного пригорода Шрусбери, Кресента, в другой - Маунт, где девять лет спустя родился Чарлз. Занимаясь планировкой участка, доктор Роберт Дарвин стремился к тому, чтобы своими размерами он был под стать его собственной фигуре, напоминавшей шекспировского Фальстафа. И его габариты, и его имение сослужили ему хорошую службу: на пациентов подобное сочетание действовало прямо-таки целительно - немаловажное обстоятельство, ибо в ту пору врач мало что мог им предложить, кроме кровопускания и пилюль. В противоположном конце зимнего сада показался Эдвард, их давнишний слуга, в стареньком черном фраке с длинными фалдами, с пристегнутой белой накрахмаленной манишкой и стоячим воротником, в жилетке поверх широкого черного галстука, в черных бриджах и белых чулках. Объявив, что ужин подан, он при этом почти незаметно подмигнул Чарлзу как своему старому другу.
Столовая высокими - до самого потолка - и широкими - каждое из двенадцати стекол - окнами выходила на дарвиновский лес, реку Северн и зеленые заливные луга. Чарлз любил эту просторную (тридцать футов на восемнадцать) комнату с тех самых пор, как его и Кэтти, закончивших период ученичества в детской напротив, начали допускать в общество взрослых за столом. В комнате всегда приятно пахло воском, которым полировали длинный коричневатого оттенка стол красного дерева с ножками в виде когтистых лап.
Роберт Дарвин восседал во главе стола в кресле необъятных размеров, затянутом в полотняный чехол. По правую руку от доктора Дарвина Каролина усадила профессора Седжвика, рядом с ним Сюзан, а напротив - Кэтти. Сама она и Чарлз устроились на двух ближайших свободных стульях в стиле чеппендейл со спинками, сделанными в виде лестнипы.
Был один из тех редких случаев, когда в доме, кроме профессора, больше гостей не было.
- Сегодня за столом свободно, - пробормотал Чарлз.
- Зато о комнате этого не скажешь, - заметила в ответ Каролина. - Я считаю, что у нас слишком много мебели. Помнишь, что говорил доктор Джонсон: "Природа не терпит пустоты". Отец придерживается того же мнения.
Вдоль стен выстроились продолговатые буфеты из красного дерева с зеркальными задними стенками. Повсюду наготове стояли графины с красным и белым вином. На открытых полках валлийской работы были выставлены образцы веджвудовского фарфора, в шкафах виднелись серебряные супницы и подносы. На покрытом белой льняной скатертью столе на специальных подставках веерами были разложены салфетки.
Из окон спальни Чарлза, выходивших на юг, виден был один только газон перед домом (дорогу на Северный Уэльс скрывал крутой склон), поэтому место в столовой, в северной части дома, ему отвели с таким расчетом, чтобы со своего стула он мог любоваться извилистой речкой Северн, зелеными лугами с коровами херфордширской породы, которые отдыхали в тени деревьев после целого дня, проведенного на пастбище.
За ужином Адам Седжвик не прочь был поговорить:
- Однажды, когда я вел изыскания в одной сельской местности, меня пригласил к себе домой крестьянин, который помогал мне в работе. На камине у него я заметил несколько образцов породы.
- Зачем они вам? - спрашиваю я у него. - Вы же наверняка знаете, что они не представляют ровно никакой ценности.
- Конечно, - отвечает он на мой вопрос. - Как не знать. А держу я их на видном месте для того, чтобы ясно было, чем собирается нагрузить свою бедную лошадь кембриджский профессор.
- В том, что я избрал именно медицинскую профессию, виноват мой отец, - заметил доктор Роберт Дарвин. - А кто надоумил заняться геологией вас?
- Я сам. Вообще-то я хотел пойти по юридической части, но на руках у меня в ту пору были отец и два младших брата, которых я должен был содержать, и я добился места преподавателя математики в Тринити-колледже. Математик из меня был никудышный, а вот лентяй - отменный, как и мои студенты, из которых никто не хотел заниматься. В конце концов здоровье мое пошатнулось. Я понял, что попросту не создан для сидячей работы, и стал искать себе другую, которая позволяла бы по нескольку месяцев в году проводить на свежем воздухе. Так я стал кандидатом в преподаватели геологии. И эта наука отплатила мне сторицей.
Глаза Седжвика сверкали.
