Мисато-сан параллельно запихивала какие-то предметы в портфель, и вообще — явно собиралась на работу. Очень нервно собиралась. Я отстраненно фиксировал детали, мозги привычно ушли в нокдаун, что там работало и чем я там думал, — не знаю. «О, кстати».
— Я не знаю, капитан.
— Не знаешь?
Молчанка. Гляделки. И я выдержу. Я точно выдержу, потому что мне нужно время, хотя бы немного времени. Если я прямо сейчас проиграю поддержку капитана, мне конец. Мне сраный конец.
— Предположим.
Кацураги вернулась к запихиванию какого-то прибора в карман, а я облизнул изнутри губы. Маленькая победа — маленький укол чего-то целебного прямиком в мозг.
— Скажите, кэп… Вы знаете, почему в этом участвует именно Айда Кенске?
Бинго. Капитан даже не замедлила движений рук, ни одна черточка не изменилась в ее лице, но после вчерашнего, наверное, я узнал свою начальницу лучше, чем за все прошлые годы.
— Понятия не имею.
— Вы уверены?
«Это я что? В атаку пошел?»
— Слушай, ты!.. — прищурившись, начала Кацураги.
— Он мой наблюдатель?
Кацураги внимательно посмотрела на меня, а потом твердо сказала: «Нет», — и отключилась. Иногда бывает так, что «нет» означает «может быть», а еще реже «нет» звучит как «да». И черт меня побери, если это не был тот самый редкий случай.
Я сунул нос в сложенные ладони — вроде, так когда-то молились — и представил теперь полную картину, целое поле боя. Мои флаги в этой битве уже все полегли. Все — то есть, совсем все.
— Кто такой наблюдатель?
Рей села на стол передо мной, а я смотрел на нее поверх своих пальцев, и мне было плохо.
— Это контролер, соглядатай. Человек, который ведет досье на блэйд раннера. Мы не имеем права знать, кто это. Как правило, это кто-то из знакомых, соседей… Или из информаторов.
«У Рей острые коленки. И ребер проступает многовато, наверное. Почему ее создали такой худенькой?» Я оборвал себя: очень уж это все напоминает прощание. Очень.
— Вас нужно контролировать?
— Мы дорогие игрушки, Рей. Всегда нужен взгляд со стороны, нужен кто-то, кто вне управления будет собирать все, анализировать…
Я начинаю болтать, и это плохо. Это офигенно плохо.
Кенске ведь палился, безбожно палился, а я даже думать не стал обо всех этих его причитаниях. Он поначалу все приставал, мол, как оно — быть блэйд раннером? «А что чувствуешь, когда идешь на Еву?» Айда всегда азартно торговался, небрежно говорил: «Ты зашибаешь деньги». А я не видел разницы между просто интересом к моей работе и болезненным интересом.
Я опустил голову на колени Аянами. Колени были прохладными, а мои щеки, оказывается, горели огнем. Наверное, вникни я в его слова, поройся в базе данных, я бы легко обнаружил, что он раз сорок подавал документы в академию. Что у него, например, критические беды со здоровьем, что-нибудь на грани со специалом.
Я мог давно вычислить и взять на крючок своего наблюдателя — ловко, изящно, красиво. Так, чтобы он даже не пикнул, не вздумал передать кому-то свою должность. И позвони мне сегодня Нагиса, я бы просто набрал гребаного очкарика, и тот сам принес бы мне все материалы.
Если бы, ах, если бы. «Если б я был рыцарь в панцире прекрасном…»
Меня загнали — мат в два хода. Не могу спрятать Рей: наблюдатель знает обо всех моих маршрутах и тайниках. Не могу уехать с ней — это гарантируют «виндикаторы». Не могу почти ничего, кроме простого и красивого хода в ответ: вычислить Кенске, активировать «берсерк» и надеяться, что Аянами Рей найдет способ выжить.
Хотя бы она.
— Каковы твои шансы на Трибунале?
Я поднял взгляд: Рей смотрела на меня сверху вниз, и я вдруг понял, что пока я рожал драму с соплями, Ева думала о том, как спасти меня. Нет, скорее даже — как спасти нас. Хотя и напрасно это все.
— Никаких. Любое доказательство можно соорудить — хоть монтажом, хоть нанотехникой. Это ясно. Но если наблюдатель даст правдоподобное видео, а я упрусь, «Чистота» затребует МТ.
«А я не йог, чтобы спрятать свою любовь от мнемотрассирования».
