Варя — это был четвертый ребенок Жуковских Валериан: смешной добрый мальчик, толстый и неуклюжий, страшно любивший свою няню и… покушать. Однажды на мостках пруда Варя с удовольствием щелкал пестиком орехи, — но тяжелый старинный пестик взял, да и выскользнул из Вариных ручек и — плюх! — бултыхнулся в черные воды глубокого Тайнинского пруда… А пестик-то был бронзовый и мамаша навряд похвалит…
Глянь, а Коля тут как тут, — и сразу стих сочинил, и в дом понесся, приплясывая над Варюшкой посмеиваясь…
А бедного Варю, как пить дать, перовником отдули. О том и записи сохранились…
Вообще же по стихам, как впрочем, и по всем остальным творческим проявлениям первое место среди детей Жуковских всегда занимал старший Ваня. Никто не сомневался, что у этого умного, собранного, знающего, что он хочет, и так хорошо умеющего себя держать мальчика, блестящее будущее. Еще бы — с такой памятью, Коля о том и мечтать не может. Вот и в версификации с Иваном никто не может потягаться. И рисует Ваня чудесно, не хуже Маши, а она-то известная в семье художница. И по-французски Ваня говорит великолепно.
Маша — старшая сестра, она на три года старше Вани и на шесть лет Коли. Вот как она изображает жизнь Орехова в своем дневнике в 1857 году (Маше шестнадцать лет, а Коле — десять):
«Что я скажу о нашем времяпрепровождении? Мы по обыкновению учимся. Я начала ботанику, зоологию и физику. Риторика, к моему большому удовольствию, почти закончена; кроме нее, уроки очень интересны. Наши рекреации проходят весело. Альберт Р. (Альберт Репман — студент, учитель, репетитор детей Жуковских, очень много сделавший для формирования научной культуры Николеньки — прим. авт.) играет с нами и читает нам вслух. Мы с ним всегда говорим по-немецки; я уже постигла все тонкости этого языка.
Мои братья — Жан и Николя — часто ходят на охоту и приносят нам дичь, которую мы поедаем с большим удовольствием. В ясные дни мы делаем большие прогулки в сопровождении нашего учителя. В дождливые дни я читаю моего Расина и Корнеля или, сидя за пяльцами, слушаю чтение фантастических сказок Гофмана. Но самое приятное время — после ужина. Мама всегда доставляет нам новые удовольствия; мы устраиваем шарады, играем в colin-maillard (жмурки — франц. — прим. авт.). Альберт великолепен, он стал совсем взрослым молодым человеком. (…) Мои братья стали очень умны, они — мальчики элегантные, вежливые, всегда со своим учителем, который делает им все приятное, если они послушны, и наказывает их за безумства…»
Хотя юная и мечтательная Маша в своем французском дневнике изображала жизнь мальчиков как сплошную идиллию, у Коли все-таки не все было гладко. К рисованию и музыке он был совсем не расположен. Любил копаться в механизмах. Но вот однажды привез в Орехово знаменитый плутневский исполин дядя Яков Николаевич Стечкин фисгармонию. Коля не выдержал и залез посмотреть, как устроена ее механика, да что-то нечаянно сломал. Альберт Христианович дело поправил, но дядя Яков был очень сердит и увез белобородовскую фисгармонию обратно в Плутнево — в тульские края.
Но где Коля первый, так это на охоте вместе с рыжим Кириллой Антипычем и его собакой Уймой. «Негодный мужичонка!», — отмахивается на Кириллу Анна Николаевна, поскольку тот и впрямь давно отбился от работы. Зато мальчикам он еще как годится в их охотничьих затеях. А тут еще и это замечательное старое ружье, что дядя Яков подарил…
На всю жизнь три брата — Иван, Коля и Валериан сделались страстными охотниками, а значит, и большими любителями и знатоками мира природы. Вскоре появились у них и свои охотничьи собаки Фауст и Фигаро — тот самый Фигаро, что потом уже на старости его лет будет нянчить маленькую Верочку, которую Анна Николаевна родила в 46 годов и ей уже не до малышки тогда было. Сыновья оканчивали гимназию в Москве, нужно было содержать два дома. Вести хозяйство и считать версты между Москвой и Ореховым.
…Пока же длилось еще это чудное погожее лето 1857 года: породистый сеттер Фигаро, тогда совсем еще щенок, летал по заросшим полянам парка, ныряя в травы как в волны, а семья тем временем весело усаживалась в квадратной аллее ужинать. Собирали на стол, горели цветные фонарики, о которых бились ночные бабочки. Всем было несказанно хорошо, потому что в тот день приехал домой отец, служивший управляющим в Жерехове. Обсуждались предстоящие именины Машеньки — 22 июля/4 августа н. ст на память св. Марии Магдалины, и удовольствия, которые ожидали детей…
Это были самые любимые вечерние сидения в парке за ужином аж до самой темноты, которая к концу июля уже не успеешь оглянуться, как заволакивала все вокруг. От стола на несколько шагов без лампы не отойти. Но все равно засиживались долго — уже и сырость ночная всех пробирала, и самовар остывал, а все сидели, пока, наконец, Анна Николаевна не выдворяла со строгостью полунощников домой.
Не за горами была осень, а с нею и крутой поворот в жизни семьи. Иван и Коля должны были ехать в Москву и поступать в гимназию. Коля грустил. Жаль было расстаться с Кириллой, собаками, охотой, с шомпольным ружьем, с родным Ореховым, но больше всего его тревожили мысли о грядущих испытаниях: снились бесконечные таблицы умножения и цепочки сложений, и каждый раз во сне как наяву под общий смех он безнадежно запутывался, терялся, краснел и — страдал… Коле совсем не давалась арифметика, он никак не мог считать…
* * *
Как и многие тогда дворянские дети Коля вначале учился дома — занимался с матушкой, потом с учителем. Но арифметическую аномалию Коли дома преодолеть не получилось. Теперь в гимназии она обнаружилась пред всеми со всей очевидностью. Как не бились с ним, но счет Николаю не давался, не говоря уж о таблице умножения. А тут еще и с памятью были серьезные нелады. Имел место какой-то врожденный изъян в мышлении Коли. Он старался, был не ленив и упрям, но ничего не получалось. Вскоре он стал постоянным объектом насмешек в гимназическом кругу. Учителя его ругали, ставили в угол, наказывали линейкой по рукам, а однажды дело дошло и до розг. Для такого доброго, чувствительного, в домашнем тепле и благородно воспитанного мальчика это наказание могло стать серьезным душевным потрясением. Пускай бы дома, но не от чужих рук. А теперь ему уже 10 лет и он в Москве — посмешище для всех.
Спасла от розг Николеньку неожиданно приехавшая в Москву из Орехова Анна Николаевна. «Как чувствовала!..» — воскликнула она, спешно снарядила Колю, и отправилась с ним на Сухаревку в Митрополичьи палаты к самому великому митрополиту Московскому Филарету (Дроздову), коего необыкновенно почитала. Бывая в первопрестольной, Анна Николаевна старалась не пропустить его архиерейских служб, услышать его высокое духовное слово; обращалась к нему за благословением по важным житейским и духовным вопросам. Вера в духовную силу святителя у нее была безграничная.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
