Нет, подвиг, конечно. Воевал Вадик действительно лихо. Зло, отчаянно, изобретательно. Особенно это было заметно на первом, полупартизанском, этапе войны, когда желто — зеленые, стесняясь пресловутой межпланетной общественности, толком не задействовали армию, а пускали вперед «национальные отряды», «гвардию патриотов», «эскадроны смерти», «черных волков» и прочий разномастный сброд из наемников с твердой суточной таксой. Среди всей этой ура — неразберихи Вадька точно был как рыба в воде. После двух ранений подряд он слегка поутих, да и сама война скоро стала другой, появлялось все больше техники, время ножей и засад заканчивалось. Но он и тут находил, где отличиться. Сегодня, например, его костерили за неоправданный риск, а завтра хвалили за неожиданную выдумку. Командиры постоянно разводили руками от его лихости — неуправляемый парень. Сам шею сломает — черт с ним, но ведь и людей подведет под пули!
Как фишка ляжет, объяснял сам Кривой, а ложилась она у него всегда по-разному. Могла и в воздухе зависнуть, с него станется. Поэтому Вадик в повстанческой армии так и не дослужился до офицера, хотя и нахватал полную грудь новоиспеченных орденов…
К чему я все это рассказываю? Просто от удивления. Потому что до сих пор не могу представить себе Кривого с молитвою и поклоном, к чему, есть подозрение, все идет. Скорее уж он был бы уместен на каком-нибудь языческом капище, где взывают к зубастым идолам, потрясая отточенными клинками и размазывая по мордасам дымящуюся жертвенную кровь…
Планета Сахара. 5 октября 2189 г.
Базовый лагерь штрафного батальона «Мститель»
(за месяц до высадки на Казачок).
5 октября… Почему я запомнил тот день? По двум причинам. Первая заключается в том, что в тот день исполнялось ровно пять месяцев, как меня законопатили за колючку… виноват, направили для дальнейшего прохождения службы в штрафное подразделение. Пятое число, пять месяцев — круглый пятерочный юбилей. За это время состав батальона обновлялся раза три, так что я один из немногих оставшихся в живых ветеранов. Нас, штрафников-ветеранов, здесь можно пересчитать по пальцам. Одной руки, вторая для полноты арифметики не понадобится.
Мне повезло, конечно, ничем другим не могу объяснить. Штрафбат — та же мясорубка, перемалывающая всех в фарш во благо и к удовольствию древних богов войны. «Продержаться здесь целых пять месяцев — уже не просто везение, судьба, не меньше!» — размышлял я по такому юбилейному поводу. А судьба — дело настораживающее. Старуха фортуна — дама непредсказуемая, по-женски капризная и склонная к ехидным шуточкам. Как только начинаешь доверять ее благосклонности, тут-то она показывает, что улыбка состоит из зубов.
Так что губы я не раскатывал, юбилейных надежд не питал и планов на будущее не строил. Поживем — увидим. А может — нет, не увидим…
Второе памятное событие того дня — в батальоне появился Вадик Кривой. Прибыл вместе с очередным пополнением из недр трибуналов УОС.
Встретить старого фронтового товарища было здорово. Не здесь бы, не так, не в таких условиях, но все равно здорово. Дело даже не в сентиментальных воспоминаниях о днях былых, просто Вадик — надежный. За Кривым числится много всего, и болтают про него разное, но одно у него неизменно — за «своих» он горло перегрызет. А это важно, когда весь мир разделился на «своих» и «чужих». «Своих» — раз, два и обчелся, зато против — не только армии и флоты противника. «Осы», трибуналы, военные прокуроры, режимные войска, «оводы» — вся ржавая мощь империи Штатов тоже против тебя. Надзирает, бдит, блюдет и ограничивает. Единственное, что безусловно разрешено штрафникам, — это сдохнуть при какой-нибудь очередной высадке, и после этого тебя посмертно восстановят в правах гражданина.
«А надо ли?» — как философски задумывается корова, завидевшая впереди загон скотобойни…
Кривой попал в штрафбат по недоразумению. Конечно же! Как он сам потом рассказывал — причина-то самая пустяковая, даже не причина, так, стечение обстоятельств. Он просто забыл рядом с санитарной комнатой интендантов кассету с вакуумными гранатами. Ну, пусть не совсем рядом, пусть уронил случайно в канализацию — это уже мелкие подробности. И то, что именно на этом складе его десантники получали негодные, окисленные боекомплекты и просроченные упаковки с питанием — совпадение, не больше.
