В рассказе о «вычленении» женщины из плоти Адама и в то же время о необходимости брачного соединения с ней («прилепится к жене») содержится своеобразная полемика с древним мифом о совершенном первочеловеке — «андрогине», — после грехопадения разделившемся на два пола, которые мучительно ищут друг друга. Сия весьма популярная ныне идея провозглашает определенную половую принадлежность признаком несовершенства, а идеалом — дву– или бес– полость. А в Библии, несмотря на то, что каждый человек равен пред Богом как Его творение, и женщина по достоинству не ниже мужчины, она создана «второй по счету», она другая, и в связи с этим каждый пол имеет свою функциональную особенность. Это легко осознать, если еще раз приглядеться к заповеди «хранить и возделывать». В самом деле, женщина во всех смыслах «хранительница»: в семье она хранительница очага, в браке она хранительница зачатого ребенка, в вере она сердечная хранительница благодати Божией. Мужчина, напротив, скорее «возделыватель»: в семье он добытчик и воин, в браке он оплодотворяет, в вере и в науке он часто дерзновенный искатель. Христианство настаивает на половой разделенности как на Божьем даре, который при правильном устроении жизни помогает уподобить человеческие взаимоотношения любви и единения взаимоотношениям Лиц Св. Троицы.
2.3. Грехопадение.
3 гл. кн. Бытия целиком посвящена грехопадению и его последствиям. Мифологический (в значении «священно-символический») язык древнего сказания не всегда понятен современнику. Часто говорят о невесть откуда взявшемся яблоке, которое съела жена — а она «вкусила плод»; приходится также слышать о том, что первородный грех состоял в первом половом сожительстве, что-де запрещено Богом, и т. д. Западные средневековые сказки и ереси в отношении 1-3 гл. кн. Бытия перекочевали в обличительные книжки атеистов XIX в. и современных шутников, которые высмеивают то, чего в Библии нет и в помине. Но в Библии присутствует иносказательное описание величайшей драмы, произошедшей с человеком на заре его исторического существования.
В раю неожиданно появляется змей. Образ этот означает сразу две мысли: во-первых, зло уже существовало, до и вне человека; во-вторых, носитель этого зла, сатана, пред Богом всего лишь творение, хитрая гадина. Примечательно, что во всём повествовании о творении мира и грехопадении человека не сказано прямо ни о диаволе, ни об изначальном отпадении части ангелов, им увлеченных во тьму. В 1 гл. говорится о бездне, в 3 гл. — о змее. По мысли Бытописателя, основные библейские события и проблемы спасения лежат только на оси «Бог — человек». Появление змея в райском саду есть отзвук того обстоятельства, что за границами рая — еще не преображенная, «безвидная» земля, вселенная, а за ее границами — всё та же тьма небытия. Змей — это «партизан» бездны в раю. Подползая к жене, он не может проникнуть в ее душу и потому силится обратить на себя внимание: «подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» (3, 1) Здесь характерен призыв усомниться в истинности Бога (подлинно ли?) и в Его благости (не дает вкушать). Поистине, змей искушает жену логикой! Она отвечает ему, припоминая слышанную от Адама заповедь, что только плодов того дерева человекам нельзя вкушать, чтобы им не умереть. Но змею, который и так всё это знает, на самом деле важно то, что жена сумела его расслышать и беседует с ним. В следующей фразе он уже полностью являет себя духом клеветы на Бога: «нет, не умрете; но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их (плоды), откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло» (т. е. всё на свете (3, 4-5)). Падение жены произошло уже в тот момент, когда она не возразила на эти слова. Некая тварь Божия опровергает Бога и продолжает спокойно существовать, значит, так можно жить! Она начинает по-новому смотреть на Бога, Он неискренен, Он что-то скрывает. Но и на окружающий мир тоже, оказывается, можно посмотреть с иной, не Божией точки зрения, и не умереть. И она по-иному смотрит на страшное дерево: оно «хорошо для пищи, приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание» (3, 6). Это те самые три составляющие первородного греха, которые св. ап. Иоанн Богослов назовёт «похотью плоти, похоть очей и гордостью» (1 Ин. 2, 16), а отцы-аскеты сластолюбием, сребролюбием и славолюбием. Что же обещает змей человеку? — «будете как боги». Но разве не то же самую задачу поставил человеку Бог? «Я сказал: вы — боги» (Пс 82, 6), — восклицает от имени Творца Псалмопевец. А в НЗ Господь говорит еще определеннее: «будьте совершенны, как Отец ваш небесный совершенен» (Мф. 5, 4), — это и есть то самое «уподобление» Богу. Св. Ириней Лионский, св. Афанасий Александрийский, развивая эту мысль, дерзновенно говорят о Христе: «Бог стал Человеком, чтобы человек стал богом». Но диавольская подтасовка заключена в слове «как» — «как боги». Бог призывает человека стать «богом у Бога», сыном Божиим, Его причастником. А змей соблазняет возможностью быть «богом без Бога», самому себе богом, ведь человек имеет потенциальное могущество.
