Таковы, в третьих, оценочно-характеризующие личные именования (преимущественно вокативы) типа Балда Иванович (Ивановна) и под., широко распространенные в говорах, просторечии и разговорной речи. Ср., например, в одном из рязанских говоров: «Кроф’ он штол’? Он д’ит’ам кроф’, а мн’е он – Ч’орт Иваныч!..» (Словарь современного русского народного говора. М., 1969. С. 253). Ср. также: «– Эх вы, Декадент Иванович, – грубо махнул на него рукой Аргаковский, – тряпку вам сосать!..» (А. И. Куприн. Поединок, 1905);«…чем чище, чем возвышеннее казалась она ему несколько минут пред тем, тем больнее резали его ухо грубые, циничные слова и выражения: “интересный мужчинка”, “Захудай Иваныч” и тому подобные mots кафешантанного лексикона» (Ф. Ф. Тютчев. Денщик, 1888); «…смеялись над рассказом Ивана Гнедых, как он в селе пищу покупал: – Говорю ему, Идолу Иванычу: для лесных братьев получше отпускай, разбойник…» (Л. Андреев. Сашка Жегулев, II, 2); «[Тропачев – Василию Семеновичу Кузовкину]…Ну, как вы поживаете, Имярек Иваныч? Я вас давно не видал…» (И. С. Тургенев. Нахлебник, 2, 1848); «-…Танцуешь с какой-нибудь кривулей ивановной, улыбаешься по-дурацки, а сам думаешь…» (А. Чехов. Один из многих); «– А ты что же, обалдуй иванович, зачем ты той девице дал адрес? Котелок твой соображает?…» (Ю. Пиляр, Последняя электричка, II); «…он никакой: ни матки, ни батьки нет, а так – пришей кобыле хвост, пристебай иванович» (В. Козько. Високосный год); Разбудил Володьку отец. Ты что же это, Соня Ивановна? – Уроков очень много, – вздохнул Володька. – Я вчера до трех часов ночи занимался…» (Л. Пантелеев. Индиан Чубатый); «Утром, во время лабораторных, Юра вышел на улицу. Я спросил: “Ты куда?” Он ответил: “Передать ключи отцу”. А это был не отец, а этот Тип Иванович…» (А. Рыбаков. Выстрел, 34 – речь идет о темном дельце Валентине Валентиновиче Навроцком); «– Ну чего, чего, трус Иваныч? Чего ты?» (Г. Бакланов. Друзья, VII); «– Ты что же это, Шут Иванович, на репетицию не приходил? – набросился на него комик…» (А. П. Чехов. Актерская гибель) и т. п.
Значительно реже и, насколько позволяют судить немногие фактические данные, исключительно в просторечии Сибири, в этой же функции используется второе символическое патронимическое имя– Петрович. Ср. в сибирских записях Ф. М. Достоевского (1860): «– Ну-ну-ну! – полно вам, – закричал инвалид, проживавший для порядка в казарме и потому спавший в углу на особой койке. – Вода, ребята! Невалид Петрович проснулся! Невалиду Петровичу, родимому братцу!..» (Записки из Мертвого дома, II); «– Начинать! Скорей! – Скорей скорого не сделаешь, Иван Матвеич. – Да ты и так ничего не делаешь, эй! Савельев! Разговор Петрович! Тебе говорю: что стоишь, глаза продаешь!.. начинать!..» (Там же, VI); «– Куда это мужичье-то валит? – помолчав, спросил первый <арестант>, указывая вдаль на толпу мужиков, пробиравшихся куда-то гуськом по цельному снегу. Все лениво оборотились в их сторону и принялись их пересмеивать <…> Ишь, братан Петрович, как оболокся!.. – заметил один, передразнивая выговором мужиков…» (Там же, VI). Возможно, что то же предпочтение действовало и в ситуации крещения: «– Капитан спасательного судна старции Отомари – Архип Петрович Накамура-сан. – М-да. Почему Архип Петрович? – А… Крещеный. Православный японец…» (Г. Лаптев. Вексельное дело. Новосибирск, 1965. С. 261).
Отсюда – как вторичное явление – использование подобных образований в отношении к абстрактным понятиям, действиям, общественным движениям, учреждениям и т. п. Ср.: «…нельзя всем построить собственные домики и безмятежно жить в них, пока двужильный старик Захват Иванович сидит на большой коробке да похваливается, а свободная человечья душа ему молится…» (Н. С. Лесков. Некуда. Кн. I. Гл. XXV, 1, 1864). И, с другой стороны, у декабриста В. И. Штейнгеля – вместо ожидаемого в соответствии с общерусской нормой Сената Ивановича – по-видимому, отражающее воздействие сибирской речи во время его многолетней сибирской ссылки – Сенат Петрович: «Не могу не присовокупить пламенного моего желания, чтобы Господь избавил вас от состязания со стариком Сенатом Петровичем…» (В. И. Штейнгель – А.Ф. Бриггену, 30 июля 1852 г.). Ср. также – в сдвинутой функции – из материалов нашего времени: «[Авдонин]…Я от нее в коридор, а она дверь на замок. Вот в носках и того… задал Отрыв Петровича…[Мария] Как – Отрыв Петровича? [Авдонин] Ну, значит, бежать…» (А. Салынский. Мария).
