Один только Чарлз никак не выражал своего согласия. От профессора Генсло ему стало известно о поистине революционном выступлении, совсем недавно предпринятом Адамом Седжвиком перед своими коллегами.
- В феврале этого года, - продолжал Седжвик, - когда я ушел с поста президента Геологического общества, то признал свое прошлое заблуждение. Дело в том, что мои суждения основывались не на обнаруженных мною самим свидетельствах ископаемой органической жизни, а на совершенно некритической вере в незыблемость библейских догматов. Сейчас я пришел к признанию того, что произошел вовсе не один какой-то потоп, а целая серия катастроф, изменивших земную поверхность. Все это в конечном счете и определило нынешнее расположение пород, так же как и их химический состав.
Сюзан, чей живой ум отличался куда большей остротой, чем она обычно демонстрировала своим поклонникам, тут же спросила:
- Да, но скажите-ка нам, какая сила вызвала к жизни все эти катастрофы?
Публично признав перед всем миром свое многолетнее заблуждение, Седжвик, видимо, полагал, что заслужил теперь право надеть на себя власяницу смирения.
- Сожалею, мисс Сюзан, но я просто не знаю этого. Тем временем на десерт подали приготовленное Энни печенье - "минутку" из взбитых сливок, яиц, розовой воды и сахарной пудры. Испеченные в духовке маленькие тонкие кружочки прямо-таки таяли во рту, и Адам Седжвик даже не заметил, как съел их целую дюжину.
- Дарвин, на ближайшие три недели это будет для нас единственная вкусная еда.
На следующее утро мужчины поднялись с первым лучом солнца. Отец Чарлза совершал свой часовой моцион по крутому лесистому склону холма - этот маршрут был известен в Шрусбери как "докторская тропа", тянувшаяся до самого Северна и еще на две мили вдоль его берегов. Нагруженная двуколка уже ждала профессора и Чарлза, готовая отправиться в путь. После возвращения доктора все трое плотно позавтракали: ведь до вечера никому из них не придется даже перекусить. Попрощавшись с сыном, отец добавил:
- Береги себя, Чарлз, заклинаю тебя. Ты сам говорил мне, какая у Седжвика репутация: с утра до ночи он взбирается на вершины, как горный козел. Не вздумай себя изматывать, чтобы не надорваться.
Чарлз не знал, что ему делать, удивляться или умиляться, настолько неожиданным было это проявление родительской заботы в устах отца. С детства он привык уходить один на целый день и бродить, где ему вздумается. Вслух он произнес:
- Не беспокойся, отец. Я лазаю по горам и собираю свои коллекции так же легко, как дышу.
...Возвращаясь домой, он уже в сумерках обогнул Шрусбери с юга, все еще разгоряченный после двадцатипятимильного перехода по плодородной зеленой равнине, и вошел в городок через восточные ворота, пройдя мимо школы, где он когда-то без особого рвения учился и жил. Величественное здание из серого камня было по-своему приятным: наверху красовалась высокая башенка с часами, а рядом, почти вровень с ней, возвышалась узкая часовня с витражами - такая красивая, когда светило солнце, и такая холодная, сырая и унылая в зимнюю пору. Ежедневные утренние и вечерние молитвы там не были ему в тягость: за это время он успевал выполнять домашние задания, по понедельникам заучивая Цицерона и Вергилия, по вторникам - Пиндара и Феокрита, по средам - Тацита и Демосфена.
Остановившись на минутку перед высокими двойными дверями, невольно внушавшими уважение, Чарлз снял рюкзак, опустил его на газон и предался воспоминаниям о давно прошедшей поре детства, которые неожиданно нахлынули на него, подобно дождю в горах Уэльса. Он снова увидел перед собой неумолимое расписание занятий на неделю, прибивавшееся гвоздями на доске в главном вестибюле: четверг - богослужение. Повторять Горация. Принести стихи по латыни. Гомер. Урок алгебры; пятница - богослужение. Повторять Гомера, Ювенала или Горация, Сатиры и Послания. Тацит. Плавт; суббота богослужение. Повторять Ювенала или Горация. Урок евклидовой геометрии...
Вспоминая о семи проведенных здесь годах, Чарлз вздохнул: как мало способствовали они развитию его интеллекта. Ничего, кроме жалких крох из древней географии и истории. Рассматривая сейчас декоративную каменную решетку на крыше, он мучительно пытался постигнуть, какая существует связь между зазубриванием пятидесяти строк из Гомера или Вергилия во время утренней службы, с тем чтобы через час-другой исторгнуть их из себя одному из учителей, и образованием или даже просто воспитанием хороших манер и кругозора истинного джентльмена.
Но это еще не все. Хотя за пребывание в школе брали недешево, кормили тут ниже всякой критики: иногда пища бывала несъедобной; умываться приходилось лишь холодной водой из таза; спали Чарлз и Эразм в дортуаре, где на тридцать воспитанников приходилось всего одно окно. Всякий раз, когда ученики пытались бунтовать против этих варварских условий, их попытки безжалостно подав-лялиеь директором школы доктором Самюэлем Батлером. Как-то в декабре, когда Чарлз только начал выздоравливать после тяжелой скарлатины, Эразм вызвал настоящую революцию, пожаловавшись отцу:
"Кровать Чарлза сырая, как навоз. Чтобы согреться, ему необходимо второе одеяло".
