И вот детский врач Блументаль стоял на лестнице дома на болоте и долю секунды наслаждался эффектом, который произвели его слова, а затем, увидев, что они возымели действие, снова вошел в роль знающего свое дело врача.
— Возможно, это инфекция. Ничего более серьезного. Может быть, следствие психического расстройства. Девочка много пережила за последнее время. И выказала большое мужество. Возможно, слишком большое. Теперь ей нужен отдых, ей надо дать время поправиться.
С этими словами Сандру оставили лежать в ее собственном доме, в ее собственной кровати, той огромной супружеской, в самый разгар праздника.
Это внезапно испортило все веселье. Все притихли. О продолжении праздника, во всяком случае в доме на болоте, не могло быть и речи. Но в другом месте — возможно. Так что в полночь от дома отъехало несколько такси. В них уселись все гости, с Сандрой остались лишь те две женщины.
Одна сидела на краю постели и держала Сандру за руку, в глазах ее стояли слезы. Она обтирала горячий лоб Сандры холодными носовыми платками, которые приносила в комнату вторая женщина. А еще та заварила чай, сделала бутерброды, выложила имбирное печенье на блюдечко и принесла все на подносе.
Сандра ничего не пила и не ела, только сжимала руку. Чью-то руку. Ее мучило одно желание. Она тосковала. И в забытьи повторяла одно и то же имя, снова и снова:
— Бомба. Пинки. Пинк.
Женщины, которые, увы, не знали Бомбу, конечно, не могли понять, о ком она говорила, но изо всех сил старались успокоить девочку.
Аландец заперся в маленькой гостиной. Он был не в духе. Пусть праздник продолжается без него. И не только праздник. Все остальное тоже.
Но на следующий день, в воскресенье, он встал рано утром и принялся за уборку. Он отослал женщин, так что, когда Сандра в середине дня проснулась, в доме было чисто и пусто. Аландец позвонил также Никто Херман и попросил ее приехать. В виде исключения Никто оставалась в доме и в последующие дни, даже в середине недели.
Сандра бродила по дому в поисках — чего? Праздника? Тоска не отпускала ее. Так что она снова легла в кровать. И так и лежала в полудреме. Не вставать бы целую вечность. Спать, спать, спать. Тысячу лет.
Жар вернулся, температура то поднималась, то спадала. Потом вдруг, несколько дней спустя, она совсем пропала. Время шло. Физическое состояние Сандры восстановилось, но она все равно продолжала лежать.
Никто ничего ей не говорил.
— Отдыхай, — сказал детский врач Блументаль. — Поправишься со временем.
Сандра сама приняла решение. Она встанет, лишь когда захочет. Она не собирается лишать себя жизни. Просто будет так лежать в кровати и в конце концов потухнет, как бы сама собой. Но пока она не найдет причин вставать, она не встанет.
Все голоса в ней примолкли.
Это было похоже на крайнюю степень апатии и ничегонеделанья, но на самом деле все было не так однозначно. Мысли роились в голове. Транзистор играл по ночам, когда было меньше помех и радиоволны долетали до самого Люксембурга, где была радиостанция, передававшая ту музыку, которая словно поток проплывала в голове.
«Я не влюблена. Просто переживаю идиотскую пору».
Тоска, Пинки, вот это слово. Формула, воспоминание, ассоциация. Теперь пришло другое. «Пойми меня правильно, просто я ищу тебя, не думай, что все так ясно. Я не влюблена, просто потому…»
И был тот Мальчишка. Тоска снова направилась в ту сторону. Потому что он был там. Мальчишка, который уже не был просто мальчишкой. Он был Бенгтом.
Сандра не удивилась, обнаружив его у дома. Вовсе нет. Чаще всего он стоял на мостках или около, которые теперь, когда листья опали и на земле лежал снег, хорошо были видны за стволами деревьев. Он смотрел вверх на ее окна. Она понимала, что он чего-то от нее хочет.
И она…
Она сидела в темноте в своей комнате на краю огромной пустой супружеской кровати и смотрела в темноту. Смотрела прямо на него, различала его тень.
Иногда он стоял не двигаясь, и она представляла, что они смотрят друг на друга, не видя, но обычно он нетерпеливо переминался, топтался на месте, как бывает, когда все ждешь и ждешь и в конце концов уже устаешь ждать.
— Кто это? — Однажды, как раз накануне спортивных каникул, когда Биргитта Блументаль заставила себя войти в комнату больной Сандры, она случайно увидела его — тень, которая в сумерках двигалась у кромки льда.
