устало, но терпеливо:
— Что ты думаешь, Брай?
Но Брай ни о чем не думает, она лишь осознает, что все еще сидит напротив Эша, а не пытается сбежать в маленькую темную норку. И вдруг она твердо говорит:
— Ладно. Хорошо. Три недели. Позвоним ему завтра и скажем, что мы согласны.
Эш сжимает ее лодыжку:
— Ладно, хорошо.
Он убирает тарелки, Брай заваривает чай. Затем, не говоря ни слова, Эш садится на подушку, опираясь спиной о небольшой потертый диван. Брай ложится перед ним, кладет голову ему на колени, и он гладит ее по волосам, а маленькая печка сияет перед ними, словно горячее сердце.
9 декабря 2019 года
Подъезжая к зданию суда, Элизабет почти разочарована: издалека толпа казалась гораздо больше. Здесь всего восемь человек, тепло одетых, в шапках и перчатках, половина из них пьет дымящийся чай из термоса. Плакаты они приставили к скамейке возле серого здания суда. Бет заставила Элизабет и Джека поверить, что народу будет намного больше. Но день очень морозный, и еще нет девяти часов. Элизабет думает, что многим нужно отвести детей в школу и разделаться с работой, прежде чем они смогут выйти на воздух, который режет как нож, и начать нести антиваксерскую чушь.
Сидящий рядом Джек поворачивается к ней и спрашивает уже, наверное, десятый раз за утро:
— Все в порядке?
Элизабет машинально кивает, поправляет дизайнерское шерстяное пальто песочного цвета, которое она одолжила у Шарлотты, и скатывает перчатки в комок, чтобы взять Джека за руку. Бет не пришлось напоминать им, как важно выглядеть неразлучной любящей парой. Это и так понятно, ведь любой из этих людей снаружи может оказаться журналистом. Когда они подъезжают, кучка протестующих переглядывается, но их лидер застрял в пробке. Они не знают, каких действий или слов он ждет от них, и пока просто наблюдают, как Элизабет ведет Джека по серым ступеням к тяжелой дубовой двери суда.
Со стороны Джека было глупо столько раз спрашивать Элизабет, в порядке ли она; он не мог не заметить ее ясный взгляд, спокойную улыбку и энергичную походку. Она не просто в порядке, Элизабет чувствует себя великолепно. А почему бы и нет? Она не говорит об этом вслух, но внутри у нее зреет, словно жемчужина в раковине, небольшая, но крепкая уверенность, что она вот-вот изменит мир. Клемми будет жить, зная, что ее мама, пусть и не смогла вернуть ей зрение, но изменила мир ради нее, спасла ради нее бессчетное множество жизней. Много ли маленьких девочек может похвастаться чем-то подобным?
У двери их встречает пристав и ведет в небольшую комнату со столом и запирающимися шкафчиками. Здесь они могут оставить все, что не хотят брать с собой в зал суда. Элизабет снимает пальто Шарлотты, сворачивает его и кладет вместе с сумочкой в шкафчик, проверяет в зеркале прическу и поворачивается к Джеку. Он все еще стоит посреди комнаты в шарфе и пальто и печатает сообщение.
— Что ты делаешь? — спрашивает она, не веря своим глазам.
— Мама не может найти наушники Клемми.
Элизабет вздыхает. Все утро Джек оказывается лишь балластом.
— Разве ты не положил их ей вчера вечером?
— Да, но Клем достала их сегодня утром и теперь не помнит, где они.
— Твою ж мать! Наверняка у них в школе есть запасные, пусть возьмет их.
Джек наконец отрывается от телефона, глаза у него влажные, взгляд понурый.
— Не сердись, она не виновата.
Элизабет смущена: он говорит с ней так, как она обычно общается с детьми. Неужели он не понимает, что именно сегодня ей необходимо быть собранной, и ее нельзя ничем отвлекать? Телефон у него в руке снова жужжит.
— Все в порядке, мама их нашла.
Она заставляет себя улыбнуться — сегодня им нельзя ссориться. Ссора точно не поможет делу.
— Отлично, здорово, — натянуто произносит она, берет старый отцовский портфель, набитый тщательно разложенными бумагами с цветными закладками, и говорит вслух, обращаясь больше к самой себе:
— Ладно. Сделаем это.
Элизабет старается следовать совету Бет и не смотреть на Брай и Эша. Они сидят прямо, будто кол проглотили, в переднем ряду большого, отделанного деревянными панелями зала судебных заседаний. Но Элизабет не может хотя бы украдкой не взглянуть на них. Их худощавый, повадками напоминающий волка барристер сидит рядом, а на скамье позади расположились, как предполагает Элизабет, их солиситоры. Эш выглядит постаревшим, на его лице появились глубокие вертикальные морщины, кожа почти такая же серая, как и его борода. Брай… Господи, Брай выглядит так, как она раньше наряжалась на Хэллоуин — под глазами огромные черные круги, кожа на выступающих скулах покрыта красными пятнами, несмотря на макияж, — ну должен же на ней быть макияж. Брай поворачивается к боковой двери, через которую только что вошли Элизабет и Джек. Она раньше говорила, что всегда чувствует, когда Элизабет рядом, и называла это своей суперспособностью. Элизабет резко отворачивается и замечает соцработницу, исследовательницу в области медицинской этики и детского психолога — все они общались с ее семьей в последние месяцы, каждой из них была доверена часть их истории. Элизабет одной рукой сжимает портфель, а другой берет за руку Джека. Ей не хочется, чтобы кто-то заметил, как она дрожит: вдруг прилив адреналина примут за страх?
Зал заседаний номер шесть, отремонтированный в девяностые, спроектирован, по мнению Элизабет, плохо. Им придется пройти мимо Брай и Эша, чтобы попасть на свои места по другую сторону от судьи, там их ждет Бет в своем светло-сером костюме. Но Элизабет все равно нравится это место, где происходит четкое разделение правды и лжи. Когда входишь в суд, ощущение такое же, как на встрече выпускников.
Но Джеку так не кажется. Элизабет чувствует, как дрожит его рука, его ладонь становится влажной.
Они подходят к своим местам, и Джек сразу садится. Элизабет улыбается дальней части зала, где она замечает Шарлотту, Криса, Джеральда и еще нескольких своих сторонников. Места для прессы справа уже заполнены, большинство журналистов склонились над телефонами и планшетами. Бет тепло улыбается Элизабет и Джеку. Вместо приветствия она хватает Элизабет за предплечье и шепчет ей на ухо, не переставая улыбаться: «Уверенная
