И особенно Серафимы боялась доктора Гейдара Джихада, самого модного арт-критика Нью-Йорка и самого страшного врага всего того, что она любила и во что верила.
Этот человек не верил ни во что и был абсолютно безжалостен. Своими рецензиями он буквально уничтожал талантливых художников, глумился над их творческими порывами, скальпелем беспощадного анализа рассекал трепещущую плоть их творений и всюду находил язвы вторичности, метастазы дурного вкуса, трупные пятна творческой немощи. Он причинял боль и наслаждался этим.
Найберн раскрыла журнал "Артс Америкэн" — так, как бросаются с моста. Она была готова — ну, или почти готова — к рецензии, к удушающему удару, разящему домкрату жестокосердия.
Но на сей раз ей повезло. Рецензии доктора Джихада в этом номере не было.
ГЛАВА 5
Рой сидел в пластмассовой клетушке и уныло разглядывал порнографический журнал, с привычным отвращением скользя глазами по выпуклостям обнажённых красоток.
Рой был геем. Разумеется, он не стыдился этого, к тому же открытая гомосексуальность быстро продвинула бы его по службе. Но он продолжал изображать любителя женщин, чтобы иметь возможность делать вид, что хочет Люси. Он понимал, что та нуждается в мужском внимании к себе, особенно его стороны — ведь он был так похож на её отца. В такой ситуации публичное раскрытие своей подлинной ориентации было бы безответственным поступком, потому что Люси перестала бы чувствовать к нему доверие. Поэтому Рой продолжал покупать порнографические журналы с сиськами, которые терпеть не мог.
— Привет, Рой, — бросил в его сторону Обадья Смит, пробегая мимо.
Рой напрягся. Чернокожий Обадья с его гибким телом привлекал его, но Рой контролировал свои желания. К тому же Обадья, похоже, был натуралом, и, как афроамериканец, имел на это право. Приставания к Смиту могли быть истолкованы как извращённая форма расизма. Рою хватало неприятностей из-за его негативистского отношения к гермотрансвеститам, чтобы вляпаться ещё и в это.
— Эй, тебя ищет Носорог, — это был снова Обадья Смит.
Рою мучительно захотелось прильнуть губами к запылённым форменным брюкам Обадьи, но он вовремя сдержал себя.
— Что ему надо, старой заднице? — проворчал он, откладывая в сторону опостылевший журнал.
Носорогом называли Иеремию Амадея Каина Буллшитмана, начальника отдела. Он был создан для того, чтобы стать шерифом в каком-нибудь городке времён Дикого Запада, но судьба ошиблась в расчётах и зачем-то произвела его на свет в XXI веке, где его талантам не находилось применения. Накопившуюся злость он частенько срывал на подчинённых. Тем не менее, Иеремии доверяли: в сердце этого грузного, грубоватого человека всегда находилось место для ответственности за подчинённых и любви к работе. Он верил в старые добрые американские ценности. За это ему прощали многое.
Рой тяжёло вздохнул и поднялся.
"Дерьмо", — привычно подумал он. "Ненавижу такие дни".
ГЛАВА 6
Маленькой Биси было очень страшно. С ней случилось то самое, чего она боялась всё это время. Она не смогла покакать вовремя. Зелёный Человек должен был прийти сегодня, а у неё ничего не было.
Уж как она старалась! Она даже съела уйму чернослива, который терпеть не могла, лишь бы порадовать Зелёного Человека. И в прошлый раз добыча тоже была очень скудной. Девочка боялась, что он рассердится и убьёт её маму.
Биси дрожала под одеялом, гадая, когда же он придёт. Обычно это случалось в три часа ночи, когда мама уже засыпала на своём инвалидном кресле, подложив под себя утку. Утром её заберёт чернокожая Рейчел, кубинка, бежавшая от Кастро и нашедшая любовь и заботу в доме Серафимы Найберн.
Увы, Рейчел в последнее время стала проявлять слишком много интереса к содержимому ночного горшка Биси. Девочка очень боялась, что она когда-нибудь узнает и начнёт её контролировать. Тогда Зелёный человек не просто рассердится, а разъярится. И мама умрёт.
На самом деле, кроме Зелёного Человека, у маленькой Бисальбуминемии было очень много проблем.
Увы, она была патологически здоровой: доктора исследовали её, но не нашли ни единой хвори, включая ту, имя которой она носила. Более того, тесты показывали наличие высокого интеллекта, и поэтому ей не доверяли ученики, а учителя занижали оценки. К тому же, несмотря на многообещающий цвет маминой кожи, Биси родилась белой, за что ей было очень-очень стыдно. Правда, её мама была инвалидом, а отец маньяком-насильником, но даже это не радовало, потому что у неё никак не развивались комплексы по этому поводу.
Ей было ужасно завидно, когда в школе перед занятиями ко всем детям подходили психоаналитики, а то и психиатры, делали мальчикам и девочкам всякие уколы и слушали их рассказы о том, как они боятся темноты и писаются в постель. И только к Биси никто не подходил, потому что она не боялась темноты и не писалась в постель. Однажды, когда ей было особенно грустно, она всё-таки напрудила в простыню. Но мама догадалась, что она это сделала нарочно, и отругала: оказывается, дело было не в том, чтобы пописать, а в том, чтобы делать это по-честному, то есть во сне и под влиянием подавленных комплексов.
Увы, в маленькой душе Биси почему-то не прививались комплексы и фобии. Все её попытки выработать в себе аутизм, маниакально-депрессивный психоз или хотя бы обычную неврастению кончались ничем. Напрасно она пыталась развить в себе страх перед подгузниками цвета маренго или желанием убить маму. Ничего не получалось. Она никак не могла запомнить, что такое маренго, а маму ей совершенно не хотелось убивать. С горя она пыталась очень много есть, чтобы растолстеть и заработать себе комплекс хотя бы на этом, но тело упрямо не желало приобретать лишний вес. Да что говорить! — даже её длинное и некрасивое имя почему-то не вызывало у неё ужаса и отвращения. Зато одна девочка из класса имела самый настоящий невроз — только из-за того, что её звали Мэри-Сью. Биси завидовала этой девочке чёрной завистью.
Правда, Биси боялась Зелёного Человека. Но он не был комплексом, детским страхом или хотя бы галлюцинацией: он был самый что ни на есть настоящий. Уж это-то она знала точно.
Биси познакомилась с Зелёным в апреле прошлого года.
Она как раз купила кисточки и гуашь для мамы и уныло плелась по улице, рассеянно наблюдая, как щенок лабрадора играет на газоне с чьим-то сердцем, на окровавленной плоти которого сиреневой люминесцентной краской было нарисовано сердечко и надпись "Fuck me, Святой Валентин". Умом она понимала, что нужно позвонить в полицию — видимо, в округе объявился новый маньяк — но ей ужасно не хотелось этого делать. По правде сказать, всё вокруг казалось ей каким-то смешным и глупым: и изумрудная трава газона, и красное сердце, и даже мамины картины, подобные радуге. Она не чувствовала ни любви и доверия, ни даже ненависти и боли. По правде говоря, ей казалось, что она сама и всё вокруг — дерьмо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
