на соседнюю дверь, – слышу возгласы индейцев.
Им открывает жених. Особой радости на его лице не видно. Сережа отступает, пропуская Орехова для объяснений. Но из комнаты уже слышно величальную.
– К нам приехал, к нам приехал шеф наш, Боря дорогой, – поет Славик.
Орехов извиняется перед хозяином и говорит, что он на минуточку, и сам оглядывает поредевшее застолье – Лены нет. Гены и его подружки – тоже нет.
А Славик дирижирует, трясет чубом и призывает повторить величальную, и его поддерживают, сначала Раиса, а потом и остальные.
– Шеф наш, Боря дорогой, – подтягивает жених.
Их пытаются усадить. Сережа сразу же просит, чтобы ему разрешили сходить в «укромное место» и возвращается с поллитрой в руках:
– Простите, у меня такой ритуал.
– Поэты, как всегда, оригинальничают, – смеется Орехов.
– А вы пишете стихи? – оживляется Раиса.
– Случается.
– И печатаетесь?
Все смотрят на нового гостя. Тот широко улыбается, Орехов уже не рад, что привез его сюда, чего доброго напоят работника.
– Нет, – смеется Сережа, – я пишу в основном неприличные стихи.
– Ой, почитайте.
– Это не для женских ушей.
– Да я на стройке работаю, хочешь частушку расскажу. – Она обнимает его за шею и шепчет на ухо.
– Прекрасно, ты обалденная баба, дай, я тебя поцелую.
– Но-но! – поднимается Слава.
Раиса не обращает внимания и подставляет губы.
– А теперь читай.
– Ну ладно. Вот, пожалуй, самое невинное:
Признаться, устаю
От бытовых проблем.
С одними только пью,
С другими только ем.
И не сказать, что юн
И в меру бесшабашен,
Но с теми, с кем я пью,
Увы, не сваришь каши,
А с теми, с кем я ем,
Там полон стол закуски,
Но те не пьют совсем,
А пьют, так не по-русски.
Не знаю, как и быть,
Хожу в заботах весь.
И трудно бросить пить,
И надо что-то есть.
– Браво, знайте наших! – кричит Славик и обнимает долгоносенькую, подчеркивая свои права на нее, чтобы новый гость не надеялся понапрасну.
Раздается звонок. Орехов бежит открывать. На пороге стоит Гена, за ним прячется его подружка. Она в том же красном платье. Вчера, при электрическом свете, она казалась милее. Теперь Орехов замечает и узенькие глазки без ресниц, и пористую кожу. В руках у Гены ведро с пивом. Орехов смотрит на часы.
– Торопись, – говорит он Сереже, но сам садится за стол.
– Раиса протягивает ему рюмку.
– Не могу. За рулем.
– У тебя машина? Тогда почему не везешь нас кататься? Ребята, поехали в лес.
Ее поддерживают. Всем хочется на природу. Рассудительный Гена быстренько подсчитывает, что за два рейса Орехов забросит всю компанию. Следом за Геной завздыхала о лесной свежести его подружка. Даже невеста подает голосок и напоминает о каких-то своих правах на этот день. И пока он отнекивался, оправдывался и, прикладывая руку к сердцу, обещал, что завтра обязательно отвезет, в квартире появилась Леночка.
– Орехов замечает ее не сразу, а заметив, смущается.
– Не пора ли нам? – напоминает Сережа.
– Здравствуй, Борис, что тут происходит?
– Ленка, уговори его отвезти нас в лес, – капризничает Раиса.
Очень много крику. Лена рассеянно улыбается, наверное, не может понять, о чем спор. Загорелая, аккуратно причесанная, в легоньком ситцевом платье – она кажется Орехову случайной в этой шумной компании.
– Так мы едем? – уже с издевкой спрашивает Сережа.
– Конечно, через пять минут.
– Если не хочешь катать нас, тогда пусть поэт читает стихи. Нет, правда, что-нибудь лирическое.
Орехов видит, что Леночка с удивлением и интересом поглядывает на его приятеля. И Сережу она явно заинтересовала. Еще бы… Орехов подходит к Лене и берет ее за локоть.
– Нам действительно пора уезжать. Я тебе позвоню.
– Неужели так срочно?
– Старые обещания, и некрасиво получится, если подведу людей.
7
Орехов обгоняет одну машину, другую. Они опаздывают. Конечно, энергетик никуда не денется, он заинтересован больше их, но все равно надо спешить.
– Твои пацаны знают, куда мы поехали?
– Нет, а что?
– Незачем баловать младенцев.
– Слушай, Сережа, почему вы их не любите?
– Кто это «вы»?
– Ты, Демидов и прочие.
– Глупости, почему я должен любить их или не любить? Им безразлично, как я к ним отношусь, а мне они неинтересны. Так что разговоры о любви беспочвенны. Я просто старше их на восемь лет и несколько иначе смотрю на жизнь.
Орехову смешно.
– Я старше на пятнадцать и считаю, что взгляды на жизнь у всех одинаковые – и у них, и у меня, да и у тебя, если присмотреться.
Последние слова Орехов говорит для затравки и ждет, в какую сторону понесет подвыпившего компаньона.
– Глупости, у каждого поколения своя судьба. Мы – последние романтики в этом веке. Нас зачали хмельные солдаты-победители и женщины, стосковавшиеся по любви.
– Общие слова.
– Самые конкретные. Романтизм нам достался по наследству, но не от родителей, а от времени, которое нас родило. Хмельное и радостное время между войной и воспоминанием о ней. Когда первый страх остался позади, а о втором не хотелось думать, все отодвигалось на завтра, всё – кроме нас.
– Слишком расплывчато, но допустим, ты прав, тогда в чем выражается ваша романтика, чем она отличается от нашей? Тот же Вадим, он что, никогда не калымит?
– Боренька, ты же отлично понимаешь, о чем я говорю. Зачем передергивать карты? К Вадиму приходят и упрашивают: «Сделай, пожалуйста, потому что никто, кроме тебя, этого не сделает». А твои фендрики еще не успели ничему научиться, а уже носятся, как наскипидаренные, в поисках глупого заказчика, которого можно ободрать и при возможности ничего не сделать.
Орехов не знает, что означает слово «фендрики», но ему не нравится тон Сережи. Вполне возможно, что и его самого причисляют к этим фендрикам. Он пробует увести разговор в сторону.
– А как тебе невеста?
Но Сережа завелся и вопроса не слышит, или делает вид, что не слышит.
– Ты помнишь наших стариков? Мне кажется, зря их разогнали. Вместе с ними из наладки ушел дух гусарской романтики, и я считаю, что это деградация. Они были одновременно и распутны, и целомудренны. В них умудрялись уживаться эти крайности. Но самое главное – эти забулдыги в первую голову ставили профессиональную честь. Они не позволяли себе работать под диктовку, они диктовали сами…
– Ну конечно, работать они умели, – спешит согласиться Орехов, он уже не рад, что подзуживал Сережу. Человек помешался на своих теориях. Поколения какие-то?! Ерунда все это. Водки
