«Какое это имеет отношение к солнцу?»
«Спроси у них в Калифорнии, дорогая. — Бледно-голубым веером она смахивает крошки с металлического стула и деловито усаживается. — Эти люди проводят половину своего времени в деловых разъездах. Пересекают Лондон то в том, то в другом направлении по меньшей мере десятки раз в месяц. Как будто собирают сведения о ком-то. Я начинаю задумываться, а нет ли в этом какого-нибудь умысла? Ну вроде того, как действовали раньше гильдии нищих или другие уличные шайки. Доктор Мейл прибыл. — Она смотрит на подошедшую к ним взять заказ краснолицую даму, которую все здесь называют Миссис Клёцка. — Пожалуйста, миссис Ди, два кофе с молоком. Ты довольна, Мэри? Что ты о нем думаешь?»
«Я еще с ним не встречалась». Мэри стесняется своего платья из набивного ситчика.
«Так ты и не встретишься с ним, дорогая. Сколько во всем Лондоне клиник? Таких, какие он хочет открыть? Допустим, нам станет полегче. Ее кожа всегда была темной или ты думаешь она стала такой от огня? Хотя от огня становятся красными, да, Мэри? А потом черными. Могу предположить, что ты оказалась на промежуточной стадии и могла стать коричневой. В долю секунды. Как цыганка! С другой стороны, у Мэри такая нежная, бледная кожа. Да, Мэри, дорогая?»
С удивлением Мэри обнаруживает, что, кажется, задремала. Она уже давным-давно лежит в своей постели.
«Ты что-то говорила о костюмах? О бале?»
«Если в своем костюме ты хочешь выглядеть забавной, то что ты скажешь о двадцатых годах? Будь уверена, никто не удержится от смеха, увидев тебя в одежде двадцатипяти-или тридцатилетней давности. Тот период был недооценен и буквально напрашивается на новое, карикатурное прочтение. Что скажешь, например, о прическах в стиле "консервная банка ", со всеми этими петельками и спущенными на лоб локонами, и о ветвящихся орнаментах, о платьях с низкой талией и шалями, о чулках абрикосового цвета ? Я вдруг сообразила, что одежду того времени можно отыскать в сундуках на чердаке у тетушки или кузины, потому что сейчас эти костюмы стали почти "историческими "».
«У меня нет тетушек, кажется, — говорит Мэри. — Но кузины, должно быть, есть. Однако они не намного старше меня. И я не знаю, где их искать».
«Мы могли бы подумать о переводе определенных больных на амбулаторное лечение при условии, что они будут регулярно посещать свои клиники. Стоит об этом подумать. Давно вы у нас?»
— Почти двадцать лет, сэр. — Сестра Китти Додд откладывает свой журнал.
«Баю-бай, спокойной ночи! Вышел в путь уже молочник…»
Мэри и Мерль остановились на Флит-стрит, чтобы выпить по чашке горячего шоколада. Туда и сюда мимо них проезжают запряженные лошадьми фургоны и такое множество разнообразных автомобилей, как будто дефицита бензина не было и в помине. На той стороне улицы они замечают пару: кипучую Джанет Гейнор и Нильса Астера с довольно кислым выражением лица. Он останавливается у огромной каменной стены — Мэри кажется, что это тюрьма «Флит».
«Эти ворота по-настоящему пугают меня всякий раз, когда я прохожу мимо. Так же как и тебе, однажды мне пришлось побывать за ними. То, что происходит там, ужасно».
Мэри пытается им помахать, но Мерль, очевидно, не хочет, чтобы кто-нибудь из них ее заметил. Мэри опускает руку.
«Этот человек — свинья, — говорит Мерль. — Странно, что он на свободе. Не могу даже сказать тебе, что он сделал своей жене».
«Дармоед и тунеядец, у него на лбу написано».
«Это еще слабо сказано».
Мерль настроена необыкновенно критично. Сзади за столиком вполголоса беседуют две солнечные женщины. «Потом ты входишь. Не думай ни о чем. Не думай, что он выглядит смешно. Он не так уж изувечен знаешь но все же сделай себе свежий макияж ему нравится когда ты выглядишь великолепно это его приободрит помни об одном страдать совершенно не нужно он не грустит скоро он опять придет в норму не беспокойся говорят это похоже на реставрацию…» Мэри пытается повернуть голову, чтобы получше разглядеть женщин, но Мерль останавливает ее: «Не покидай меня, Мэри, дорогая. Ты мне нужна».
Польщенная, Мэри наклоняется к своей подруге:
«Я уже сказала тебе, какое красивое у тебя платье? Жаль, что тебя не было с нами раньше. Нам было по-настоящему весело. С тремя матросами. Что с тобой?»
Мерль опускает глаза, но ясно, что она готова расплакаться.
«Перед тем как прийти сюда, я работала в цирке. Работала, пока его не закрыли. А теперь в Лондоне нет зимнего цирка, только в Париже, на Бульвар-де-Темпль. Знаешь?»
«Я никогда не бывала в Париже, Мерль».
