Подходя к дому Марии Левиной, он увидел ее у ворот.
— Мария! — окликнул он.
Она остановилась и приветливо улыбнулась.
— Здравствуйте, Леонид!
— Здравствуйте. Куда путь держим?
— К подружке зайти хочу.
— А вы не слышали, что с Ольгой?
— Вы уже знаете?
Она перестала улыбаться, опустила глаза.
— Знаю, что ее арестовали. Но с кем и за что?
— Это вам лучше знать. Вы же с ней вместе служите.
— Откуда вы взяли?
— Ольга рассказывала, что познакомилась с вами на бирже труда.
— Ну, это еще ни о чем не говорит.
— А я думала, что и вы оттуда. Во всяком случае, она о вас хорошо говорила. Вероятно, что-нибудь со справками. Больше-то она ничем не занималась.
— Да-а-а… — задумчиво протянул Дубровский.
Он понял, что Мария не знает о подпольной деятельности Ольги Чистюхиной. Таким образом, опасения были напрасны. Члены подпольной группы, видимо, остались на свободе.
— Мы хотим что-нибудь придумать, чтобы выручить Ольгу, — сказала Мария. — Она так много сделала людям добра.
— А как вы можете ей помочь?
— Один наш общий с Ольгой знакомый, узнав об аресте, обещал помочь. Он знает полицейского, который за деньги отпускает людей из лагеря. Правда, берет этот тип дорого.
— Сколько?
— Десять тысяч.
— Марок? — удивился Дубровский»
— Нет, рублей.
— Ну это еще куда ни шло. Можно и наскрести. Только ведь она не в лагере, а в гестапо.
Мария побледнела.
— Ой, мамочка родненькая! За что же ее туда? Неужто из-за этих проклятых бланков?
— Вы же сами сказали, что больше она ничем не занималась. Возьмите себя в руки и не волнуйтесь. Я постараюсь выяснить, где Ольга содержится. А вы не упускайте из виду того полицейского. Может случиться, Ольгу переведут скоро в лагерь. Тогда он пригодится. Это хорошо, что вы собираетесь ей помочь.
— Да, мы хотим. Но я немного побаиваюсь мужа. Он ведь ничего не знает. Он только вчера приехал из Таганрога.
— О чем не знает?
Мария смутилась.
— Ну-у… Не знает, что Ольга давала знакомым справки биржи труда.
— Тем лучше. Незачем его посвящать в эти дела, — посоветовал Дубровский. — А нам с вами надо будет встретиться через день-другой. К тому времени я попытаюсь все выяснить.
— Хорошо, заходите к нам. Вы ведь знаете, где я живу?
— Знаю. Но мне бы не хотелось видеться с вашим супругом.
— А как же тогда?
— На Пятой линии есть кинотеатр. Приходите туда завтра вечером. В половине восьмого я вас буду ждать возле входа.
— Ладно, приду.
— Если я почему-либо не смогу быть, не поленитесь, придите на другой день в это же время.
— Хорошо!
— И еще! На всякий случай, где бы вас ни допрашивали по поводу Ольги, вы меня не знаете и никогда не видели. Ясно?
Мария вздохнула, кивнула в знак согласия.
— Так будет лучше. Со стороны я вам больше могу быть полезен. До свидания.
Он повернулся и неторопливой походкой пошел обратно. Спешить было некуда. Требовалось еще придумать благовидную причину, по которой сегодня вечером девушки не могут встретиться с Максом Борогом. Неожиданно Дубровского осенила мысль. Он даже улыбнулся своей находчивости.
— Послушай, Макс, — воскликнул он, входя в комнату, где перед папкой с бумагами сидел за столом Борог, — чертовщина какая-то! Пошел договариваться с девушкой, а ее, оказывается, еще вчера вечером доставили к нам в ГФП.
— Кто такая?
— Ольга Чистюхина. Работала на бирже труда. Я с ней там познакомился, когда ходил на биржу по заданию шефа.
— Любопытно. А передо мной как раз ее дело. Конечно, я бы с большим удовольствием познакомился с ней в другой ситуации. Но что делать, служба есть служба.
— Скажи хоть, что натворила эта девица?
— Пока я вижу только фиктивные справки биржи труда об освобождении от трудовой повинности. Но эти справки дают право избавиться от поездки в Германию.
— Макс, она местная жительница! У нее много подруг. Возможно, кому-нибудь из них она и оказала такую услугу. Нельзя же за это жестоко наказывать.
— Здесь не только подруги. У нее были и друзья. Вот две справки на имя каких-то Дагаева и Дубенко. Их задержали во время облавы на вокзале. В русской вспомогательной полиции они предъявили эти справки. А проверкой установлено, что на бирже труда им справок не выдавали. Когда же стали выяснять, то оказалась виноватой Ольга Чистюхина. Это она использовала свое служебное положение и без соответствующего учета выдавала справки кому вздумается. Если это только глупость, без дурного умысла, тогда еще полбеды. А если за этим что-то кроется, сам понимаешь, чем это пахнет…
— Я рад, Макс, что дело попало к тебе. Ты честный человек и сам увидишь, что все это выеденного яйца не стоит.
— Оно попало и к тебе тоже. Я уже сообщил в канцелярию, что беру тебя переводчиком по этому делу! — Он глянул мельком на ручные часы. — Через десять минут нашу даму доставят сюда, и ты будешь иметь удовольствие лично побеседовать с нею.
— Таким образом, я сдержу свое слово и познакомлю вас, — пошутил Дубровский.
— Думаю, что теперь это уже ни к чему. Попробую поискать других фрау.
— Ты считаешь, ей угрожает серьезное наказание?
— Придется сделать скидку на знакомство с тобой. Но защитить от возмездия ее невозможно. Все зависит от того, как она поведет себя на допросе. В лучшем случае мы отправим ее в лагерь, а потом в Германию. Пусть сама отработает за тех, кого освободила от этого путешествия. Такой исход тебя устраивает?
— Я был бы тебе признателен, Макс.
— Тогда договорились. Я отпущу полицейского, а ты сам будешь бить ее шлангом по голой заднице… Можешь не сильно. Только попроси ее, чтобы кричала погромче.
— Макс, но ты же джентльмен!
— Именно поэтому я не желаю, чтобы потом били по голой заднице меня.
Ты же знаешь привычку шефа прогуливаться по коридору и слушать за дверью, как ведутся допросы. Думаю, эта дама за свое спасение простит тебе такое некорректное обращение. Главное, шепни ей, чтобы громче кричала. Ты же имеешь опыт.
Дубровский насторожился.
— О чем ты, Макс?
— Думаешь, я не слышал, что ты сказал тогда Шведову?
— Ничего подобного не было, Макс. Ты же не знаешь русского языка.
— Брось, Леонид! Я не выдам тебя бошам. Я понимаю твои национальные чувства, когда хочется помочь земляку. А насчет языка ты ошибаешься. Славянские корни очень схожи. Так что я, как умная собака, почти все понимаю, только сказать не могу.
— И все же ты ошибаешься, Макс. Я ничего не говорил тогда Шведову.
