Обменявшись взглядом с мисс Чейз, Грейвс поднялся. Удары были до того настойчивыми, что на них нельзя было не обратить внимания. Он вышел в коридор. Возле зеркального гардероба в передней гостиной, украшенного букетом фиалок, стояла кухарка. Ее била дрожь; стук был таким, что вода в вазе с цветами расходилась кругами, а сами они словно бы трепетали, сочувствуя страху девушки. Бросив взгляд через плечо, она заметила молодого человека и неуверенно улыбнулась.
— Возвращайся на кухню и оставайся там.
Кухарка умчалась прочь, шаркая по каменному полу мягкими домашними ботиками. Грейвс приблизился к двери.
— Кто там?
Удары прекратились, и раздался крик:
— Грейвс! Ты там? Это Моллой! Открой сейчас же!
Молодой человек ощутил, как по его телу одновременно пробежали облегчение и ярость. Открыв дверь, он ухватил Моллоя за воротник, а затем, используя вес процентщика, снова захлопнул дверь.
— Ты? Теперь? Бог мой, Моллой, ты барабанишь в дверь в такое время, чтобы получить деньги? Пришел забрать меня в Маршалси в такую ночь? И о чем ты только думаешь?
Лицо у Моллоя покраснело. Изумленное «о» его рта опало, лицо приняло хмурое выражение, и он наконец заговорил.
— У нас — у тебя и меня — больше нет общих дел. Я пришел как друг, так что отпусти меня, дурень. — Он вырвался из ослабевшей хватки Грейвса и поглядел в смущенное лицо юноши. — Да. Твои дамы покрыли долг, впрочем, это их дело, и тебе самому придется расспросить их об этом.
Грейвс почувствовал, что краснеет. Моллой наградил его мерзкой улыбкой, шмыгнул носом и поправил грязную узкую льняную тряпицу, которую носил вместо шейного платка.
— Дело в том, — угрюмо сообщил он, — что сгорела Ньюгейтская тюрьма.
Грейвс побледнел.
— Да, ты понял, верно? Я действительно пришел по дружбе, хотя известия у меня невеселые. Это случилось несколько часов назад. Тюремщики пытались удержать толпу, однако узников оказалось слишком много. Все сгорело дотла, и те, кто был внутри, теперь на свободе. Не только люди с синими кокардами. Все.
Грейвс оперся о стену и выругался. Моллой разгладил рукава своего кафтана.
— Правда, дела обстоят еще хуже. Час назад я был в «Белой лошади» и слышал, как один человек расспрашивал о детенышах. О той девочке и ее брате. Мерзавец с гнусной физиономией, я рядом с ним что окаянный херувимчик. Лицо у него желтое.
Грейвс закрыл глаза рукой.
— Это он. Человек, убивший Александра.
— Я подумал: возможно, это он, а потому отставил свой бокал и помчался к тебе, словно мне подпалили задницу. То, что ты здесь, сынок, — вовсе не такая уж тайна. Он скоро узнает об этом. При нем еще один тип, огромный ублюдок.
Моллой опустил глаза к полу.
— Я решил, что не стану строить из себя героя, — пробормотал он. — Не был уверен, понимаешь? Но подумал, что следует прийти сюда и рассказать тебе.
Грейвс побелел как полотно.
— Благодарю. Похоже, я снова у тебя в долгу. — Он поднял несколько виноватый взгляд. — Прости за то, что я сотворил до этого.
Моллой фыркнул.
— Об этом я не стал бы беспокоиться. Мне оказывали прием и похуже в более зажиточных домах, чем этот; и не благодари меня за себя, я бы по-прежнему даже ноги об тебя вытирать не стал. А вот мисс Чейз хорошая, и маленькая девочка тоже. У меня тоже есть дочка. — Моллой бросил взгляд на фиалки и шмыгнул носом. — Мне пора идти заниматься своими делами, но ты не должен здесь оставаться. Он узнает, и он придет.
Грейвс провел рукой по волосам.
— Мы можем закрыть ставни и запереть дверь.
Моллой покачал головой.
— Полагаю, именно так и решил судья Хайд, но они разобрали его дом по камушкам всего лишь за час. Стоит желтому парню начать, как тотчас найдутся сотни желающих помочь, и они за минуту снесут этот дом. А после он сможет охотиться за детьми в свое удовольствие. Понимаешь, довольно мне хоть раз увидеть наемника, я его сразу признаю, к тому же у него есть приятель. Тут у тебя нет надежды, особенно когда все здешние парни подались к складам. Тебе нужно бежать.
Моллой внезапно выпрямился. Грейвс обернулся и увидел, что двери в кабинет и гостиную открылись. На порогах двух комнат стояли Клоуд и мисс Чейз. Судя по их лицам, они слышали достаточно. Мисс Чейз приветливо кивнула Моллою, и он разулыбался, точно лорд-мэр на параде.
