Мы вернулись в солярий, и Верити усадила меня.
— Думаете, это искренно — такое пренебрежение к своей внешности? — поинтересовалась она.
— Скорее она игнорирует комплименты, — пояснила я.
Верити чуть улыбнулась. Готова поспорить, ей тоже знакомо это не понаслышке.
— Я написала, что с тех пор, как она вышла замуж за Джексона, ей стало легче мириться с красотой.
— Это не из-за него, — сказала Верити. — Женщинам свойственно принимать свою красоту, когда она у них есть. Дело в корне меняется, когда ее начинают терять. Ведь то, что дано было природой, принималось как должное. Возможно, сейчас она в этой стадии.
Я задумалась. Затем вынула из сумки блокнот и сделала для себя пометки.
— Такое возможно. Вопрос только в том, можно ли кого-нибудь тактично спросить: «Сейчас, Когда вы теряете былую красоту, хотелось бы вам вернуть ее?»
Верити рассмеялась.
— Теперь я вижу, что поступила правильно, выбрав вас для написания этого очерка, Салли.
— Поживем — увидим, — ответила я, записывая в блокноте.
Снова подняв взгляд на Верити, я внезапно вспомнила ее связь со Спенсером и возненавидела себя за это. Почему я не могу быть сегодня просто автором и учиться всему у той, которая стоит на вершине издательской индустрии?
Проклятие!
Что он говорил? Что-то насчет того, что, если Верити узнает, она может навредить мне? Хватит об этом!
— Почти каждый, кто был связан с Касси по работе, говорит, что в той или иной степени был ею увлечен.
— Я тоже это слышала, — кивнула Верити. — Практически все из ее старых друзей были влюблены в нее и способствовали ее продвижению по службе. Вопрос: спала ли она с ними?
— Со своим бывшим боссом?
Она кивнула.
— Нет, — медленно произнесла я в раздумье. Затем повторила убедительнее: — Нет.
— Вы уверены?
— Да, — с убежденностью ответила я.
— Значит, это своего рода протекция, не так ли? — спросила редактор журнала, положив на колени конверт.
— Думаю, так, — произнесла я. — Я собираюсь включить в свой очерк такие моменты, как, например, ее обеды со своим бывшим боссом. Романтичные встречи. Он любил заказывать укромные столики в таких местах, как «Русская чайная», «Карлайл» или «Цирк». Она говорит, что он относился к ней по-особенному, хотя на самом деле его отношение больше напоминало отеческое.
— Кстати, об отце и дочери… Ее отец был пьяницей, правильно? И умер, когда она была маленькой?
— Одиннадцать лет.
— Как это отразилось на ее взаимоотношениях с людьми? — Верити взяла со стола очки.
Ужасно, когда тебя подвергают такому давлению ради бизнеса.
— Обращение с ней Майкла Кохрана, несомненно, схоже с ее отношениями с отцом. Но Майкл немногим старше ее, более опытный и уверенный, он просто боготворил ее. Он был красив, весел, заботлив, как ее отец, но много работал и многого достиг в своей профессии, в то время как ее отец нигде долго не задерживался. Поэтому она считала, что Майкл совсем другой. Только по прошествии десяти лет их супружества на повестку дня встал вопрос о его пьянстве и изменах.
Мы продолжали разговаривать. Я проголодалась, но Верити не предложила даже воды. Она продолжала задавать вопросы, а я отвечала, излагая самые интересные, на мой взгляд, факты.
Во время одного из моих ответов она прикрыла глаза, а когда я закончила, уставилась на меня и спросила:
— Какой возмутительный, дурной или неприятный момент вы не собираетесь включать в свой очерк?
— Что Майкл Кохран снова пьет и оплакивает потерю Касси, но не находит ничего лучшего, чем плакаться интервьюеру в жилетку.
— И вы не вставите это в очерк? — Верити удивленно подняла брови.
— Могу вставить ту часть интервью, где он упоминает, что отчаянно скучает по Касси.
Верити вздохнула, опустила глаза, затем вновь уставилась на меня.
— Вы проделали большую работу, собрав материал. Мне особенно понравилось, что нашли в себе храбрость пить вместе с Майклом Кохраном… — Она не удержалась от улыбки. — Этот человек вульгарен. Но, Салли, факт остается фактом: в вашем очерке нет остроты, интриги. В нем нет… — она пощелкала пальцами, — ничего такого, чтобы сказать: «Вот это да! Такого еще не было!» Я не услышала в нем того, чем люди могли бы обмениваться как самой потрясающей новостью. Подобных статей нет в газетах. Понимаете, о чем я?
Мое сердце упало. Неужели она собирается выкручивать мне руки, чтобы заставить написать то, чего на самом деле нет?
— Мы должны привлечь читателей любой ценой. Можем даже слух подпустить.
— Но разве он не может быть в позитивном ключе? Разве обязателен негатив? — Я совсем растерялась.
Верити надела очки и открыла конверт, который лежал у нее на коленях.
— Так или иначе, Салли, — сказала она, доставая из конверта книгу в кожаном переплете и начиная листать страницы, — вам каким-то образом удалось упустить главное событие в жизни Касси. Я не виню вас, но, надеюсь, вы наверстаете упущенное. — Она резко захлопнула книгу и вложила в конверт. — Хорошо. — Она сняла очки одной рукой, а другой протянула мне конверт. — Возьмите это домой и почитайте. Наверняка захочется заново переписать свой очерк. Не расстраивайтесь, если придется переделать. Ведь Касси, скажу я вам, может ввести в заблуждение кого угодно.
Я захлопала глазами.
— Вам придется подтвердить идентичность личности, о которой здесь написано. Я знаю, кто она, и уверена, что вы тоже ее узнаете. Предполагаю, что вы в восторге от Касси, но вам придется переменить точку зрения. Или этот случай будет подхвачен бульварными газетами и они разорвут ее на части, или мы подадим его в вашей интерпретации, где вы по крайней мере с симпатией дорисуете портрет женщины, у которой был момент слабости. Принимая во внимание, что в то время муж довел ее до такого состояния, я не виню ее.
Верити встала, давая понять, что разговор окончен. Я тоже поднялась.
— Сделайте все от вас зависящее, Салли, — сказала она. — Вы не можете напрямую цитировать из этой книги, вам придется перефразировать. Уверена, вы сумеете доказать, что это было на самом деле. Есть свидетели, которые могут подтвердить события. Правда — лучшая защита от ярлыков.
Я была в шоке. Верити проводила меня до двери.
— Когда очерк будет опубликован, Салли, вы сразу станете известной. Чтобы удержать вас, — с улыбкой добавила она, открывая дверь, — у меня не было другого выбора, как предложить вам контракт. Откровенно говоря, я уже составила черновик, и он лежит на моем столе. Сто двадцать тысяч долларов за четыре персональных биографических очерка в будущем году.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
