— Привет, Джакомо!
Я догадалась, что это, должно быть, его политические единомышленники, и принялась с любопытством разглядывать их. Тот, который поздоровался, казался настоящим великаном: ростом выше Мино, широкоплечий, он напоминал профессионального боксера. У него были растрепанные светлые волосы, голубые глаза, приплюснутый нос и красный некрасивый рот. Но лицо его было открытым и симпатичным, какая-то наивная застенчивость сквозила в нем, и это мне понравилось. Хотя стояла зима, он пришел без пальто, в одном пиджаке и белом свитере с высоким воротом, что увеличивало его сходство со спортсменом. Меня поразили его руки — красные и огромные, они высовывались из рукавов пиджака, поверх которых были вывернуты обшлага свитера. Он был очень молод, пожалуй, одного возраста с Джакомо. Второй человек выглядел лет на сорок и в отличие от молодого, которого можно было принять за рабочего или крестьянина, выглядел и одет был, как интеллигент. Он был очень смуглый, невысокого роста, а рядом со своим товарищем казался просто коротышкой, пол-лица занимали большие, в черепаховой оправе очки. Из-под очков торчал маленький курносый носик, а рот был огромный, до ушей. Худые щеки, покрытые черной щетиной, потертый воротник сорочки, поношенная и грязная одежда, болтавшаяся на его жалком теле словно на вешалке, — все это производило впечатление самодовольной, вызывающей нищеты и неаккуратности. По правде говоря, меня удивил внешний облик этих двух людей, потому что сам Мино всегда одевался с небрежной элегантностью, да и вообще в нем чувствовалась принадлежность к совсем иному кругу. Если бы я не видела, как вошедшие поздоровались с Мино и как тот ответил на их приветствие, я никогда бы и не подумала, что они друзья. Но инстинктивно мне сразу же понравился великан, а маленького я невзлюбила. Смущенно улыбаясь, великан спросил:
— Может быть, мы пришли слишком рано?
— Нет, нет, — ответил Мино, качая головой. Он был растерян и старался овладеть собой. — Вы пришли точно в назначенное время.
— Точность — вежливость королей, — вставил маленький, потирая руки.
И вдруг неожиданно для всех он громко засмеялся, будто сказал что-то весьма остроумное. Потом так же внезапно стал серьезным, чересчур серьезным, даже не верилось, что только сию минуту он так весело хохотал.
— Адриана, — через силу сказал Мино, — познакомься, это мои друзья… Туллио, — добавил он, указывая на маленького, — а это Томмазо.
Он не назвал их фамилий, и я подумала, что имена тоже, должно быть, не настоящие. Я поздоровалась с ними за руку и улыбнулась. Великан больно стиснул мне пальцы, потом маленький пожал мою руку своей потной ладонью.
— Весьма счастлив, — проговорил маленький с явно преувеличенным восторгом.
— Очень приятно, — сказал большой.
И я снова с удовольствием отметила, как просто и приветливо он проговорил эти слова. В его произношении слышался легкий оттенок диалекта.
С минуту мы молча смотрели друг на друга.
— Если хочешь, Джакомо, — снова заговорил большой, — мы можем уйти… если ты сегодня занят, мы придем завтра.
Мино вздрогнул, посмотрел на него, и я поняла, что сейчас он скажет, чтобы они остались, а меня выпроводит. Я уже достаточно хорошо изучила его характер и понимала, что именно так он и поступит. Я вспомнила, что всего несколько минут тому назад отдавалась ему, еще до сих пор ощущала поцелуи и прикосновение его рук, сжимавших меня в объятиях. И не душа моя, всегда готовая уступить и смириться, а мое тело вдруг восстало, будто с ним обращались не так, как того заслуживала его щедрость и красота. Я шагнула вперед и громко произнесла:
— Да, будет лучше, если вы сейчас уйдете, приходите завтра… я еще должна кое-что сказать Мино.
— Но мне надо поговорить с ними, — с досадой и удивлением возразил Мино.
— Поговоришь с ними завтра.
— Ну, — добродушно проговорил Томмазо, — решайте же… хотите, чтобы мы остались, так и скажите… не хотите, мы уйдем.
— Нечего и спрашивать, — заключил Туллио и опять оглушительно рассмеялся.
Мино все еще колебался. И снова вопреки рассудку в моем теле родился агрессивный протест.
— Послушайте, — сказала я, повысив голос, — всего несколько минут назад я отдавалась Джакомо здесь на полу, вот на этом ковре, как бы вы поступили на его месте? Выгнали бы меня теперь вон?