— Куда же нам идти? — заволновался Грейвс.
Клоуд залез в карман своего плаща, достал оттуда смятое письмо и поднял его над головой.
— У меня есть одно место.
17 июня 1775 года, Каменный острог,
Бостон, Массачусетс
Поднимаясь по ступеням Каменного острога, Хью то и дело отдыхал и глубоко втягивал воздух. Его слух по-прежнему был приглушен свистом и ударами орудий. Рана словно царапала его изнутри, и каждый раз, когда перед глазами все расплывалось, он снова видел хмарь пушечного дыма и выражение лица того мятежника, коего он насадил на штык, пока бунтарь пытался перезарядить мушкет посреди остатков своего обеда. Казалось, с каждым разом, когда этот образ всплывал в голове, кровавый цветок, появившийся вокруг рта того человека, увеличивался, расцветал, а теперь, закрыв глаза, Хью увидел, что он превратился в фонтан, и кровавая волна накрыла их обоих. Взглянув на свою руку, прижатую к стене, Торнли ожидал увидеть кровь, словно она превратилась в кусок свежего мяса. Но рука оказалась белой, покорной, послушно помогавшей опираться на грубую поверхность стены. Капитан чуть было не посчитал ее чужой.
— Пришли проведать своего друга, господин Хью?
— Уикстид! — Торнли поднял глаза, испытывая одновременно ужас и удивление. — Какого черта?
— Я слышал, у вас есть друг среди раненых мятежников, а потому поспешил сюда взглянуть, что можно сделать. Боюсь, очень немногое. Он ранен в живот. Бедняга Шейпин не переживет эту ночь.
— Он мне не друг.
— Но вы же пришли сюда! — Уикстид пожал плечами. — Значит, он вам не безразличен. Я позволю вам поговорить наедине. Кто знает, что он может сказать другу? Однако я дождусь вас. Вашей ране необходим уход.
Толкнув Уикстида плечом, Хью вошел в маленькое помещение, где у стен на грубой соломе лежали человек десять мужчин — кто-то спал, а кто-то был без сознания. Хью понял, почему мятежники не потрудились забрать их с собой во время отступления. Он бы удивился, если бы кто-то из них дотянул до утра. В сгущавшейся тьме мелькнуло движение. Человек средних лет с трудом приподнялся на локте.
— Господин Торнли? Господин Хью Торнли?
Шагнув вперед, Хью опустился на колени возле ложа раненого.
— Я капитан Торнли. А ты Шейпин?
Человек пристально уставился на него.
— Да. Я служил в вашем доме в Суссексе.
Торнли посмотрел на мятежника и увидел старый шрам, улыбкой расплывшийся по шее.
— И как же ты попал сюда, Шейпин?
Человек снова лег, издав длинный неровный вздох. И уставился в потолок.
— Забавно, что вы спрашиваете меня об этом, капитан. Почти все тридцать лет я задавался этим вопросом каждое утро. «Как же ты попал сюда, Шейпин?» Понимаете, всякий раз, просыпаясь и открывая плаза, я по-прежнему думаю, что нахожусь на чердаке в лондонском доме вашего отца, даже теперь. Мне сказали, я украл, и они нашли то, что пропало, под моей кроватью; я даже начал думать, что это правда, так часто мне об этом говорили, и с таким сожалением качали головами. — Он повернулся, чтобы смотреть Хью прямо в глаза. — Но, знаете, капитан, мне кажется, наконец я все понял. Когда тот ублюдок с кровавой спиной пробил дырку в моем брюхе, он словно вложил в меня рассудок. Картинки соединились, и я увидел все сразу.
Хью плюнул на солому — мокрота была смешана с кровью. Осечка мушкета стоила ему двух зубов, участка щеки над ними и глаза, который теперь был поврежден. Похоже, лежавший перед ним человек был философом, а постоянный запах крови начинал досаждать Торнли. Теперь он казался ему живым существом, которое, извиваясь, ползло по коже и забиралось под рукава. У него в голове стучало — казалось, с каждым ударом эта барабанная дробь становится все мрачнее; контуры предметов, на которые он смотрел, были расплывчатые, их усеивали тусклые красные вспышки, и создавалось впечатление, будто по глазу царапают изнутри.
— Прекрасно, Шейпин. А теперь расскажи, зачем ты меня позвал.
Мужчина улыбнулся ему — это была довольная, даже радостная улыбка. Она засияла сквозь грязь и щетину на его лице, и глаза мятежника приобрели почти детское выражение.
— Ах да, сэр. Разумеется, сэр. Я хотел сказать вот что: ваш отец, капитан, убил юную девушку. Обесчестил ее, обрюхатил, а затем убил. Потом, когда ваша матушка произвела на свет наследника и еще одного сына для ровного счета — вы, приятель, были для него необходимым условием, — он погубил и ее. Сбросил ее с лестницы, прямо на моих глазах.