- Вы представляете себе, каково это - найти полностью сохранившуюся в известковых сланцах ископаемую рыбу палеотриссум микррцефалум?! Или натолкнуться на расположенные друг над другом отложения красной известковой глины и гипса, красного песчаника, тонкий слой известняка, а снизу опять на красную известковую глину, гипс, желтый магниевый известняк... Как очутился на этом месте каждый из слоев? Каков их возраст? Какие химические комбинации применил господь бог, создавая все эти различные породы? Одним словом, человек, посвятивший себя геологии, пребывает все время в состоянии неизменного восхищения и изумления. Я называю себя рыцарем... молотка!
Краешком глаза Чарлз видел, что Нэнси, его старая няня, жившая в семье со дня рождения старших детей, наблюдает из просторной буфетной за тем, как две служанки в белых чепцах и накрахмаленных передниках выносили от Энни из кухни сперва широкие тарелки с грибным супом на сметане, потом ароматный гусиный пирог, за которым последовали деревянные блюда, где отдельно были разложены овощи и три вида картошки - печеная, вареная и жареная. Кроме этого подавались пикули, вареные фрукты и острые закуски. Все это не задерживалось на столе: церемониться за едой у Дарвинов было не принято.
- Дарвин, - обернулся профессор к сидевшему рядом Чарлзу, расскажите-ка нам, что интересного по геологической части сумели вы найти у себя в Шрусбери?
Чарлз указал на раковину, лежавшую на буфете.
- Я работал неподалеку отсюда в карьере, где добывают гравий. Эту раковину моллюска тропических морей принес мне местный землекоп. По его словам, он нашел ее тут же в карьере, а не где-нибудь еще. Сперва я предложил ему продать ее, но он наотрез отказался. Это окончательно убедило меня в том, что он говорит сущую правду. Так вот, уважаемый профессор, не можете ли вы мне сказать, что делает этот спиралевидный посланец из тропиков в нашем карьере?
- Скорей всего, кто-то просто обронил его там, и только, - отвечал Седжвик небрежно.
Чарлз был поражен.
- Профессор, меня изумляет, что вас не приводит в восторг столь замечательный факт, как находка раковины тропических морей в центре Англии, да к тому же почти на поверхности земли?
На темной коже профессорского лба резче обозначились все морщины.
- Если бы эта раковина действительно находилась в здешнем карьере с самого начала, то для геологии как науки этот факт был бы величайшим... несчастьем. Да, несчастьем, ибо он начисто опроверг бы все наши знания относительно поверхностных отложений в графствах Средней Англии. Наука, мой дорогой Дарвин, состоит прежде всего из суммирования фактов. Только при этом условии оказывается возможным сформулировать те или иные выводы или, иначе говоря, законы.
Чарлз весьма редко осмеливался возражать старшим, но на этот раз он был несколько задет тем, что его осадили на глазах у всей семьи.
- Уверен, что вы правы, профессор. Но у меня перед глазами так и стоят полки над очагом, которые я видел у нас в округе. Во многих домах украшением для них служат точно такие же раковины. Нельзя же в самом деле предположить, что кто-то каждый раз ронял их у порога этих домов. Даже в том, почти невероятном, случае, если допустить, что раковины эти доставлены в наши края каким-то судном, плававшим в тропических морях, держу пари, что здешние крестьяне не раскошелились бы и на полпенса, чтобы их купить.
Седжвик вымученно улыбнулся.
- Не переживайте. Все, кто учится, совершают ошибки. Примером могу служить я сам. Знаете ли вы, что меня всю жизнь изводили насмешками из-за моего убеждения, ЧУО те перемены, которые мы наблюдаем на земной поверхности, способно было произвести всего одно большое наводнение, или Всемирный потоп? В 1825 году я даже опубликовал статью, в которой изо всех сил стремился доказать абсолютнейшую реальность подобной катастрофы в сравнительно недавнем прошлом естественной истории Земли...
В ответ на замечание профессора отец Чарлза и сестры утвердительно закивали головами. Они не находили в таком взгляде на мир ничего предосудительного. Разве в Библии, в шестой главе книги Бытие, не говорилось буквально: "И увидел господь... что велико развращение человеков на земле... И сказал господь: истреблю с лица земли человеков, которых я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо я раскаялся, что создал их".
Один только Чарлз никак не выражал своего согласия. От профессора Генсло ему стало известно о поистине революционном выступлении, совсем недавно предпринятом Адамом Седжвиком перед своими коллегами.