«Большой разницы нет. Думаю, что нет разницы и между прошлым веком и нынешним. Я имею в виду, стало ли нас теперь больше?»
Она поднимает глаза, чтобы убедиться, что Нильс Астер и Джанет Гейнор уже ушли. Она почти шепчет:
«Я имею в виду тех людей, которым нужны таблетки. Прости за эвфемизм, дорогая, но нам ведь не разрешено употреблять слово „сумасшедший“, не так ли? Что скажешь? Мы когда-нибудь выберемся отсюда?»
«Сейчас у нас будущего нет, — ласково говорит ей Мэри. — Для меня, во всяком случае. Я словно приклеилась к настоящему. Если ты принимаешь это как данность, то со временем можешь избежать ответственности. Для всего остального я слишком слаба».
«Ты слишком сурова к себе. Я все еще очень хорошая актриса. Между нами, конечно. Дети всегда переносят боль намного легче, чем взрослые, не так ли? Не потому ли это, что они не испытали настоящего наслаждения? Ох, Мэри, да я не отличу своей задницы от локтя, как говаривал мой дедушка! Здесь очень мало людей, которые хотя бы раз не воспользовались псевдонимом. — Мерль вздыхает. — Как твой папа».
Мэри испытывает к Мерль горячее сочувствие, но не знает, чем ей помочь. Она допивает шоколад и откидывается на стуле, чтобы посмотреть на улицу.
«У меня была старая, времен Первой мировой войны, фотография одного мальчика. Я думала, что он вполне мог бы быть моим отцом: очень юный парнишка с почти девичьим личиком. Но у него на форме были сержантские нашивки. Я раздобыла лупу и пыталась разглядеть кокарду на фуражке, но это мало что мне дало. Вероятно, он был человеком образованным: у него был красивый почерк. Я думала, что он был джентльменом. Наверное, он уехал в Канаду и мама за ним, но бабушка никогда не слыхала о них больше, и, конечно, они не были женаты. Эта кокарда на фуражке была в виде какого-то животного, может быть оленя. На фотографии было написано „Искр, ваш Эдвард С. Эванс“, но, думаю, тебе все это неинтересно».
«Ну, теперь-то он уже, наверное, умер, — заботливо говорит Мерль. — Я бы хотела больше помочь тебе, но мой огонь… Он питается моей кровью вот почему я такая бледная моему пламени так много нужно и все же есть некоторое утешение если представить себе сколько других женщин не выжили в огне в Дрездене в Токио в Мадриде они нашли ее в Ричмонд-парке она сказала что последовала за Робином Гудом в Шервудский лес, но мы не нашли никакого Робина Гуда хотя и наткнулись там на оленя убитого двухфутовой стрелой с оперением цветов Королевского общества любителей стрельбы из лука четырнадцатого века но и в наши дни тоже встречается немало таких любителей мне сказали что они так и не поймали мистера Гуда кто бы он ни был но он уложил по меньшей мере трех оленей…»
«Это противозаконно, не так ли? — Мэри берет Мерль за руку. Глаза ее подруги стали горячими и плоскими, как у солнечной женщины. Зрачки фактически исчезли. — Я имею в виду убийство королевского оленя. Но ты ведь была там. Ты должна знать».
«Это абсолютно противозаконно. — Мерль берет себя в руки. Она теребит складки своего роскошного платья. — Ты думаешь об Оливии де Хэвиленд? Но что они все же собираются с этим делать? Ты действительно намереваешься остаться тут навечно, дорогая? Я не возражаю, просто мне интересно. — Ее голос стал мягче, в нем появился легкий ирландский акцент. — Он просил меня вернуться к нему свободной. Мы не должны были расставаться никогда. Разве я виновата, сказала я, что не могу читать чужие мысли? Но ему, бедняжке, фантазия была нужна куда больше, чем мне».
я бы тогда умерла не знала бы что сказать я плакала всю дорогу на этом самолете но он был так слаб ему так много всего было нужно он был как все остальные видел во мне сильную женщину мать несправедливо
Мэри Газали хмурится во сне. Сестра Китти Додд поправляет легкую простынку, прикрывающую ее до плеч. Врачи выходят.
— Да, лучше бы тебе отсюда выбраться. Не нравится мне, куда они клонят, моя милая, и это истинная правда. А мой новый мальчик… Он бы тебе понравился.
я сыграла свою роль хорошо держалась за нее чем бы она ни была ничего не сказала там живет Леди Пустельга у нее в доме ястребов двадцать всех сама вырастила говорят они пытаются проследить источник жара все эти несчастные в Азии не знаю как они это делают поджигают себя маленькая пивоварня и паб рядышком на том старом месте одному только плющу уже лет четыреста когда-то я командовал сотнями и мои решения что-то значили для нашей истории все чего я прошу это отдельная комната в палате крадут вещи причем не только другие больные но чаще санитары может я слишком чувствителен улавливает миллион оттенков паровозного дыма и выхлопных газов любит смотреть как закат ползет сквозь туман я принадлежал к тайному благотворительному обществу все Лондонские совы Питер это ты на эскалаторах что-то случилось
