Когда она вышла, готовая к своей роли, на крыльцо, там ее уже ждали: толпа лепреконов с многочисленными фонариками в руках — их оказалось на изумление много! Просто река светлячков, тянущаяся от порога до ворот сада и дальше, по всей улице, насколько было видно. Клаву встретили приветственным гомоном, осыпали зерном, блестками и лепестками цветов. И, затянув праздничный гимн всем миром, повели, держась за краешек подола, куда-то в рощу, что шелестела напротив кладбища.
Сперва Клаве это казалось неким причудливым пикантным сном. Однако тяжесть внутри, отдающаяся при каждом шаге, так что приходилось сжиматься, чтобы не выронить реликвии — эта тяжесть убеждала, что она не спит. И эта же тяжесть действовала на суккубу крепче, чем игристое вино. Хотелось петь вместе с мелким народцем — и она стала подпевать, утроив ликование лепреконов. Хотелось сбросить одежду и танцевать босиком по росистой траве, голой, позволяя обнимать себя ночному прохладному ветерку, чувствуя разгоряченной кожей ночь, тыкаясь бесстыдными горошинами сосков в ласковую темноту, истекая соками, как почва весной, словно впрямь стала Богиней, готовой родить Небо и Землю…
И Клава рассмеялась в голос, увидев, как опешил вернувшийся Флавиан, столкнувшись с процессией, что текла по широкой дороге в сторону рощи. Он был далеко от нее, но в слабом сиянии фонариков она прекрасно видела выражение его лица. А также то, что он всё-таки успел зайти к себе домой и переодеться в сухую одежду, утеплившись от простуды трикотажной курткой крупной вязки.
Инкуб проглотил удивление и последовал за ними на отдалении, но не прячась.
Танцуя на выбранной лепреконами поляне, Клава видела устремленные на нее глаза Флавиана. Она чувствовала его взгляд всем телом, всей кожей. И засмеялась от его смущения, когда пришла пора Богине встретить со всем жаром и страстью дарующее жизнь Космическое Начало, направленное собственной ее рукой.
Она извивалась на примятой траве, упираясь сосками в ясное ночное небо, смаргивая звезды слезами наслаждения — загоняя Космическим стволом глубже в себя стремящееся наружу яйцо Неба, пока не пришло его время. Она чувствовала распирающее давление сзади и спереди, она крепилась изо всех сил, дрожала снаружи, содрогалась внутри — и срывала дыхание вздохами-вскриками:
— Ах!..
— Ах! Ах! Ах! Ах! — подхватывала в своем ритме поющая толпа мелюзги, пляшущая среди высокой травы, вплетая выкрики в песнопение.
— Ох! — срывалось с губ Клавдии.
— Ох-ох-ох-ох! — не отставали лепреконы, размахивая фонариками.
— Аа-АА!.. — протяжно взвизгнула напоследок Клава, доведенная Космическим Началом до края Вселенной.
— А! А-а! А-аа!.. — в разнобой заорали лепреконы и принялись обниматься друг с другом, словно услышали звон новогодних курантов. Садовые с домовыми, домовые с подвальными и чердачными — все кланы объединились под началом Богини.
Флавиан сел под деревом. Не удержался от смешка-хрюканья, когда под ликование мелкого народа обессилевшая, запыхавшаяся, но довольная Клава-Богиня «родила» сперва синее яйцо, а затем кокетливо «высидела» черное. Дальше лепреконы в ее присутствии не нуждались: всё их внимание переключилось на «обновленные» реликвии, влажные от «плодородных» соков. Они принялись их ритуально с песнями отмывать шампунями, поливать ароматическими маслами и полировать старыми зубными щетками, после чего собирались спеленать в носовые платочки и завязать атласными ленточками до следующего праздника. Клава с облегчением и с чувством исполненного долга покинула центр поляны, подхватив с травы платье.
— Как тебе представление? — весело спросила она. Подойдя, бросила платье на землю, чтобы сесть рядом с инкубом и не исколоть голую попу травинками.
Флавиан покосился на ее вздымающиеся груди, на колени, расставленные не по-девичьи вольно, чтобы высушить ветерком обильную влагу между ног. Но промолчал, пусть она сама напрашивалась на отповедь своей вызывающей позой и многозначительной хмельной ухмылочкой.
— Я и не знал, что у домовых есть собственный культ, — пожал плечами Флаф. Всё-таки не выдержал, снял куртку и накинул на плечи суккубе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Клава кофту, хранящую его запах и тепло, тут же сбросила легким движением. Слишком ее распалила роль богини. Каменный фаллос пусть и был по-своему хорош, однако ее тело посчитало эту забаву лишь разминкой и ждало большего.