— Тип какой-то. — Сандра пожала плечами.
— Он смотрит сюда. Он кажется… не совсем здоровым.
— Ммм. И что?
— А ты не боишься?
Сандра села на постели и сказала:
— Это всего-навсего человек. Почему я должна бояться?
В ее ответе была отстраненность, почти угроза. Ей не хотелось, чтобы Биргитта Блументаль торчала здесь. Не нужны ей ее патетические банальные рассказы о ее патетических уроках, ее патетических мечтах (Хассе-конюх!), ее патетических планах на будущее и представлениях о будущем. Вспомнилась фраза из далекого прошлого: спичечный домик со спичечными людьми, которые живут спичечной жизнью.
Черная Овца в Маленьком Бомбее: я хочу показать тебе, как выглядит твоя мечта.
— Так ли выглядит твоя мечта?
Возможно, Биргитта Блументаль и была наивной, но глупой — вовсе нет. Она понимала что к чему, хотя и по-своему. Уходя, она заявила — Сандра как раз включила телевизор, показывали лыжные соревнования где-то в альпах, Франц Кламмер проходил скоростной спуск, все вниз и вниз со скоростью сто километров в час по фантастическому, залитому солнцем чистому снежному среднеевропейскому пейзажу, но это не вызвало у Сандры и не будет вызывать в дальнейшем никаких ассоциаций и навсегда останется для нее просто зимним видом спорта, как и катание на коньках, — Биргитта заявила, что она начинает верить в правоту тех, кто говорит, будто Сандра ненормальная. С ней что-то не так. Она сошла с катушек.
— Я начинаю сомневаться в тебе, — заявила Биргитта Блументаль, собравшись уходить, очень скоро, спокойно и доброжелательно.
— Что? — переспросила Сандра, не в силах оторвать глаз от экрана. — Я же не Господь Бог.
— Я не то имела в виду, — отвечала Биргитта Блументаль спокойно и терпеливо. — Я имела в виду… что я не совсем… тебе верю.
Это прозвучало осторожно, немного неопределенно. Но когда это было сказано, она поспешила добавить, словно для того, чтобы убедить саму себя, что поступила правильно (ведь она должна была сделать это из с этических соображений, должна была сказать… той… которая через столько прошла, пережила нервный срыв после гибели своей лучшей подруги… или нет?):
— Да. Просто хотела сказать.
— Возможно, те другие и правы.
И вот Сандра, чуть позже, когда стемнело и Биргитта Блументаль удалилась, оставив свои сомнения и тревоги висеть в воздухе, встала на колени в кровати в полностью освещенной комнате и подала знак. Два. Махнула рукой.
А потом, убедившись, что он их заметил, принялась красить свои коньки.
— Те, кто говорят, что…
— Вот я и не знаю, Сандра, говоришь ли ты правду, — это были последние слова Биргитты Блументаль, прежде чем она вышла из комнаты дома на болоте в тот самый последний раз, когда ее там принимали.
Тогда Сандра решила, что — да, она выйдет из дому и пойдет кататься на коньках. Сшила себе зеленый спортивный костюм, удобный для занятий на свежем воздухе. Достала краску, ту, которой когда-то разрисовывала пуловеры, унылую зеленую. В банке еще немного осталось, и она выкрасила коньки.
А потом на улицу — на ясный-ясный день.
Она шла к нему, повинуясь желанию.
Дебют. И не как Эдди или кто-то другой, а сама по себе.
Принцесса Стигмата… ледяная принцесса в зеленых одеждах.
Сандра пошла к нему, повинуясь желанию. Она хотела. Его. Тело ныло. Она с нетерпением поджидала удобного случая. И пошла в понедельник после спортивных каникул, когда она знала, что там больше никого не будет.
«Влюбляешься в того, кто пробуждает что-то в тебе самой».
Ты права, Никто.
Теперь наконец она была готова встретить это.
В сарае Бенку (где она лежала на большом водяном матрасе и думала). Потом, в будущем, они будут рассказывать об этом дне, когда она пошла за ним в сарай, не сказав ни слова, ни один из них не сказал ни слова, он признается, что долго ее ждал, но ей потребовалось время, чтобы заметить его. И он это учитывал. Он был к этому готов, так он скажет.
А еще он скажет, фантазировала Сандра, лежа и покачиваясь на водяном матрасе, пока Бенку пошел в туалет или отлучился ненадолго, что не забыл, какой она была два года назад, в ту осеннюю ночь в доме на болоте. Когда она подошла к нему в бассейне. Он спросит ее, помнит ли она это? Помнит ли?
