Перекатившись на спину, Эмма потянулась и взглянула сначала на небо, а затем на деревья. Трава казалась такой же прохладной, как и воздух, но Эмма вся горела изнутри.
Казалось, она была не в силах надолго отвести от него взгляд, поэтому повернулась и посмотрела на его лицо еще раз. Эмма ощущала связь со всем вокруг, будто принадлежала этому месту.
Вот чего ей всегда не хватало.
Ее переполняло удовольствие. Ей хотелось заплакать от облегчения. Он поймал ее и все еще хотел. Эмма осознала, что не может перестать касаться Лаклейна, будто боясь, что он исчезнет. Сейчас она не понимала, как могла быть такой жестокой по отношению к нему.
Она помнила, что разозлилась на него и убежала, но не могла сообразить — почему. Она была просто не в силах злиться на мужчину, который смотрел на нее так, как Лаклейн.
В его взгляде читался страх.
— Я не хотел причинять тебе боль. Я старался не допустить этого.
— Она быстро прошла. Я тоже пыталась не причинить тебе боли.
Он ухмыльнулся, затем спросил:
— Ты слышала внутри себя какой-то голос? Ты знала о некоторых вещах…
Она кивнула.
— Это было похоже… на инстинкт, но такой, который я осознавала. Поначалу это меня напугало.
— А потом?
— Потом я поняла, что он, не знаю, как сказать, вел меня… в правильном направлении.
— Каково было ощущать волшебство луны на своей коже?
— Почти также прекрасно, как бегать. Божественно. Лаклейн, я чувствовала запахи.
Его тело затряслось. Он осел на землю и, притянув ее к своей груди, усадил на себя.
— Спи, — его веки уже закрывались, но он ее все же поцеловал.
— Устал удовлетворять мою юную пару. И от твоего трюка тоже.
Эмма вспомнила прошлую ночь и напряглась.
— Я лишь отплатила тебе той же монетой, — если он взял ее, чтобы преподать урок…
— Да. Мне нравится, что ты не остаешься в долгу, — произнес он сонным голосом в ее волосы.
— Ты учишь меня, Эммалин.
С этими словами та ярость, что она хотела чувствовать по отношению к его действиям — или считала, что должна чувствовать, как любая другая сильная женщина — ушла в небытие. Она оказалась бесхребетной слабачкой и знала это. Потому что после одной единственной сокрушительной ночи на траве, каких-то пятнадцати оргазмов и парочки нежных взглядов она была почти что готова вцепиться руками и впиться клыками в этого сильного ликана с большим сердцем и никогда не отпускать.
Будто прочитав ее мысли, он пробормотал:
— Нужен сон. Но когда я восстановлю силы, то смогу дать тебе это, — он толкнулся в нее все еще полувозбужденной плотью, — и столько крови, сколько ты сможешь выпить.
Ее плоть тут же сжалась вокруг его члена.
На губах Лаклейна заиграла ухмылка.
— Каждую ночь, обещаю тебе.
Поцеловав ее в лоб, он добавил:
— А теперь отдыхай.
— Но солнце скоро взойдет.
— Ты окажешься в нашей постели задолго до первых лучей.
Ее тело было теплым и расслабленным в его руках, но мысли метались в панике. Да, она хотела остаться здесь, в открытом поле, лежа в его объятиях прямо на земле, которую они разворотили за несколько часов секса. Но открытая местность — такая как стоянка или футбольное поле или, Боже упаси, равнина — была для нее смертельной ловушкой. Спать под звездами? Этого следовало избежать любой ценой. Ей было просто необходимо укрытие, огромный навес, пещера или любое другое место, где она смогла бы спрятаться подальше от солнца.
И все же, желание остаться здесь было не менее сильным, противореча ее чувству самосохранения. Инстинкт ликанов, которым он с ней поделился, был прекрасен и почти непреодолим, но существовала одна маленькая проблема.
Она была вампиром.
Он перекатился во сне и прижал ее ближе к себе. Положив на нее колено, он завернул руку вокруг ее головы. Защищая. Укрывая ее своим телом.
Так было лучше. Может, просто сдаться?!
— Моя, — тихо прорычал он. — Скучал по тебе.
Да. Очевидно, она тоже по нему скучала.
Сдайся. Доверься ему. Ее веки медленно закрылись. Ее последней мыслью было — «Никогда не знала дня. Или ночи…»
Глава 27
Лежа на боку в их кровати, Лаклейн ласкал Эмму, проводя пальцами от ее живота до ложбинки между нежными грудями и снова вниз. Он чувствовал, как воздух потрескивает из-за возникающего электричества. После сегодняшней ночи он знал, что это из-за нее.
Лаклейн не понимал, как она все еще могла желать его и почему казалась такой довольной. Он проснулся, мучаясь угрызениями совести за свои действия. Эмма превзошла все его мечты. Она была такой красивой, такой страстной — и он наконец-то сделал ее своей. Снова и снова. Под полной луной она подарила ему невообразимое, ошеломляющее наслаждение — и чувство глубочайшего единения с нею.
Эмма подарила ему все это, а он лишил ее девственности на земле в лесу, вонзившись в ее нежную плоть, словно животное, каким она его считала. Лаклейну казалось… казалось, что он заставил ее кричать от боли.
А затем он варварски оставил метку на ее шее. Эмма никогда не сможет ее увидеть — никто не сможет, лишь ликанам это доступно — или почувствовать, но всю жизнь будет носить его яростное клеймо. И все ликаны, лишь увидев метку, будут знать, что он сходил с ума от страсти по ней. Или же решат, что он вложил в отметину столько силы в качестве явно угрожающего предупреждения другим ликанам. И оба раза будут правы. И все же, несмотря на все это, Эмма казалась довольной им. Протянув руку с мечтательным выражением на лице, она стала поглаживать его щеку, счастливо щебеча.
— Ты не пила сегодня. Хочешь?
— Нет. Почему-то нет. — Эмма широко улыбнулась: — Возможно, потому, что много украла вчера.
— Дерзкая девчонка, — Лаклейн нагнулся и провел носом по ее груди, заставив Эмму подпрыгнуть. — Ты же знаешь, я по своему желанию делаю это. — Сжав ее подбородок, он встретился с ней глазами: — Ты ведь знаешь это, верно? В любой момент, когда тебе нужно, даже если я сплю, я хочу, чтобы ты пила.
— Тебе действительно это нравится?
— Нравится — не то слово, которое я стал бы использовать.
— Ты бы быстрее выздоровел, если бы я не пила.
— Возможно, но мое выздоровление не было бы таким сладким.
И все же Эмму не удалось так легко сбить с толку.
— Лаклейн, иногда я чувствую себя страшной обузой. — Прежде чем он успел возразить, она продолжила: — Когда я пила первый раз, ты спросил меня, верю ли я, что ты можешь превратить меня в ликаншу. Смог бы?
Увидев, что Эмма серьезна, Лаклейн напрягся.
— Эмма, ты знаешь, что ни одно живое существо не может быть обращено, сначала не умерев. — Катализатором для превращения в вампира, упыря, призрака, для любого из созданий Ллора была смерть. — Мне придется полностью обратиться, сдаться зверю, а потом убить тебя, надеясь, что ты заразишься и сможешь родиться заново. — Молясь, что она примет в себя частичку зверя, и он оживет в ней, но не овладеет полностью. — И если ты выживешь, то много лет будешь оставаться взаперти, пока не научишься контролировать… одержимость. — Большинству требуется около десяти лет. Некоторым это так и не удается.