Мне показалось, что Мино покраснел. Он с досадой отвернулся и смущенно отошел к окну. Томмазо бросил на меня быстрый взгляд и серьезно сказал:
— Понятно… мы уходим… встретимся завтра в это же время, Джакомо.
Но мои слова, видимо, поразили маленького Туллио. Разинув рот, он смотрел на меня широко раскрытыми глазами сквозь толстые стекла очков. Я уверена, что никогда ему не приходилось слышать, чтобы женщина говорила вот так откровенно, и, очевидно, в эту минуту тысяча самых грязных мыслей закружилась в его голове. Но большой окликнул его с порога:
— Пойдем, Туллио.
И тот, не отрывая от меня удивленного и похотливого взгляда, попятился к двери и вышел.
Я дождалась, пока они ушли, потом приблизилась к Мино, который стоял возле окна спиной ко мне, и обвила одной рукой его шею.
— Держу пари, что теперь ты меня окончательно возненавидел.
Он медленно обернулся и посмотрел на меня глазами, полными гнева, но, увидев мое лицо, на котором, вероятно, ясно можно было прочесть нежность, любовь и простодушие, он смягчился и сказал спокойным и грустным голосом:
— Ну что, довольна? Добилась своего.
— Да, я довольна, — сказала я, крепко обнимая его.
Он позволил себя обнять, а потом спросил:
— О чем это ты хотела со мной поговорить?
— Ни о чем, — ответила я, — просто хотела провести этот вечер с тобой.
— А я, — сказал он, — скоро должен идти ужинать… я ужинаю здесь… у вдовы Медолаги.
— Тогда пригласи и меня поужинать.
Он посмотрел на меня и улыбнулся моей дерзости.
— Ладно, — смирился он, — сейчас пойду предупрежу хозяйку… а как тебя представить?
— Как хочешь… скажи, что я твоя родственница.
— Нет… я тебя представлю как свою невесту… согласна?
Я боялась показать ему, как приятно мне это предложение, и ответила с напускной небрежностью:
— Мне все равно… лишь бы быть вместе… а там называй как хочешь: невестой или еще как-нибудь.
— Обожди, я сейчас вернусь.
Он вышел, а я отошла в угол гостиной и, приподняв платье, быстро поправила комбинацию, которую не успела привести в порядок из-за внезапного прихода друзей Мино. В зеркале, которое висело напротив меня на стене, я увидела свою длинную, красивую ногу, обтянутую шелковым чулком, и поняла, что выгляжу странно среди этой старой мебели, в этой душной и тихой комнате. Мне вспомнилось время, когда мы с Джино предавались любви на вилле его хозяйки и когда я украла пудреницу; и я невольно сравнивала те дни, кажущиеся теперь такими далекими, с сегодняшним днем. Тогда меня томило чувство пустоты и горечи, мной владело желание отомстить, может быть, не самому Джино, а всему свету, который в лице Джино так жестоко обидел меня. Теперь же я чувствовала себя счастливой, свободной и легкомысленной. И я снова убедилась, что по-настоящему люблю Мино, и меня мало беспокоило, что он не любит меня.
Я оправила платье, подошла к зеркалу и причесалась. Дверь отворилась, и вошел Мино.
Я надеялась, что он приблизится и обнимет меня, пока я верчусь перед зеркалом. Но он прошел мимо, сел на диван.
— Все в порядке, — сказал он, закуривая сигарету, — поставили еще один прибор… через несколько минут будем ужинать.
Я отошла от зеркала, села с ним рядом, взяла под руку и прижалась к нему.
— А эти двое, — спросила я, — тоже занимаются политикой?
— Да.
— Они, должно быть, не очень-то богаты.
— Почему ты так думаешь?
— Заметно по их внешнему виду.
— Томмазо — сын нашего управляющего, — сказал он, — а второй — школьный учитель.
— Он мне не понравился.
— Кто?
— Школьный учитель… Он какой-то грязный, а потом он таким сальным взглядом посмотрел на меня, когда я сказала, что я тут отдавалась тебе.
— Зато ты, видно, ему понравилась.
Мы долго сидели молча. Потом я сказала:
— Ты стыдишься представить меня как невесту… если хочешь, я уйду.
Я знала, что единственный способ вырвать у него ласковое слово — это притвориться, будто я думаю, что он стыдится меня. И в самом деле он тотчас же обнял меня за талию и сказал:
— Ведь я тебе сам это предложил… и почему я должен стыдиться тебя?
— Не знаю… но вижу, у тебя плохое настроение.
— Нет, у меня вовсе не плохое настроение, я просто подавлен, — наставительно произнес он, — и это все от занятий любовью… дай мне время прийти в себя.
Я заметила, что он все еще бледен и курит без особого удовольствия.
