– А дальше? – отсмеявшись, допрашивал дед. Ну-ну, будем шутить до конца.
– Дальше сказала она, что если жёны моих родственников терпят, то и она притерпится…
– Га-га-га… – потешались язычники. Смеялись и старухи, речь-то о них…
– Вот что и требовалось, – заключил дед. – А то потом пойдёт по миру трепать языком, что у её мужа недомер или мягкость в теле…
– Я без вины виноват перед ней. Сказала, что если будет на новоселье, то этим днём всё и решится, – привёл я слова Любы.
– Хорошая девка. Пусть едет, там всё и решится, – повторил и дед слова Любы. Он уже примерился к внучке:
– Ну, а ты что поняла из этого, Миланка милая? – пытливый юмор из него только не сыпался. Миланка, с присушим ей тем же юмором, без тени смущения отозвалась:
– Я поняла, дедушка, что они обрученились…
– Га-га-га… – было всеобщее одобрение правильности ответа внучки.
Под звон гранёных тема была исчерпана. От меня вроде отстали. Стали, кто хотел, говорить тосты, потом незаметно перешли на песни. Пели миланкины песни. Родя играл на гармошке. Все мастера, все при деле. Главная задача была решена. Все разомлели. Особо расчувствовался отец. Он часто говорил дочери, чтобы стихи её были простыми, лирическими и из жизни. Похоже, песни соответствовали стандарту его души.
– Ну, дочь! Гений наш утрешний! Всё лучше и лучше. Пиши-пиши, хоть одна выйдешь в люди… Умница ты моя! Какого же жениха тебе надо?! Тебе пару-то и не подберёшь, – отец зациклился на невестах, забывшись, что женихов отбирает его отец, дед Любан. Неладно, атя, отнимать хлеб!..
На чувственные слова отца отреагировал Родим Родимич, наследник отца.
– Зря ты, атя, Любана ложкой по лбу треснул, – осудил он. – Такое дарование да отдавать в чужой род! Не захотел отдать её Любану, отдай мне, я женюсь на Миланке… – мы так и охолодели. Напился. А может, шутит? Отец пришёл в ужас. Но, скажу, не долго он пребывал в ужасе. Потаращившись на любимца, он осмыслил.
– Наклони-ка голову! – велел отец сыну. Наследник повиновался. Отец взял Родьку за дембельный чуб, притянул за него голову ухом к своим губам и прошипел:
– Ты Языцы помнишь? Или напомнить?
– Помню, помню! Не надо напоминать. Отпусти.
– Чего тебе не понятно? – отец теперь тем же чубом опустил голову Родима, да по столу его лбом, лбом… – «А по неволе и на людях…» Опять нужда у отца, неволя…
– Понятно, понятно, всё понятно, атя! Выдавай её хоть за чёрта…
– Ах, за чёрта! Мать, дай-ка ремень! – а сам прижимал теперь голову сына к столешнице. Мать подала утирку. Отец пару раз вжикнул утиркой по шеям наследного сына, по шеям… – Ещё?!
– Будет, будет, атя, прости, боже Роде! – брат произвольно произнёс русско-славянское выражение, от которого произошли слова «бога ради».
– То-то, паршивец! Я те покажу, как на сестру мастерок править!..
Экзекуция сопровождалась сдавленным смехом. В сущности, это был классический, наш родной Домострой. Родной и незабвенный. Только не отец и ложка – ремень, а всё вместе взятое, с отцом и ложкой – ремнём, и укладом-устоями.
Родька тоже претерпевал покорность. Восстать он не мог, отец вместо «мастерка», правил мозги. Отец отца, дед Любан, ликовал. Не скрывая чувств удовлетворения, он сказал своей бабке:
– Мать Любавушка, выдай Родиму Любиничу из внуковых денег сотню, как их, баксов… Пусть он купит ремень потолще, што эт – утиркой…
– Га-га-га, – прорвало плотину. За брата заступилась Миланка.
– Атя! Не бей Родю, он пошутил. Он знает, что у меня есть жених и ему стало жалко меня.
– Какой жених? – вновь ошалел атя. – Дома сидишь безвылазно!
– Ой, даже не знаю, как и сказать. Весной явится или летом…
– Да кто же такой-то? – раззявился дед. Мимо него такой случай?! Хотя прекрасно знал о миланкиных увлечениях. – Из наших? – это всё дед.
– Нет. Дальний. Бог или полубог. Я его во сне вижу, как живого. Виртуально. Мы разговариваем с ним. Я до него дотрагивалась. Каждую ночь он является, и мы беседуем… – блаженно плела языком наша Миланка.
– Девка, ты может, рехнулась? – насторожился отец. Вот тебе и «утрешний гений»! Уже девка!
– Я сама так думала, но проснусь и улыбаюсь. Ничего не болит, голова ясная, настроение – петь хочется, стихи сами пишутся. Я люблю его…
– Что же это за бог, доченька? – ласково спросила мать Родима и привлекла её к своему боку. Мы сочувствовали Миланке, что-то с девушкой происходит. Виртуальность, она кого хочешь сведёт с ума.
