— Ну-у-у-у! — отвечал отец. Судя по голосу, он был уязвлен и потрясен. — Ханна! Уж не намекаешь ли ты на то, что я?.. — И с упреком, хоть и ласково, добавил: — Ну, сколько лет ты меня знаешь? — Теперь его голос стал строгим, но понимающим (папа был мастером интонаций): — Ты прошла через столько трудностей, тебя предавали многие люди: Джейсон, твой шеф, твоя мать…
— Честно говоря, с мамой все нормально, а соль в блюде по ее подсказке…
— Не имеет значения. Я только хочу объяснить, что могу тебя понять: вера в близких людей у тебя подорвана. Но все-таки позволь сказать, что меня совершенно ошеломило твое оскорбительное предположение, что я мог пасть так низко, решил воспользоваться дочерью, чтобы продвинуть свою пустячную актерскую карьеру, — это даже не карьера, просто хобби, развлечение, потакание своим желаниям, возможность уйти от реальности. Если бы мне хоть на секунду пришло в голову, что ты могла себе такое вообразить, я бы в жизни не предложил тебе пригласить Джека. И даже стал бы настаивать, чтобы ты ни в коем случае не приводила Джека на спектакль. Я не перенесу, если ты затаишь подозрение, что я уговорил тебя притащить его, чтобы удовлетворить мой эгоизм! Ханна, доченька, поклянись, что ни за что не приведешь Джека Форрестера, чтобы показать ему своего старого папашу, валяющего дурака на сцене в семь часов вечера, в среду, в зале бывшей школы!
Чувство вины разрывало мое сердце.
— Папочка, — сказала я, — я приведу Джека на эту дурацкую пьесу, и хватит об этом, прими мои нижайшие извинения, и забудем этот разговор, как будто его и не было, сотрем воспоминания о нем из памяти, как грязь с обуви. Извини, я кофе хочу. А ты будешь? Мне без кофеина, а тебе?
Как только я все это сказала, я поняла, что готова на все, лишь бы доставить радость папе. Патология просто: столько сахара ввела в организм, и то не помогло. Даже когда я почувствовала, что Роджер меня раздражает, моя глубинная потребность — доставить ему радость — оказалась сильнее. Меня тошнило, как подшитого алкоголика, украдкой пропустившего глоточек виски. В приступе обожания я могла бы пообещать папе даже луну с неба. А еще… мне очень хотелось увидеться с Джеком, а папа дал мне повод ему позвонить. В моей голове, как камушки в водопаде, перекатывались с грохотом его слова, сказанные в фойе театра: «Я бы всегда за тобой приглядывал, если бы ты мне разрешила». Я начинала понимать, что Джек оберегал свои чувства, прятал эмоции. Никогда нельзя было быть уверенным, что он хотел сказать, если не рискнешь попросить объяснений.
На следующее утро я думала об этом до тех пор, пока меня не затошнило, и я не побежала в туалет. А потом я позвонила Джеку в офис. Я решила, что если он спросит, как я поживаю, отвечу ему: «Одиноко». Хотя такими выражениями можно навсегда отпугнуть мужчину.
Трубку взял его секретарь и спросил тоном привратника:
— Офис Джека Форрестера. Чем могу помочь?
— Передайте, что звонит Ханна Лавкин. Мне бы хотелось поговорить с ним, о… он там?
— Могу ли я узнать, в чем суть вопроса?
— Я его бывшая жена.
— О! Простите. Я решил, что вы актриса с просьбой о встрече! Одну секунду, я вас соединю.
Джек взял трубку не сразу. Первое, что я услышала, было:
— Нам, в общем-то, не о чем разговаривать.
Я крепко стиснула зубы, чтобы не зарычать.