Т. о., вкушение плода от древа познания добра и зла, приведшее человека к духовной катастрофе, означает познание мира вне Бога и устроение своей жизни в нем без Бога. Духовная тенденция, при которой человек стремится поставить себя в центре вселенной и подчинить себе все ее духовные и материальные силы, в богословии называется магизмом. И эта тенденция во всей дальнейшей истории противостоит тенденции религиозной, в которой человек, поставив Бога в центре своей жизни и жертвенно служа ему, стремится восстановить утерянную близость (термин «религия» можно трактовать как «воссоединение», возобновление единства).
Жена «взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и … сделали себе опоясания» (3, 6-7) А до того «были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (2, 25). Адам вкушает то же, что и жена, ведь любовь еще не нарушена, они — как неразделенные сиамские близнецы. Итак, думали, что боги, но узнали, что наги. «Нагота» имеет весьма специфический смысл. Это ощущение собственной малости, ничтожества, незащищенности: всего лишь червь, всего лишь прах, всего лишь песчинка на окраине миров. Узнать о своей наготе — значит потерять ощущение благодати. До падения человек не знает об этой наготе и не боится, не знает о грехе и не стыдится, а падшему человеку состояния стыда и безблагодатности знакомы. Сделать себе «опоясания» — жалкая попытка прикрыть «наготу», компенсировать духовную потерю. Об этом же сказано и в (3, 8): «И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня (близость Господа для автора, жившего в знойном климате Палестины, описана как желанная прохлада); и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая». Это могли быть «древо науки», «древо искусства» и т. п.; так выражена попытка заглушить всё нарастающую душевную тревогу. «И воззвал Господь Бог к Адаму, и сказал ему: Адам, где ты?». Вот удивительно, не человек Бога, а Бог взыскует человека! Змей действует нагло, обманывает, соблазняет, парализует волю тот, кто обещает свободу и не отступает, пока не добивается своего. Творец, подарив человеку жизнь и мир, дав заповеди и предупредив об опасности, требует доверительных отношений и не управляет каждым шагом человека, и когда последний совершает ошибку, не корит, не угрожает, а отечески спрашивает: где ты, куда уходишь, подумай, что ты теряешь. «Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся (голос Божий был мелодией блаженства, а сейчас он источник страха — вот откуда появляется в древних религиях специфический ужас перед многорукими божествами), потому что я наг (ложное раскаяние, разве этого надо было бояться, стыдиться), и скрылся. И сказал Бог: кто сказал тебе, что ты наг? Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?». Прямой вопрос требует прямого ответа. Если бы Адам сказал: да, это так, прости меня, то история пошла бы менее драматично. Но первый человек греховный путь прошел до конца. «Адам сказал: жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел». Ему, как говорит в одной из своих проповедей преп. Симеон Новый Богослов, следовало так ответить своему Создателю: «Ей, Владыко, истинно согрешил я, преступив твою заповедь… Помилуй мя, Боже, и прости». Адам внешне говорит правду, но на самом деле он вместо раскаяния отвечает неблагодарностью и двойным обвинением: жены, которая его совратила — так рушится брачное единство, Бога, который ее даровал — так Адам впервые доходит до сатанизма. Жена на аналогичный Божий вопрос ссылается на змея: «змей обольстил меня, и я ела». (3, 9-14). «О нечувствие окамененное! И ты, Ева, после того, как согласилась беседовать со змием, предпочла … заповеди Господа совет его и почла его (змия) более истинным, чем заповедь Божия!…» — горестно восклицает преп. Симеон.