2.3. Второй компонент рассмотренных именований, патронимическое имя на – ович, – овна, присоединяясь к апеллятиву, употребляется с погашенным антропонимическим значением, приобретая взамен другие функции. Оно становится здесь прежде всего знаком определенной антропонимической модели и, выступая как представление второго ее компонента, маркирует все образование в целом и особенно первую его часть, придавая апеллятиву статус антропонима.[134] В то же время это имя оказывается еще и этнонимизирующим знаком, знаком принадлежности объекта культурному миру русского этноса.
Словообразовательно связанные с личными именами Иван и Петр и фамильными Иванов, Иванова, Петров, Петрова этими именами – символами «среднего русского» (ср. Свен Свенссон как имя «среднего шведа»),[135] патронимы Иванович, Ивановна (реже Петрович и Петровна) также являются символическими, и употребление их в такой функции может считаться строго нормативным.
Использование на их месте других патронимических имен – ср. народное именование сохи Сохой Андреевной, лисы Лисой (Лисаветой) Патрикеевной (отсюда: «Лис Патрикеич». Поэма в 12 песнях И. В. Гёте. С 36-ю эстампами по меди и 24-мя гравюрами по рисункам В. Каульбаха. СПб., 1870), а крещенского мороза – по связи с Васильевым вечером – Морозом Васильевичем, имя Потапович в общеизвестном сказочном именовании медведя или Сова Савельевна как именование сказочной птицы в повести А. Ф. Вельтмана «Сердце и думка» (1838), – наблюдается лишь единично и, обнаруживая четкую обусловленность некоторыми специальными семантическими и фонетическими факторами, должно рассматриваться как явление преднамеренного, художественно и экспрессивно оправданного нарушения указанной нормы.
Норма, о которой идет речь, должна быть признана одной из важнейших ономастических норм и тем более интересна, что за ней стоит многовековая культурно-этническая традиция. У истоков ее находятся именования типа Дунай Иванович и Дон Иванович. В ее русле шутливое именование паралича Кондратий Иванович (ср. кондратий и кондрашка). Одно из поздних ее порождений – именование Мамонт Иванович (по сообщению телевидения и прессы – чучело мамонта, выставленное в павильоне СССР на международной выставке «Экспо-73» в Японии).
Очень рано эта традиция сделала патронимы Иванович, Ивановна знаком натурализации нерусских в России. Одни получили такое отчество в качестве правильного трансформа их собственного второго имени (к примерам, приведенным выше, ср. еще Франц Иванович – именование гувернера Франца Иоганна Мендера в романе Б. Окуджавы «Свидание с Бонапартом»), другие – в соответствии с подлинным именем отца (так, великий австрийский композитор Иоганн Штраус-младший получил во время своих гастролей в Петербурге в 1865–1869 гг. дружеское именование Иван Иванович, – с отчеством, опиравшимся на имя его отца Иоганна Штрауса-старшего), третьи – как условное второе имя, позволявшее избежать фонетических трудностей, связанных с образованием отчеств от тех или иных нерусских имен. Одни носили его как часть законного паспортного именования, другие присваивали его себе самовольно, третьи получали его от русского окружения. Один из самых ранних примеров: славянский просветитель и ученый, проповедник славянского единства, автор «Всеславянского языка» (1659–1666), хорват Юрий Крижанич (1618–1683), прибывший в Москву в 1659 г. и проведший 15 лет в тобольской ссылке, был принят на Руси как «выходец-сербенин» «Юрий Иванович». Как указал В. О. Ключевский, он не знал своих родителей и сиротой был вывезен в Италию (Собрание сочинений. М., 1985. Т. III. С. 312). Была крещена Авдотьей Ивановной калмычка карлица-шутиха при дворе Анны Иоанновны (Русская старина, 1873. Кн. 3. С. 347), как позднее стала Екатериной Ивановной камчадалка, взятая ко двору Екатерины Великой (Русский Архив, 1870. Кн. 3. Вып 12. С. 2085). Ивановичем был назван также выдающийся художник-калмык, родившийся около 1765 г., в пятилетнем возрасте похищенный в астраханских степях яицкими казаками, доставленный ко двору Екатерины и получивший при крещении имя Федор (Прометей. Вып. 9. М., 1973, C. 48). Федором Ивановичем стал также, следуя уже установившейся культурно-языковой традиции, прибывший в Россию из Лифляндии граф Фердинанд Тизенгаузен, женившийся на дочери М. И. Кутузова, впоследствии приятельнице Пушкина, Елизавете Михайловне (во втором браке – Хитрово). И то же отчество на русский лад получил брат Ж.-П. Марата, профессор французской словесности в Царскосельском лицее в пушкинские годы, Давид Марат, переименованный в Будри [Черейский 1988: 50]. И знакомая Пушкина по Кавказу в 1820 г. молодая татарка Зара, крестница генерала Н. Н. Раевского, жившая в его доме, была названа Анной Ивановной [Черейский 1988: 16]. Ср. также рассказ А. Чехова «Перекати-поле», герой которого Исаак принял при крещении имя-именование Александр Иванович. Этот ряд может быть не-ограниченно продолжен хотя бы до псевдонима Сталина – Коба Иванович, которым он подписывал свои публикации в «Бакинском рабочем» в 1906–1907 гг.