— Джек, — мне нравилось произносить его имя, — я хочу, чтобы ты знал: я разорвала помолвку с Джейсоном. — И я замолчала, ожидая реакции. Ее не последовало. Я на секунду прикрыла глаза и договорила: — И я много думала о твоих словах в театре, о том, что я… боюсь душевной близости… Вероятно, так оно и есть, то есть ты, верно, это подметил. — Я замолчала. Он тоже молчал.
— Ты знаешь, я подумала: ничего, если я приду к тебе повидаться? Куда скажешь.
В любое удобное для тебя время. Я сейчас не работаю. Может, сегодня, попозже?
— Ханна, я даже не знаю.
— Прошу тебя.
— У меня много работы.
— Может, подождать тебя после работы, в твоем офисе?
— То есть ты хочешь прийти ко мне в офис?
— Да.
— Тебе придется долго ждать.
— Ну и ладно.
— Ханна, ты, видимо, считаешь, что мужчины могут в один миг стать прежними, все забыть, что они не чувствительны к боли.
— О нет, я так не считаю! Сомневаюсь, что я вообще об этом задумывалась.
— А следовало бы.
— Джек!
— Что?
— Я приеду к тебе в офис, ближе к вечеру, к семи часам.
— Что?
— Прошу тебя!
— Господи! Ну ладно, приезжай.
В приступе неуверенности в себе после этого разговора я ладонью стерла помаду с губ. Мне так тяжело далось решение позвонить ему, а он, прекрасно понимая это, не дал мне никакой надежды, не сказал ни единого ласкового слова. Но все же согласился встретиться. Это ведь о чем-то говорит. Может, зря я так расстраиваюсь. Не обязан же он делать признания в каждом телефонном разговоре! Рассудив так, я немного успокоилась.
Спустя ровно восемь часов я сидела в уголке офиса Джека на низеньком жестком стуле и наблюдала, как он работает. Нас разделял массивный дубовый стол. Он бросил мне только одно слово («Привет») среди своих бесконечных и непонятных телефонных разговоров.
— Ну, я тебя пристроил в эту мыльную оперу, я тебя и заберу оттуда. И никакой прессы, огласки. Никаких больше съемок в коротких юбках в три часа утра. Третья серия? Откажись. Не надо бояться отказывать. Тем, кто снимался в сериалах, потом трудно найти работу. Дорогая, это снобизм. Тебе выбирать. Потом будет трудно устроить тебе просмотр, скажем, для фильма по Шекспиру, но ты ведь хочешь именно этого. Сейчас идет отбор на классику, тебе будет интересно. Донмар[10], хороший режиссер, Сэм Мендес[11]… Сериал, но высокого класса. По «Гордости и предубеждению». Сочетание кино и хорошего театра. Роль угрюмой служанки подошла бы тебе идеально. После нее можно будет пробоваться даже в Национальном театре. Нам надо быть наготове, держать дверь открытой, а ты хочешь погрязнуть в съемках дешевого сериала. Подумай, позже еще поговорим, м-м-м-гм. Пока…
— Венеция? Наконец прошло распределение. Завтра в десять тебя устроит? Обсудим, на какие роли мы можем попробовать тебя… Да, две главные роли… Я думаю, они ищут настоящих ирландцев для этого. Тилли сегодня вечером прочитает сценарий. Ты где? Это плохо. Знаю, вчера он искал тебя, рыскал за кулисами… Что? Да, знаю. Нам сообщили. Требуется только договор о сотрудничестве. Я и слова не сказал. Это пакт с дьяволом. Все, что я могу сказать, — это не самое важное соглашение… Согласен.
— Люсьен? Ну, как всегда, в своем репертуаре. Не работал месяцами, потом сразу две роли, такие разноплановые. Я разговаривал по поводу «Ярмарки тщеславия». Нет, это будет в Глочестере, в четверг, единственный день, когда у них свободен вертолет… Теренс. Он играет в паре с ним. Ты должен быть в четвверг, в Праге, Теренс не сможет ни в какой другой день. Другие вертолеты? Для этого я раздобуду еще вертолеты, будь спокоен. До встречи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
