этому назначению, но, однако, нашлись люди, которые старались своей провокацией подорвать авторитет Махина; руководимая немецкими агентами организация вызвала возмущение в офицерском батальоне.
Полковник Махин вынес на своих плечах всю тяготу эвакуирующего[ся] города, и только ему (и больше никому) Россия обязана тем, что отступление из-под Самары приняло организованный характер, что отступившие части Народной армии сохранили свою боеспособность.
Заслуги Махина в защите уже проигранной Самары огромны. Не менее огромна и его прежняя деятельность в борьбе с большевизмом.
С небольшим отрядом вольских повстанцев, имевших всего-навсего одно легкое орудие, начал свои операции полковник Махин на Хвалынском фронте, куда он приехал уже как человек, обладающий головою, которую советская власть оценила в сто тысяч рублей за уфимское дело.
И сразу же по прибытии в Хвалынск, — это было 19 июля, — полковник Махин завоевал себе большую любовь со стороны солдат Народной армии, на глазах которых протекала его самоотверженная и трудная работа по защите территории Учредительного собрания на нижне-вольском фронте и по формированию войск.
Всегда в бою под непрестанным огнем сильной большевистской артиллерии, полковник Махин — энергичный и сильный испытанным на опыте знанием — молчаливо и упорно производил одну операцию за другой: там отражал, там разбивал и преследовал во много раз превышающие большевистские отряды.
«Это уже японцы, не чехословаки», — так говорили бегущие красноармейцы об отряде Махина, состоявшем из крестьян и рабочих.
И бежали к Вольску, к Саратову. Возвращались с подкреплениями и с новой злобой. Наступали на Хвалынск многочисленными отрядами со стороны Вольска, Кузнецка и Николаевска, по Волге надвигалась хорошо вооруженная большевистская флотилия.
Всему этому противостояли войска полковника Махина, пополненные крестьянами Николаевского и Хвалынского уездов. Плохо вооруженный, но храбрый пароходик «Горец» отражал большевистскую флотилию; слабая махинская артиллерия то и дело поражала сильную артиллерию Красной армии. Одна за другой там пушка выходила из строя или попадала вместе с ружьями и пулеметами в плен к полковнику Махину.
Так было не раз, такие нападения одно время наводили панический страх на большевистскую артиллерию.
Слишком широкий фронт Махина, охватывавший уезды Хвалынский, Николаевский и Вольский, требовал слишком большого напряжения и жертв.
И это напряжение и жертвы были. И первым примером был сам полковник Махин.
Вот отряд окружен, Красная армия слишком сильна, много пулеметов и орудий, а у нас 2 пушки. Тяжело. Люди устали, измучились. Грохот, безпрерывный грохот советских пушек. У нас много жертв — чистых, беззаветных… Убит адъютант полковника Махина Владимир Борулев. Правая рука. Смятение в рядах Народной армии, уныние. Махин сам идет в разведку, но против этого протестуют, — протестуют все — и решаются дружным натиском взять ряд деревень. Выполняется это в несколько часов; разведка оказалась нужной.
Через несколько дней опять ухудшилось положение. Махин под огнем. Пуля ударяет его в лицо. Махин наклоняется к земле. Солдаты плачут, но Махин жив. Не сдавая командования, истекая кровью, он последним покидает поле сражения.
«Это не Махин, а махина! — восторгаются солдаты Народной армии. — Дураки-большевики оценили его [в] сто тысяч, — нет, мы эту голову за сто миллионов не отдадим, сами умрем, умрем в Саратове, в Москве, там, где сказал Махин».
Любовь к нему велика, велико уважение. Его приказания не могут быть не выполненными.
Любит он солдат. Ибо он из народа — сын простого казака; видел много горя и нужды с раннего детства, когда его отец, ныне любимый всем Оренбургским казачьим войском судья Евдоким Васильевич Махин, безвинно страдал на каторге, в далекой Сибири.
Был в работниках, служил писарьком в станичном управлении и этим оказывал поддержку нуждавшейся семье.
Будучи 20-летним юношей, берется он за книгу и успешно сдает экзамен на вольноопределяющегося. На этом самоучка не останавливается и своими силами готовится к экзамену в академию Генерального штаба, которую и оканчивает одним из первых. Но трудна дорога казацкого сына, хотя уже и офицера Генерального штаба. Его тянет [не] к «великому свету», а к своим родным убогим станицам, к народу. С 1905-[190]6 гг. Ф. Е. Махин задумывается уже над организацией революционного казачества.
Всю войну с немцами он проводит на фронте, не покидая своей части до последних дней, когда только и осталось оплакивать разрушенную большевиками силу российской свободы и независимости — нашу многострадальную армию. И опять борьба… Махин организует в Москве противобольшевистскую тайную военную организацию, откуда и направляется к берегам могучей Волги для новой работы, работы трудной и ответственной.
Работа эта всем ведома.
О ней могут рассказать люди компетентные, — офицеры, которые рыдали, когда вторично раненный полк[овник] Махин прощался с ними перед отъездом с докладом в Самару.
И второе ранение, как и первое, Махин перенес, не выходя из строя; он был ранен в шею.
Его отряд, выдержав около 40 боев, увеличенный теперь до 4000 чел[овек] и снабженный в достаточном количестве отнятыми у большевиков пушками и пулеметами, достойный своего вождя, благополучно выбрался из натиска большевистских сил, показав им зубы, несколько раз их смяв и опрокинув.
«Махин — надежда Русской армии» — так говорят о нем знающие его офицеры.
И это действительно так.
Свою любовь к Народной армии и ее делу полковник Махин дважды засвидетельствовал своею кровью.
Свои знания, опыт, огромную волю — все без остатка отдает он Народной армии.
Член Учредительного собрания К. Буревой[784]
ДОКУМЕНТ 3[785]
И.Г. Акулинин
Колчак и атаман Дутов. Отзвуки омского переворота 18 ноября 1918 года в Оренбурге и Уфе[786]
18 ноября 1918 года в Омске произошел государственный переворот. Директория, выбранная на Уфимском совещании[787], была свергнута. Военный министр Сибирского правительства адмирал А. В. Колчак[788] был провозглашен Верховным правителем.
Весть об омских событиях пришла в Оренбург на другой день. Атаман Дутов[789] получил пространное телеграфное извещение, в котором приводились все причины, повлекшие за собою устранение Директории и переход власти в руки адмирала Колчака. Он просил атамана Дутова признать новое положение вещей и поддержать его в деле борьбы с большевиками.
Почти в то же время в Оренбурге было получено воззвание Комитета членов Учредительного собрания, который, после падения Самары, перебрался в Уфу. Члены Учредительного собрания выражали горячий протест против низложения Директории и призывали всех объединиться вокруг комитета, дабы оказать адмиралу Колчаку самое решительное сопротивление.
С конца 1917 года во главе всего антибольшевицкого движения в Оренбургском крае стоял атаман Дутов. Он располагал значительными военными силами, каких в то время еще не было — ни у Сибирского правительства, ни у комитета. В состав