— Простудишься! — укоризненно покачал головой Флаф.
— Тогда согрей меня? — охотно развернулась к нему Клава всем телом.
Он замер.
Суккуба этим мгновением растерянности воспользовалась и обвила ногами его за пояс, обняла руками за плечи, прижалась грудью к груди, тесно и жарко. Даже кончики носов почти соприкоснулись.
— Согласен, тебе не повредит немного остыть, — сглотнув, произнес Флавиан, не отводя взгляда.
Клава молчала. К чему слова, разве непонятна ее просьба?
Но инкуб не шевелился. Сидел, хуже каменного истукана! Кажется, космический фаллос в ее руках недавно и то был отзывчивее. Недовольно стиснув зубы, Клавдия сама взялась за ширинку на его брюках:
— Чего жадничаешь? Ты ведь не кончал с Сиреной, я видела.
Он дернулся от имени русалки, будто она дала ему пощечину.
— А тебя разве не достаточно удовлетворил бармен? — парировал он.
— Скажи еще, что я должна быть сыта после секса с Космическим Началом и рождения Неба и Земли! — тихо рассмеялась она, уткнувшись носом ему в шею. Прошептала мечтательно: — Флаф, я ведь тоже девушка, не хуже, чем твои девять из десяти. Я тоже любви хочу, а не только секса. Вон, видел, как Стёпа на эту селёдку смотрел? Аж завидно!.. Что?
Пока она изливала душу, он резко поднялся и ее за плечи вздернул, поставил прямо. Наклонился перед ней, у Клавы мельком блеснула мысль, чего это он вздумал ей кланяться в пояс — ан нет!
— Ой! Ты чего вдруг? — изумилась она, в мгновение ока оказавшись закинутой на плечо попой кверху, головой вниз. — Флаф?
— Что? — невозмутимо спросил он, собравшись куда-то ушагать далеко с грузом в виде нее.
— Поставь меня, я тяжелая!
— Нормально, — сухо буркнул он.
Клава трепыхаться опасалась, как бы инкуба не опрокинуть. Он и так, кажется, пошатывается под ее весом.
— Флаф! Моё платье забыли! И твою куртку!
— Домовые нам принесут потом.
— Не принесут! Они уже все пьяные!
— Наплевать.
— Не наплевать! Хорошие вещи! — не желала угомониться Клава. — И вообще, куда ты меня несешь? Я же голая совсем! Тебе не стыдно светить моим задом на всю округу?
Уговорила всё-таки, инкуб развернулся и поставил ее на землю.
— Дурак совсем? А если пупок развяжется? — покрутила пальцем у виска Клава. И быстро оделась, нырнув в платье, а сверху и куртку накинула, присвоила.
Не ввязываясь в дискуссию, подождав, когда она будет готова, Флаф крепко взял ее за руку и повел за собой.
— А куда мы идем? — не унималась Клава. — Если далеко, то я босиком далеко не дойду…
Вот зря она опять! Когда с травянистых тропинок вышли к булыжной мостовой, Флавиан снова взвалил ее на плечо. Пришлось Клаве затаиться и по возможности держаться за него самой, чтобы не раскачиваться и не нарушать центра тяжести двойной шаткой фигуры.
22
К счастью, далеко добираться не понадобилось, Флаф обитал в квартирке на полпути от дома Пумы до центральной площади.
Когда он открыл перед Клавой дверь, та не удержалась:
— Какая пошлость! Прямо как в бульварных романчиках! — восхитилась она.
Флавиан насупился, прошел в прихожую и дальше, в спальню. Клава, пошаркав ногами о ковровый половичок перед дверью с изображением кошачьих лапок, поскакала следом.
— И многих твоих клиенток ты так встречаешь? — спросила она, внутренне замирая.
— Я не вожу клиенток к себе домой, — отрезал он, строго на нее сверкнув глазами. — И ты не моя клиентка.
Клава притихла. А рот сам собой растянулся в дурацкой счастливой улыбке. Еще никто на свете не приводил ее в тайное любовное гнездышко, где в тесной прихожей висит связка воздушных шариков в форме сердечек, в кухонном секторе на столе стоят зажженные и уже оплывшие воском свечи, а еще специально купленный кремовый торт в коробке, перевязанной бечевкой. Возле полутораместной старенькой софы, (застеленной недавно вытащенным из упаковки постельным бельем, так что остались характерные складки), в ведерке для мытья полов стоит охапка бордовых и розовых крупных цветов, похожих то ли на пионы, то ли на махровые розы.