Но я уже снова думал: Аянами отправила меня на второй заход. Всегда ведь успею неизящно покончить с собой в огне «берсерка».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
«Ну-ка соберись. Хватит уже давать поблажку мозгам в таких ситуациях. Ключевых проблем две: заставить наблюдателя замолчать и вывести Рей из квартиры».
Да, Нагиса может потом отправить запись еще кому-то. Но «Чистота» потеряет время и лишится важного голоса, и уж тогда их требования вывернуть мне память будут выглядеть потешно. Да, это будет пат, но пат процессуальный, который по факту играет на меня: тайна личности — это тайна личности, и не фашистам требовать ее нарушения. Наблюдатель же знает обо мне все и может подать эту запись в системе, в рамках гребаного психологического профиля. Это, кстати, объясняет, почему пакет ушел не Кацураги, например.
«А кстати, почему ты уверен, что запись до сих пор только у Кенске?»
Не уверен, понял я. Совсем не уверен. Но если предположить, что она есть еще у кого-то, тогда все зря, и можно плевать на Трибунал, и вообще на все. И опять же: ну какой пат? О чем ты, брат? Ну, замолчит Айда, ну, исчезнет свидетель, и как на это все посмотрит Трибунал? Надо просто бежать. «Да, это он, — понял я. — Самый очевидный ответ. Просто убежать».
Спецназ… У меня есть «пенфилд», у «пенфилда» — силовой режим, сносящий даже лучшие звуковые фильтры. Тех, кто не отрубится, — добьет Рей, потому что я буду в ауте, пусть и не таком тяжелом, как у «виндикаторов». Дальше… Дальше — космопорт. Мои сертификаты уже засвечены, полагаю. Значит, рейсовым на Луну — там только билет нужен, и камер в том терминале меньше.
«А я так и не изучил карты фронтира».
— Рей, одевайся и слушай меня…
Она легко скользнула со стола и пошла к шкафу, а я бубнил, глядя ей в спину, бубнил и одевался сам. Мне было противно: я убегал. Да, убегал со своей невозможной Рей. Убегал в безденежье, в никуда, с мизерными шансами добраться до межсистемного транспорта. Все, что у меня сейчас есть, — это девушка, натягивающая мои брюки, подогнанные по ней.
Хотя мне, наверное, и это много. Но почему мне так противно убегать? Нагиса? Отец? Мифический сговор? Забей. Просто забей. P.D.K. и карточку «черного» счета в карман, три капсулы «регеногеля» — туда же, прицельный модуль — на ухо. Я остановился в дверях: Аянами застегивала куртку, а я к чему-то вспомнил, что забыл носовой платок.
— Рей, если что, — у третьей колонны терминала 2-К.
Глупо ведь спрашивать: «Ты все помнишь?» Аянами кивнула, а когда я придумал очередной повод задержаться еще на секунду, она просто замерла. Словно пыталась сказать что-то, чего говорить не стоило. А потом отвернулась к зеркалу и пальцем нарисовала смайлик.
Я улыбнулся, разблокировал замок, и Рей припала к стенке у входа.
— Тихо, — прошептал я ближайшему спецназовцу. — Попытка вторжения. Окно.
Убирая на край восприятия гул крови, я понимал, что все правильно: «виндикаторы», обменявшись жестами, подтянулись к дверям, Охата остался на пролет выше, еще один — ниже. Нижнего «пенфилд» достанет, а вот Койти-сан…
Извини, приятель.
Вопль генератора врезал мне под коленки, из глаз хлынули слезы, но я успел увидеть, как, словно взлетая над оседающими «виндикаторами», мимо меня метнулась тень.
А потом меня подняли.
Я потряс головой и попытался удержаться на ногах: между ушами непрерывно взрывалось, по шее с обеих сторон текло что-то теплое.
Слух? Вроде есть. Частями.
Рей взяла меня за руку, и мы побежали.
Пролет, еще один. Еще минус несколько секунд до того, как прибудет подкрепление, и каждый чертов шаг отдается громом в черепе. Никогда не думал, что буду вот так выезжать отсюда: не замечая дверей, не считая ступеней. Да я и сейчас-то толком не думаю. Вообще.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Последний пролет в заплеванное парадное мы проскочили в два прыжка, а потом я запнулся — и дальше была боль. Меня несло кубарем по полу, вспыхивала боль в костях, а от рези в голове я почти ничего не видел, и когда к горлу подкатился клубок тошноты, меня вздернули по стенке.
