6 января 1945 г. и полученный на следующий день ответ, стало невозможно [13].
Развивая «традицию», начало которой было положено критикой Ф. Рузвельта и продолжено раздраженными замечаниями в адрес Д. Эйзенхауэра, некоторые английские авторы подвергают нападкам решения, одобренные Объединенным комитетом начальников штабов 30 января — 2 февраля 1945 г., во время конференции на Мальте. Причина этого ясна — новое политическое поражение англичан и новая победа американской стратегии.
Чего добивались на новой конференции У. Черчилль и А. Брук? Дж. Эрман не скрывает этого: принятия слегка исправленного проекта премьер-министра Англии о наступлении из Северной Италии к Вене и нового варианта плана Монтгомери, плана концентрации всех сил западного фронта для наступления в «сердце Германии» через Рур. Б. Гарднер разъясняет, что новый «вариант» плана Монтгомери основывался на стремлении достичь Берлина, «если и не раньше русских, то во всяком случае одновременно с ними». И снова огонь критики направляется на Эйзенхауэра. Он, утверждает Гарднер, «не был заинтересован» в политических выгодах, ограничивая свою задачу разгромом немцев. Еще более резок Дж. Фуллер. В январе 1945 года, пишет он с раздражением, следовало «спасти то, что еще могло остаться от Центральной Европы. Эта возможность заключалась в оккупации Берлина американцами и англичанами раньше своего восточного союзника». Кто же помешал этому? «Эйзенхауэр и его хозяева» [14], - отвечает Фуллер.
Но так ли виноват Эйзенхауэр, как это утверждает Дж. Фуллер? Неужели он полностью игнорировал политические цели войны? Конечно, нет. Это, впрочем, вынужден признать и Дж. Эрман, который отмечает, что действия Эйзенхауэра не так уже резко отличались от английского плана. «Ведь, как выяснилось позднее, — пишет он, — планы Эйзенхауэра отнюдь не находились в вопиющем противоречии с целями англичан, и про них никак нельзя сказать, чтобы они были неразумными. Но к концу января 1945 года намерения главнокомандующего стали неправильно пониматься англичанами, что, разумеется, всякий раз вызывало негодование американцев». Эйзенхауэр, признает Эрман, отнюдь не отрицал значение политических целей войны [15].
Дело, очевидно, заключалось не в преимуществах того или иного плана и не в отказе Д. Эйзенхауэра учитывать политическую сторону вопроса, а в той борьбе за руководство военными операциями на заключительном этапе войны в Европе, которая развернулась между Англией и США и закончилась в пользу американцев. И недаром Черчилль впоследствии сожалел, что в Вашингтоне «отсутствовало должное политическое руководство в момент, когда оно было нужнее всего». Что касается его самого, то он мог лишь «предостерегать и убеждать». Замыслы Черчилля снова провалились. Этим во многом объясняется резкая критика английскими историками Эйзенхауэра, в частности за телеграмму, направленную им 28 марта 1945 г. И. В. Сталину. Обращение главнокомандующего войсками США и Англии к главнокомандующему Советской Армией расценивается ими не только как нарушение принципов англо-американского сотрудничества, но и как разглашение военных секретов, якобы облегчившее советское наступление на Берлин. Довольно много места уделяют этому У. Черчилль и Дж. Эрман. При этом последний не скрывает, что Черчилля в те ве-сенние дни 1945 года больше всего беспокоила «перспектива сдачи Берлина русским» и «потенциальные последствия продвижения Красной Армии в глубь Европы» [16].
В последнем томе «Второй мировой войны», мемуарах Монтгомери и Исмея ставится вопрос: стоило ли Англии и США в последние недели военных действий против Германии прибегать к силе, чтобы остановить продвижение Советской Армии на Запад, поскольку оно опрокидывало последние надежды английской и американской реакции на захват «ключевых позиций» в Европе? У. Черчилль рассказывает о целой программе из восьми пунктов по вопросам «стратегии и политики», которую он намеревался провести в жизнь в марте-апреле 1945 года. Вот она: 1) СССР стал «смертельной опасностью для свободного мира»; 2) необходимо немедленно создать «новый фронт» против дальнейшего продвижения советских войск; 3) продвинуть его «как можно дальше на восток»; 4) Берлин — «первая и главная цель англо-американских армий»; 5) «освобождение Чехословакии и вступление американских войск в Прагу имеет чрезвычайное значение»; 6) Вена и Австрия «должны контролироваться западными державами» по крайней мере наравне с СССР; 7) «агрессивные претензии» маршала Тито к Италии «должны быть отвергнуты»; 8) «самое главное» — «решение всех важнейших вопросов в Европе между Западом и Востоком должно быть достигнуто до того, как армии демократий будут сокращены и западные союзники оставят какую-либо часть германских территорий, которые они займут» [17].
В первых числах апреля, как указывает Черчилль, он сделал попытку добиться поддержки этого раннего варианта «холодной войны» Рузвельтом. Одновременно британский премьер оказал давление на главнокомандующего войсками союзников в Европе, чтобы заставить его переключить все внимание на захват Берлина. Однако Рузвельт поддержал Маршалла и Эйзенхауэра, отказавшихся пересматривать оперативные планы [18].
Вопрос о том, кто был прав — Лондон или Вашингтон, — до сих пор обсуждается английской буржуазной историографией, в том числе бывшими военными руководителями Англии. «Монтгомери мог почти наверняка выиграть состязание за Берлин, если бы Эйзенхауэр и Маршалл приняли предложение Черчилля…», — утверждает Э. Холт. «Все же даже в апреле западные держа-вы могли вступить в Берлин до русских, если бы они захотели это сделать…», — пишет военный историк Б. Кольер. Менее категоричен фельдмаршал Александер, вынужденный признать, что именно советские войска «подготовили и осуществили великую капитуляцию в Берлине, завоеванном городе — символе поверженной Германии». Серьезные сомнения высказывают генерал-майор Де Гуинганд, в то время начальник штаба у Монтгомери. «То, что союзная оккупация Берлина до русских могла изменить послевоенную историю, является спорным, — пишет он, — ибо необходимо помнить, что политики приняли в Ялте определенные решения о Берлине и разделе Германии (на зоны оккупации. — Г. Р.), и трудно сказать, как их можно было игнорировать в конце войны» [19].
Насколько справедливы упреки, которые многие авторы продолжают направлять в адрес Эйзенхауэра? Прежде всего следует сказать, что Эйзенхауэр действовал на основе плана, разработанного в марте 1945 года и утвержденного как США, так и Англией. Вот, что писал о6 этом плане Эйзенхауэр 7 апреля Дж. Маршаллу: «…Я считаю, что с военной точки зрения будет неправильно на данной стадии развития операций делать Берлин главным объектом наступления, особенно ввиду того, что он находится в 35 милях от рубежа расположения русских. Я первый согласен с тем, что война ведется в интересах достижения политических целей, и, если объединенный штаб решит, что усилия союзников по захвату Берлина перевешивают на этом театре чисто военные соображения, я с радостью исправлю свои планы и свое мышление так, чтобы осуществить такую операцию» [20]. Как видим, сказано достаточно ясно.
Однако, признает Дж. Эрман, «никто не настаивал», чтобы Эйзенхауэр менял план действий. Верховный главнокомандующий получил полную поддержку комитета начальников штабов