«Трибунал, кстати, так и не доказал прямого умысла, в приговоре записали подозрение на умысел. Зато видел бы ты, Кир, эти ряхи, когда кассета шарахнула в трубах, и вся канализация выплеснулась в душевую, словно извержение гейзера. Они же сменой принимают душ по два раза на дню, чистоплотные все, как эпидемиологи, вот их и прополоскало тихим, спокойным вечером… А что ты смеешься? Санитары их даже в машины сажать отказывались. Мол, слишком вонючие пациенты, вся стерильность от них — псу под хвост. Мол, сначала давайте их под струю брандспойта, а только потом — в мед кабины…»
* * *
Война приучила меня быть фаталистом. Наверное, она, что же еще?
Фатализм делает человека свободным. Мне всегда нравилась эта фраза, подчеркнутая собственной афористичностью.
Парадоксально, но факт. Делает.
А как иначе? Сдается мне, основа основ идеологии глобального капитализма — каждый делает себя сам, из мусорщиков — в миллионеры, из уборщиков — в директора, каждый хозяин своей судьбы и вся прочая мутотень упругого, оптимистичного накопительства — нам, русским, не слишком подходит.
Фатализм все-таки близок нашему дремучему, неполиткорректному менталитету. По крайней мере, избавляет от надоедливой внутренней суеты. Желания, надежды, громадье планов, бастионы иллюзий, частоколы внутренних обязательств — все это превращает жизнь в некий блошиный рынок. Становится слишком тесно жить. Приходится извиваться в замкнутом пространстве постоянной направленности, словно угорь на сковородке, повторяя, как заклинания: «Каждый может, каждый должен, каждый делает себя…» Трам — пам — пам… А вселенская сковородка тем временем раскаляется, согласно законам термодинамики, и повару, тыкающему вилкой, абсолютно плевать на оптимизм господина угря.
Война это хорошо проявляет. Доказывает преимущества спокойного отношения ко всему. Хотя бы чтоб раньше времени не сойти с ума…
Нет, пыжимся, конечно. Стараемся быть как все. Постоянно пытаемся вписаться в пресловутый западный менталитет. Но как-то скучно становится среди простых и понятных целей — жри больше, сри чаще и выгрызай кусок у ближнего своего, лавируя между прорехами в действующем законодательстве. Мол, с подспудной тягой к чему-то этакому справится дипломированный психотерапевт на почасовой оплате.
Оказывается, не справляется. Не так уж это и просто — стать счастливым в постоянном поступательном накопительстве, потому что другого счастья все равно не найти.
А почему не найти? Почему бы и не попробовать? Почему бы не забить болт на серые будни, так как другого отношения они все равно не заслуживают?
Чисто славянский подход, по утверждению окостенелых западников. Ищем журавля в небе, презираем синицу в руке и получаем утку под кроватью. Как награду за неосознанные стремления…
Но это так, размышления про себя.
Просто недавно я услышал от кого-то: в рамках Конфедерации Свободных Миров снова возрождается бывшее государство Россия. Со всеми былыми имперскими амбициями и разрыванием на груди посконных рубах.
Не знаю, может, и получится. Строить мы, русские, всегда умели. Строить, штурмовать, брать нахрапом и сарынь — на — кичкой. Вот сохранить сделанное — никогда не могли. Потому что это уже будни, это работа, это синица в руках. Скучно.
Не знаю… Честно говоря, я не слишком верю в идею повсеместного возрождения Великой — Единой — Неделимой. Поздно уже — если в двух словах. Прошло время, миновала историческая эпоха, древние государства с их жесткими территориальными границами и подспудным самодовольством от избранности собственных граждан остаются на страницах учебников. Мир меняется, и меняется кардинально. Грядет нечто новое, а что это будет — еще непонятно. Вот и корежит всех — и людей, и народы, и государства, и планетарные объединения.
Роды! Через кровь и боль, как положено.
Выход в дальний космос все-таки изменил человечество, просто оно само пока этого не понимает. Цепляется за старые, отживающие формы существования с отчаянием потерпевшего кораблекрушение, который продолжает прижиматься к обломкам шлюпки в нескольких метрах от берега. В этом смысле Штаты, с их идеей объединения народов и наций в единое человечество, пожалуй, более правы, чем традиционалисты — конфедераты. Единственный минус — делается все через задницу. И, добавлю, не только в смысле трепетного отношения к секс — меньшинствам.
