даль
ний путь.
С вечера уже были назначены два новых бригадира, и Перваков, Сушков и Сохин, а с ними и полицейский Иосиф Карлович Устинов упаковывали золото, складывали вещи, оружие, набирали продукты в дорогу. Из еды главным образом вяленое мясо и рыба, сухари из лепёшек и кулёк проса. Устинов заметил:
— Не мало ли съедобных припасов?
Сушков ответил:
— Иосиф Карлович, не переживайте, голодать не придётся, тайга накормит. — Полицейский промолчал, пожав лишь плечами. По нему было видно — не очень-то хотелось отправляться через сопки и долины, пересекать речки, ключи, мари, кормить тучи гнуса, пока доберёшься до Олёкминска. Но ничего не поделаешь, старший полицейский выбор оставил на нём.
Севастьяна трудный путь не тревожил, знал проторённую дорогу и не сомневался в успехе исполнения порученного начальством задания, да и вообще тайгу считал обжитым краем, а потому мысли больше возвращали его к Екатерине: «Обрадуется, а как же! Нежданно-негаданно, и вот он, объявился! Хоть и коротка встреча будет, но радостная, поговорим, посудачим и обратно… Скорее бы конец сезона, да свадьбу сыграть. Эх, Катерина, заработаю на прииске денег, так свадьбу как праздник на селе устроим!.. Пару балалаечников приглашу, пусть народ веселят!..»
На заре группа всадников в количестве четырёх человек на лошадях, одной лошади без ездока и с десятью оленями в одной связке цепью один за другим тронулись в путь. Золото распределили равномерно по тяжести, и находилось в небольших тюках на четырёх лошадях, больше нагрузили на пятую лошадь. На часть оленей навьючили вещи и продукты, остальные шли без груза. Планировали на этих оленях и на лошадях завести обратным ходом продукты и товары первой необходимости, на что Миронов выдал Севастьяну потребную сумму денег. Миронов написал и вручил Севастьяну пакет с письмом для Трубникова, в котором подробно изложил положение на прииске, отметил его перспективу, не забыл заказать и железные колёсики и оси к тачкам.
На Вознесенском отряд дополнился всадниками в количестве трёх человек, лошадьми и оленями, также предусмотренными для перевозки продуктов из Олёкминска для своего прииска. Сопровождающие приисковое золото были знакомые Севастьяну лица: Окулов, Никита Роткин и некий Серафим Мымрин.
Где встречались подъёмы или мари, слазили с лошадей и вели за поводья, как-никак лошадям нужна и отдушина, нести на себе людей и золото в жару тяжкая работа, а выступающий на крупе запах пота больше привлекает оводов, а они своими укусами донимают животных. На исходе первого дня пути встретился медведь. Увидели его неожиданно, он стоял у ручья, водил носом и нюхал воздух, повернул голову в сторону путников. Сушков пронзительно свистнул, а затем громко крикнул:
— Э-э-эй! А ну с дороги!
Топтыгин резко развернулся, и только успели разглядеть его задние лапы.
Все рассмеялись, проводив взглядом хозяина тайги, а животные насторожились, напряглись, но вскоре успокоились, когда медведь исчез из поля зрения, а с ним и его запах.
У этого ключа и остановились, развели огонь, приготовили горячую пищу, вскипятили воду для чая. А готовить было из чего, устроили целый пир, которому рад был больше Устинов. Днём в урочище Сохин подстрелил крупного глухаря, птица сидела на разлапистой высокой ели, к удивлению, не улетала и с любопытством свысока наблюдала за движением отряда, скорее глухарь подумал, что это бредёт дикий табун сохатых и оленей, но ошибся. Сохин умело и снял его с ветки одним выстрелом.
Насытившись, начали натаскивать сушняк, чтобы всю ночь поддерживать костёр, отгонять мошку и комаров, отпугивать злобных лесных зверей — кроме медведей водятся рыси, а бывают и волки, которых, вне сомнений, привлекает обилие всевозможных копытных.
Ночь прошла спокойно, если не считать единожды встревоживших тех, кто не успел уснуть — услышали мощное уханье: у-гу-ух! — это кричал филин-самец. Его крик прокатился по распадку и затих.
— Кто это? — вскочил от дремоты Устинов.
— Филин голос подал — пугач местный, — пояснил Окулов.
— Надо ж, действительно пугач, — удивился Устинов.
— Вы не слышали, как весной филины орут, бывает, лают словно собаки, особо если у гнезд их кто встревожит. А вообще птица красивая, глаза яркие, большие, круглые, а оперение серое с разными оттенками. Охотник что надо! Не только зайцев и уток ловит, и мышами не брезгует. Клюв орлиный, когти длинные острые. В жертву вонзит, вцепится, считай, конец ей, клювом раз, другой долбанёт, и дух вон, с норовом птица.
— На людей-то не кидается? — уточнил полицейский.
— Нет, они бросаются тогда, когда к птенцам кто приближается, тут уж могут крыльями захлестнуть или поклевать по макушке, не так чтоб прямо, но дают знать — иди прочь!
Спали вокруг очага, подстелив под себя лапник, а поверх накидки, костёр поддерживали Севастьян, Сушков, Сохин, Окулов, Роткин и Мымрин по очереди по часу, но все успели выспаться, восстановить силы и бодрость. Устинов как завалился с вечера, так и не просыпался до утра, а лишь иногда ворочался и похрапывал. Севастьян, глядя на спящего полицейского, удивлялся его беспечности: «Ну и ну, с такой Государевой стражей можно всё проспать, увози золото куда желаешь, вези в любом направлении, а там ищи ветра средь сопок, крепко надеется на нас — уверен, мы не те люди, чтобы сотворить недоброе, вот и дрыхнет, как медведь в берлоге».
Животных развьючили для отдыха, но оставили всех на длинных поводьях, достаточных, чтобы пощипать подножный корм. Вьюки, в которых находилось золото, сложили в одно место, ближе к костру, они были на виду всех, и дежурившие у огня не спускали с них глаз. Хотя каждый думал: да куда они денутся в такой глуши и скоплении столь народу, да ещё вооружённого ружьями? Целому разбойному отряду отпор дать можно!
Окулов вкратце поделился с Севастьяном о делах на прииске Вознесенском. Оказалось, работают на пяти промывочных приборах, золото хорошее, такое он видит впервые — много подняли самородков разной величины и весом, но в основном россыпное, как и на прииске Спасском. Старатели разные, иные глядят на металл с завидными глазами, и не понять, о чём думают. Кто о добром заработке при таком намыве, кто и с умыслом, украсть бы с бутары какой самородочек. Но побаиваются, хотя где ж за каждым усмотришь, коль такие работы развернули, а порода везде золотоносная. Поведал и о двух партиях от других иркутских купцов, побывавших у них на прииске и далее направившихся на поиски новых месторождений. Говорят с уверенностью, мол, раз на Хомолхо открыли богатое золото, то оно и на других речках должно быть. Очи горят у них, словно очумелые, знать, хорошие деньги пообещали им, коль обнаружат, карты Олёкминского округа при них