– Я его тоже спрашивала. Говорит, что он не бог. Но у него такие способности! Разговаривать на расстоянии и являться своим обликом. Он красивый, умный, стеснительный, я ему дала руку – он так краской и облился… Он знает все языки, какие существуют в мире. Имя его, как и у меня, Милан. А назвище – Князь. Скоро ему надо будет жениться, отец ищет ему невесту, а он без него нашёл… – мистика посетила избу.
– Я поговорю с врачами… – напомнила о себе «фершалица» Лепана.
– Сестрица, не смей! Князь говорит, что сто лет жизни он мне гарантирует, а больше не может, потому что сам проживёт столько же…
– Ба, ну чудеса! Где он живёт, доченька! – мать гладила дочкину косу.
– Говорит, не так далеко и не так близко. В Горынях. Селение такое. И фамилия у него Горынин. Говорит, его предок – Горыня. А род их знает нашего предка Дубиню. И портрет у них есть. Он сказал, что наше изображение Дубини, вон оно, в точности сходится с их портретом.
Он сказал, что если хочу, он доставит портрет. Я сказала, хочу. «В ночь перед новосельем будет у вас два портрета», – сказал Князь… Не миф, а правда, что Дубиня был другом Горыни…
– Ба, ба! Тронулась…
– Я тоже так думала. Но он обещает: явится сватать меня со своим отцом и дедом, и с нашим представителем…
– Господи, что за представитель?
– Не говорит. Говорит, скажу, вы все переполошитесь. Всему своё время и свой ход событий. Ой, он мне столько рассказывает. И называет меня ласково, соловушкой, пташечкой, и другими словами. Он все стихи мои знает…
– Понял, ать? А ты нас с Любаном лупишь, как маленьких…
– Цыц ты! Ну?! – вопрос к полоумной дочери.
– Он сказал, – продолжала Миланка, – что наш Люб тайком пишет роман. Этот роман будут читать все народы… – Признаюсь, мне стало холодно.
– Хо, да об этом мы рассказали своим девчонкам, а они – тебе! – догадался Миша, друг. Он, наверно, хотел помочь Миланке, но…
– Я ей ничего не говорила, – отреклась Лепана.
– Я тоже, – отреклась Красава.
– Правильно, они мне ничего не говорили, и Люб мне не говорил, я от Князя узнала…
– Внук, правду она говорит? – потребовал дед отчёта.
– Насчёт чего?
– Не ёрничай! – отец.
– Правда, деда, правда, атя! Пишу роман, но чтобы для всех народов… Не берусь предвосхищать… И с Миланкой говорить об этом я постеснялся. Она пишет лучше меня. Для меня всё это неожиданно.
– Да-а… Да-а… Да-а…
– А ты самогонки-то не глотнула? – с последней надеждой спросила мать.
– Я лишь вино.
– Оставьте внучку! – услышали мы голос старца. Думаю, все мы вздрогнули. Нам показалось, что глас исходил от изображения Дубини. Но, слава Богу, то были слова прадеда. Он сидел под изображением, поэтому показалось. Прадед перевалил веточку-зубокуску в другой уголок рта и стал речить:
– Миланя здоровая. Ведаю я. Скоро многое переменится в нашем роду. Я их разговоры каженную ночь слушаю… – Так изрекся прадед Ждан и перегнал зубокуску в другой уголок…
– Ба! Ещё один…
– Дедушка, а тебе не надо к врачу? – это участливый голос «медички» Лепаны.
– Нас не надо к врачам, помрём сами… – услышали мы теперь голос старицы. То были слова прабабки Жданы. – Я тоже их слушаю…
Опасная это штука, мистика. Новое сообщение было встречено как новое потрясение. Благо, мы не крестились. А так бы засуетились, кладя на себя кресты. Но и без крестов каждый из нас вспомнил Бога Рода и попросил: «Боже, дай опомниться!»
– Ба! Дом чокнутых! – сказала бабка Любава, видимо, после воззвания к Богу. – Глядайте, никому не сказывайте! Просмеют!
Её успокоил дед:
– Больше того, что язычников просмеяли, некуда. Подождем до другой субботы. Явится образ – правда, не явится, значит, перепились… – вынес вердикт дед Любая.
– Давайте ложиться! Сколько раз говорил, помногу не пейте! Дожили! Ерошь вас ежи… – сказал отец и встал. Все тоже стали вставать и расходиться по своим углам.
Не случайно всё это. Наш род коренной в истории. Негласно везём и тащим историю на себе. У нас своя мифология о Дубине и о друге его – Горыне. Свой кап Дубини. При себе посох Дубини и другие атрибутики древнего рода. Об этом мы пробуем написать. С тех пор, как «наш утрешний гений» Миланка рассказала нам о явлении ей во сне виртуального потомка Горыни именем Милан и прозвищем Князь, и о его обещании в ночь перед новосельем явить нам в натуре второй кап – образ Дубини для нового дома, с тех пор мы ждали этого часа с мистическим ужасом и нетерпением. В ожидании присутствовали и другие лица. Вся ветвь второго сына прадеда Ждана – деда Божана в полном составе. Рассказывать бы и показывать каждого. А внимание Князю. Напомним, что различаемся мы лишь причёсками и одёжкой, а телом мы, как крупные дельфины, неразличимые в стае, и рядом.
