Пассажиры вышли, и помощник тихо произнес:
– По-моему, он нам хамил… Или нет?..
– Едва ли, Пэй. Архидоксы очень трусливы.
Пройдя по коридору, отделанному пластинами из природного золота, директор ЕСО и его помощник вошли в совещательную залу.
Как оказалось, весь кабинет министров был уже в сборе. И едва премьер увидел директора ЕСО, он простер к нему руки и воскликнул:
– Пожалуйста, Мэнс, объясните нам, что происходит? Эти чудовищные репортажи по лазервижн буквально свели меня с ума!.. Скажите, что это неправда, Мэнс!..
– Ну разумеется, Джордж, – в тон премьеру ответил директор Подклав.
Он занял свое место за совещательным столом и начал доставать из портфеля документы – то есть вел себя как обычно. Впрочем, физиономия генерала Сигурда, шефа Специального полицейского департамента, не позволяла Мэнсу полностью чувствовать себя в своей тарелке.
Несмотря на все усилия директора Подклава, Сигурд противился допущению в свой аппарат комиссаров ЕСО и методично уничтожал сотрудников, попавших под их вербовку. Ему невозможно было дать взятку, поскольку даже в этих вопросах он был крайне избирателен.
– Прошу вас, Мэнс, дайте же объяснение всему этому!.. – снова воскликнул премьер, указывая на большой экран, на котором демонстрировался ролик с записанными репортажами.
Директор ЕСО чувствовал, что это полный провал, однако мощь его государства поддерживала Подклава, и он сохранял известный запас дерзости и самообладания.
– Он ничего не сможет вам объяснить! – громко объявил генерал Сигурд и так посмотрел на директора ЕСО, что тому стало не по себе. – Он не человек – он злобное насекомое, которое родилось не из чрева матери, а вывелось из вонючего муравейника!..
– Ты говоришь как саваттер, Сигурд! – пришел на помощь директору помощник Пэй Гага.
Однако это стоило ему очень дорого. Откуда-то сзади подскочили трое громадных сотрудников Сигурда и, стащив Пэя на пол, вкололи ему лошадиную дозу транквилизаторов.
Несчастный изогнулся в дугу и обмяк, а Мэнс даже не мог прийти ему на помощь, поскольку рядом с ним встали двое людей, вооруженных бронебойными ружьями.
Сволочь Сигурд знал, как убедить оппонента.
– Может, все-таки не нужно, генерал?! – подал голос министр внутренних дел, своей лысой головой напоминавший бильярдный шар.
– Сядьте на место, министр, и не давайте повода усомниться в вашей лояльности, – мрачно произнес шеф специального департамента, и все, даже премьер Джорж Фасьян, прикусили язык и превратились в немых наблюдателей.
Тем временем в зал вошли несколько человек, облаченных в белые халаты. В их руках были остро отточенные ножи – совсем непохожие на обычные хирургические инструменты. Мэнс догадывался о намерениях этих людей и прикусил губу, мысленно прославляя своего императора, как и следовало храброму офицеру.
Потом послышался отвратительный треск разрезаемых ребер, которых в теле гонкуров и саваттеров было в восемь раз больше, чем в теле архидоксов.
После вскрытия каждого нового ряда Сигурд требовал от министров лично засвидетельствовать отличие «этих уродов от нас – нормальных людей».
Министр культуры дважды падал в обморок, а глава министерства печати, как настоящий тертый уголовник, только плевал на мраморный пол сквозь редкие зубы.
– Ну и что вы можете нам сказать после всего этого? – спросил набравшийся решимости премьер-министр, когда расчлененное на куски тело вынесли из зала.
Поняв, что дальше изворачиваться бесполезно, Мэнс Подклав моментально превратился в представителя величайшей из держав и, поднявшись во весь рост, произнес:
– Я представляю здесь великую империю гонкуров и императора Иллариона, а потому скажу только одно: нам нужны были тела архидоксов и мы их брали, как берет охотник дичь в диком лесу. Вы для нас – ничто, живое и смердящее мясо, которое гением наших величайших ученых превращается в лучезарных воинов империи!.. Если посмеете убить меня – это в вашей власти, но знайте, я буду отомщен, а ваши планеты обратятся в пепел. Вас и так уже почти что не существует!
Подклав сел и обидчиво поджал губы, как будто его действительно оболгали.
Между тем все министры кабинета сидели, словно пораженные громом, а у премьера появился нервный тик. И только Сигурд улыбался сквозь маску ненависти и подбирал самые разящие и обидные слова.