Доктор Дарвин написал доктору Батлеру, прося выдать его сыну второе одеяло, поскольку тот еще не поправился.
Доктор Батлер отрицал, что у Чарлза сырая постель, утверждая, что все постельное белье прогревается над кухонной плитой, а жалобы поступают от мальчиков после того, как они возвращаются из дому, где их "балуют", и вообще он не может выделять одного ученика из всех остальных. Так что если доктор Дарвин, будучи уважаемым в округе врачом, все-таки убежден в необходимости второго одеяла для Чарлза, то он, доктор Батлер, вынужден будет пойти на дополнительные расходы, с тем чтобы вторым одеялом был обеспечен каждый из воспитанников.
Снова надев рюкзак, Чарлз по главному коридору, разделявшему школу на две половины, вышел к дортуарам, рядом с которыми располагался директорский дом. Оттуда по нескольким каменным ступенькам он спустился на спортивную площадку и, пробежав ее наискосок, вышел лугом к Северну неподалеку от Уэльского моста.
Если после уроков оставалось время, он частенько бегал этим маршрутом домой. Путь в один конец составлял всего милю, и, поскольку бегун он был отменный, ему требовалось не больше десяти минут. Стоило немного подняться по холму - и вот он уже в дальнем конце дарвиновского сада, где длинными рядами тянутся розы и азалии. Никогда не любил он надолго расставаться с Маунтом: для этого он был чересчур домашним и слишком привязан к своим родным. Побыть с сестрами и отцом он мог только сорок минут, но как дороги для него были их внимание и любовь!..
Он умудрялся еще поиграть со своими собаками, Ниной и Пинчером, которых обожал, и скормить лошадям несколько кусков сахара с ладони, прежде чем умчаться обратно - садом вниз по холму, по мосту, вдоль берега реки, через луг и спортплощадку, вверх по крутым ступенькам, перепрыгивая через одну.
- И как это ты не попадаешься? - спрашивала Чарлза младшая сестра Кэтти, похожая на него как две капли воды.
- Когда я добегаю до реки и боюсь, что уже поздно, то молю бога, чтоб он мне помог.
- Похоже, что бог не на стороне доктора Батлера, а на твоей.
- Должно быть.
Был поздний вечер, когда Чарлз вошел в парадную дверь Маунта. Сестры читали, собравшись все вместе в библиотеке. Вскочив, они по очереди расцеловали его в обе щеки. Каролина вызвалась наскоро приготовить ужин.
- Тебя ожидает какое-то объемистое письмо из Лондона. Оно прибыло в субботу, два дня назад. Сейчас я его принесу, - сказала Сюзан.
Тем временем вернулась Каролина с разогретой на пару жареной рыбой, вареным яйцом, хлебом с маслом и чаем.
Чарлз, прямо-таки умиравший от жажды, первым делом набросился на чай. Но едва он приступил к еде, как появилась Сюзан с письмом.
Почерк на конверте был ему не знаком. Орудуя пальцем, как ножом для разрезания бумаги, Чарлз вскрыл конверт. Внутри находились два письма: одно - от профессора Генсло из Кембриджа, другое - от Джорджа Пикока, члена ученого совета в Тринити-колледже и кандидата на звание профессора астрономии в Лаунде. В свое время Чарлз познакомился с ним на одной из пятниц у Генсло.
Он начал с письма Генсло. Руки его задрожали.
"Кембридж, 24 августа 1831 года.
Мой дорогой Дарвин!
Я полагаю, что скоро увижу Вас, так как убежден: Вы с радостью ухватитесь за предложение, которое скорей всего будет Вам сделано. Речь идет о том, чтобы отправиться на Огненную Землю и вернуться обратно через Вест-Индию. Пикок, который пошлет Вам это письмо из Лондона, обратился ко мне с просьбой порекомендовать ему кого-либо из знакомых натуралистов, который бы мог отправиться в плавание в качестве сопровождающего капитана Фицроя, посылаемого правительством с целью изучения юж. оконечности Америки. Я ответил, что считаю Вас наиболее подходящим человеком из всех, кто мог бы взяться за это дело. Я имею в виду не то, что Вы законченный естественник, а Вашу необыкновенную способность собирать коллекции, проводить наблюдения и отмечать все новое в естественной истории. Пикок берется устроить Ваше назначение... Капитан Ф. (как я понимаю) хочет, чтобы это был не столько натуралист, сколько компаньон: он дал понять, что не возьмет никого, кто не был бы рекомендован ему также как истинный джентльмен. Путешествие продлится два года, и если Вы возьмете с собой достаточно книг, то сможете изучить все, что душе угодно. Одним словом, я думаю, что лучшего шанса для человека, как Вы, исполненного духа отваги, просто невозможно себе представить. Не сомневайтесь, из-за природной скромности, в своих возможностях и не опасайтесь, что Ваша квалификация может оказаться недостаточной. Уверяю Вас, что Вы, по-моему, тот самый человек, который им нужен. Представьте себе, что Вашего плеча коснулся сам судебный пристав и преданный друг
