Не помня себя, он вдруг опустился на одно колено перед Чергэн, схватил ее руки и начал страстно целовать. А затем Жиль почувствовал, как она поцеловала его в макушку, и услышал ее мелодичный ангельский голосок:
— Не надо… Прошу вас, встаньте.
Жиль послушно поднялся. Чергэн молча указала на низенький пуфик возле ее кровати и вконец очарованный де Вержи сел, не отрывая глаз от лица девушки. Она плакала! Слезы не катились ручьем, а стекали по смуглому лицу Чергэн крохотными слезинками, которые сверкали как бриллианты.
— Я люблю вас… — каким-то деревянным голосом сказал Жиль.
Он много раз произносил эти слова деревенским прелестницам, однако тогда его речи были всего лишь банальной прелюдией перед решительными действиями. Они ни в коей мере не затрагивали истинных чувств молодого человека. Признания в любви исполняли роль кубка пьянящего вина перед сытным обедом, не более того. Но сейчас эти слова шли откуда-то из потаенных глубин души, и девушка это поняла сразу.
— Вы… вы тоже мне небезразличны… — прошептала Чергэн, опуская голову. — Видит Мадонна, я говорю чистую правду! Но нам не быть вместе… Никогда не быть!
— Почему?!
— Я простая цыганка, а вы… вы дворянин.
— Мы уедем из Парижа… из Франции… куда угодно! Сбежим! Никто не будет знать, что мы из разных сословий. Я готов стать вечным бродягой, как люди вашего племени! У меня есть лютня, я хорошо пою, сочиняю музыку, вы прекрасно танцуете… мы составим великолепный дуэт и не будем нуждаться ни в чем. Люди любят разные зрелища и хорошо платят за них.
— Не в этом дело. Поздно… Я обручена.
Жиль ощутил состояние, подобное тому, когда человек с разбегу налетает на каменную стену.
— Не может быть! — воскликнул он трагическим шепотом.
Юному де Вержи показалось, что свет в его глазах померк, и он вот-вот упадет на пол без сознания.
— Я говорю правду… — девушка подняла глаза на Жиля, и он увидел в них столько муки и страданий, что едва не задохнулся от жалости и к ней, и к себе. — Ничего изменить нельзя. Таков наш закон. Если мы сбежим, нас проклянут. А затем найдут и убьют. Из-под земли достанут. Земля велика, но от цыган не скрыться.
— Мне не страшна смерть! Я готов умереть в любой момент! Лишь бы вы были рядом.
— Нет… Простите — нет. Я тоже не боюсь уйти в мир иной. Но мой поступок навлечет на нашу семью большой позор, а это для цыган страшнее смерти.
— Тогда зачем вы меня позвали? — мрачно спросил Жиль, которому в этот момент показалось, что он стоит на краю бездны.
— Чтобы объясниться. Наверное, это глупо, но в последнее время я постоянно думала о вас. Я знаю, что и вы искали со мной встречи. Поэтому поговорить нам нужно было… А теперь идите к себе. Идите!
В голосе девушки прозвучали жесткие нотки. Жиль поднялся и на негнущихся ногах, как сомнамбула, пошел к двери.
— Постойте! Ну постойте же! — вдруг вскричала девушка.
Она подбежала к Жилю, с силой обхватила его руками, и они слились в страстном поцелуе. Казалось, что он длился вечно. Жиль совсем потерял голову. Он ничего не понимал. Наконец девушка оторвалась от него и сказала:
— Уходите… я вас прошу… пожалуйста! И — прощайте…
Создавалось впечатление, что она немного не в себе. Жиль и сам чувствовал себя не лучше, но повиновался без лишних слов.
Улегшись на свой сенник, он прикусил нижнюю губу, чтобы не закричать от полного бессилия. Поцелуй Чергэн перевернул всю его душу. Как можно понять женщин? Ведь она тоже его любит — в этом юный де Вержи совершенно не сомневался, — но почему тогда Чергэн отказалась уйти с ним? Что за глупости — она страшится каких-то проклятий и позора семьи! Нет, он должен еще раз с ней поговорить!
С этими мыслями Жиль и уснул, переполненный надеждами на встречу с любимой девушкой. Но утром его ждало жестокое разочарование. Потайную дверь отворила другая девушка — наверное, какая-то родственница Чергэн, возможно, младшая сестра. Улучив момент, она приблизилась к Жилю и, сунув ему что-то в руку, прошептала:
— Это от Чергэн. Оберег. Всегда его носите, и вы будете спасены.
— Г-где… где она?! — запинаясь от волнения, спросил Жиль.
— Не знаю. Но дома ее нет…
И девушка убежала, потому что появился кузнец. Один из его помощников нес ворох одежды, которую бросил к ногам беглецов.
— За вас взялись всерьез, — озабоченно сообщил Тагар. — Прево поднял на ноги всех своих ищеек. Даже тех, кто уже отставлен от дел. Боюсь, что могут и до нас добраться. Поэтому вам нужно как можно скорее уехать из Парижа. К сожалению, по-прежнему открыты лишь одни ворота — Сен-Дени. Так что вам необходимо изменить внешность. Поедете в моей халабуде, но все равно ее будут обыскивать и всех пассажиров досматривать. Вы двое, — он указал на Жиля и Андрейку, — переоденетесь в женщин, — а ты, мой друг, — обратился кузнец к Гийо, — станешь старым дедом. Тебя так загримируют, что сам себя не узнаешь.
— Переодеться женщиной?! — возмутился Жиль. — Никогда!
— Что ж, если вы хотите поучаствовать в представлении на Гревской площади в качестве главного действующего лица — вольному воля… — пожал плечами кузнец.
— Мессир, в этом нет никакого позора, — назидательно сказал Гийо. — Жизнь дороже любых предрассудков, уж поверьте мне.
Жиль скривился, будто съел что-то кислое, и нехотя кивнул головой — согласился с доводами Пройдохи. Что касается Андрейки, то ему было все равно, в каком обличье уходить от смертельной опасности.
Спустя какое-то время переодевание закончилось. Андрейку и Жиля в изрядно обветшалых цыганских юбках не узнали бы и близкие родственники. На их головах торчали тюрбаны, украшенные красными лентами, а нижняя часть лица каждого была прикрыта куском полупрозрачной ткани. Нашлись для них и ожерелья, и браслеты, правда, недорогие, из бронзы, и белые рубахи с небольшим вырезом.
Подобрать рубахи с малым вырезом оказалось наиболее сложным делом. Обычно женщины племени ром открывали взору не только шею, но даже всю грудь — цыганки не считали, что ее стоит прятать. Однако мускулистый торс Жиля густо порос курчавыми черными волосами, и стража у ворот Сен-Дени могла обратить на это внимание. Но тут им повезло — свои рубахи беглецам отдала бабища, воспитательница Чергэн. У них вырез был под горло. Хорошо хоть юбки цыганки носили длинные, которые скрывали не только шоссы и мужские башмаки, но и оружие.
Парижские цыганки одевались во все серое, коричневое, даже черное, и только нижнюю рубаху старались шить из белой ткани. Лишь танцовщицы носили пестрые одежды, чтобы привлечь внимание зрителей. Юбки, в которые приодели Жиля и Андрейку, были сшиты из серой дерюжки, готовой расползтись в любой момент.