– Слушай же меня, жалкое насекомое, – начал он. – Восьмой флот, на который ты так надеешься, ведет оборонительные бои в пределах точки базирования. Его теснят корабли, возглавляемые офицерами, оставшимися верными долгу и не продавшимися за твое золото, мразь!.. Авианосец «Аризона» блокирован у Китрика, а восьмая Специальная бригада даже не сумела покинуть порты! Все они практически уничтожены, Мэнс, а твои дохляки на базах ЕСО не в счет. За эти годы они не научились ничему, кроме как воровать младенцев!.. – Сигурд перевел дух и уже спокойнее продолжил: – И потом, теперь мы заодно с саваттерами. И хотя нас мало, наши технологии сделают союз необычайно сильным. По выкладкам специалистов, война продлится всего пятьсот лет, а потом гонкуры просто перестанут существовать, исчезнут как биологическая единица…
– А мы нанесем удар раньше, чем вы составите ваш союз!.. – в отчаянии воскликнул Мэнс Подклав. – Мы вас испепелим!.. Мы вас испепелим!.. Испепелим!..
Директор исступленно брызгал слюной и был слегка удивлен, когда на лице Сигурда вдруг появилась удовлетворенная улыбка.
Почувствовав за спиной какое-то беспокойство, директор ЕСО медленно обернулся и увидел саваттера. Этот мерзавец был в парадном обмундировании, а на его правом плече красовался знак почетного полковника.
Мэнс почувствовал позыв немедленно броситься на врага и задушить его голыми руками, чего бы это ни стоило, однако саваттер шагнул в сторону, и в зал вошел другой человек.
Это был архидокс, и на миг Подклаву показалось, что они знакомы. Однако память подводила его, и только непроизвольная дрожь в ногах говорила, что ответ где-то рядом.
«Любой гонкур и саваттер, в здравом уме и рассудке, сразу увидит и сразу узнает», – промелькнули в голове Мэнса заученные с детства слова, затем его ноги подкосились, и Подклав рухнул на колени, а из глаз его покатились слезы раскаяния.
118
Часы на башне пробили семь утра.
Макариос отрыл глаза и, созерцая расписанный оловянными красками потолок, начал про себя отсчет секунд.
На цифре четырнадцать скрипнула дверь, ведущая в его покои, и к кровати императора приблизился Трилл, его старый слуга.
– Доброе утро, Ваше Императорское Величество, – произнес слуга и склонился в низком поклоне. – Как вам спалось? – спросил он, слегка распрямившись.
– Как обычно, Трилл, – капризным голосом ответил император. – Спал я просто отвратительно. Даже трудно представить, что кто-нибудь в этом мире спит хуже меня…
– Прошу одеваться, Ваше Императорское Величество, – напомнил Трилл, который много лет выслушивал жалобы императора и уже не придавал им никакого значения.
Макариос спустил ноги на пол и на мгновение замер, словно размышляя, стоит ли вообще сегодня вставать. Затем он качнул туловищем и, опершись на жилистые ноги, поднялся во весь рост.
– Какие новости с Манакского фронта?.. Кто кого побил – мы их или они нас?
– Флоты отошли на перегруппировку… – коротко пояснил Трилл.
– Понятно, – кивнул император. Все чаще в военной кампании случались битвы, в которых армии несли неисчислимые потери, однако оставались при своих позициях.
– На Полайпец проведена успешная высадка. Противник сброшен в море, и мы контролируем семьдесят процентов поверхности.
– Уже кое-что.
Император сбросил с себя тонкую рубашку и, оставшись совершенно нагим, пошел в угол спальни.
Повинуясь сигналам датчиков, открылась потайная дверь, и Макариос с ходу упал в глубокую чашу с ледяной водой.
Слуга Трилл поморщился и передернул плечами – он никак не мог привыкнуть к тому, что император каждое утро бросался в холодную воду.
– Халат, Трилл!.. – послышался требовательный голос императора, и слуга, очнувшись, заспешил к студеному бассейну.
Поднявшись из купальни совершенно другим человеком, император остановил свой выбор на простом костюме гвардейского полковника, а затем направился в столовую, где на золотом блюде ему подали рубленую крапиву со сладким соусом и немного диких ягод с вареным рисом.
Ограничившись столь скудной трапезой, император покинул столовую и в сопровождении двух десятков слуг, помощников и просто ненужных людей направился в зал военной стратегии.
Там, среди множества карт, гигантских оптических построителей и голографических демонстраторов, император проводил каждое утро. По два, а то и по три часа своего лучшего по самочувствию времени Макариос уделял войне с гонкурами.
