ждать письменных или телефонных приказов сверху. Они должны работать самостоятельно и с полной отдачей в соответствии с приведенными здесь принципами[222]. Они не должны ничего требовать от вышестоящих инстанций, потому что эти требования – по крайней мере, в первые месяцы, – не смогут быть удовлетворены. Напротив, при недостатке запчастей для сельхозмашин, при нехватке или поломке тягачей или при отсутствии топлива для них они должны решать эти проблемы своими силами, и пусть даже самыми примитивными методами, чтобы обеспечить выполнение основных задач: уборка урожая, заготовка урожая, посевная кампания для нового урожая. Наши люди должны понимать: они смогут подчинить себе население, только если будут действовать четко, по существу и непреклонно. Русский привык, что им командуют. Приказы и указания должны быть такими короткими, простыми, ясными и четкими, чтобы не вызывать у русских никаких вопросов и дискуссий. Дискуссии должны быть задавлены в зародыше. Только так можно успешно управлять русскими[223].
В заключение необходимо еще раз указать на самое важное: при большевистской системе Россия ушла из Европы, нарушив таким образом равновесие в европейском разделении труда. Наша задача – вернуть Россию в это европейское разделение труда, что будет неизбежно означать крах экономического равновесия в самом СССР. Поэтому ни при каких обстоятельствах не может быть речи о сохранении существующего порядка, наоборот, последует сознательный отказ от него и включение продовольственной промышленности России в европейские рамки. Из этого неизбежно следует вымирание как промышленности, так и большей части населения в прежних областях-получателях.
Эту альтернативу нельзя подчеркнуть более жестко и остро.
Игнорирование Европой основ продовольственной автаркии уже привело к тому, что северная и западная Европа сегодня голодают. Оно привело к тому, что Германия, сделавшая выводы и вступившая в «битву за производство»[224], фактически должна обменивать свои продовольственные припасы и урожай на уголь, железо, машины и т. д. в Бельгии, протекторате, губернаторстве и даже по Франции. Высокоиндустриальная, после Англии самая нуждающаяся в поставках продовольствия Германия вынуждена снабжать продуктами питания в обмен на промышленные товары регионы с лучшим климатом и сельским хозяйством, снабжать страны, которые считаются аграрными. Трудно представить себе более гротескное воплощение ошибочной европейской продовольственной политики. С другой стороны, оно как нельзя лучше показывает высокие достижения немецкого сельского хозяйства, особенно учитывая тот факт, что в четырехлетнем плане 1936 года фюрер потребовал промышленной автаркии, чтобы освободить валюту для импорта продовольствия.
Но теперь из-за событий на Востоке и из-за продолжительности войны ключевой вопрос продовольствия должен стоять на первом месте. Потому что от этого зависит не только победа в войне, но и последующее сохранение мира.
Главной целью европейского сельскохозяйственного производства останется сама Европа. Присоединение Востока ни в коем случае не означает снижения сельскохозяйственного интенсифицирования в Германии и Западной Европе. Наоборот, это интенсифицирование продолжится и усилится после войны. России во время войны и после войны отводится роль поставщика дополнительного продовольствия, которое [впоследствии] будет составлять не более 10 % от нашего собственного урожая.
Речь идет, таким образом, не о замене европейского интенсивного сельского хозяйства посредством присоединения новых земель на Востоке, а о замене ввоза продовольствия из-за океана ввозом его с Востока. При этом важны две вещи:
1) Земли на Востоке послужат нам для преодоления дефицита продовольствия во время войны и в послевоенное время. Из этого следует, что нельзя уклоняться от вмешательства в [экономическую] сущность восточных регионов. С европейской точки зрения такое вмешательство гораздо более допустимо, чем вмешательство в сущность европейского сельского хозяйства. Потому что в первом случае речь идет об обеспечении всего 10–15 % пищевой основы Европы, а во втором – об остальных 90 %.
2) В новом порядке (то есть послевоенном. – Примеч. пер.) за счет интенсифицирования сельскохозяйственного производства и роста урожаев продуктивные регионы Востока должны будут стать постоянным и растущим дополнением европейской продовольственной экономики.
Первая задача должна быть решена любыми путями, в том числе за счет жесткого сокращения потребления среди местного населения; при этом, естественно, следует делать различия между «продуктивной зоной» и регионами-получателями.
Вторая задача предполагает достаточное питание работников «продуктивной зоны» поскольку рост сельскохозяйственного производства невозможен без достаточного питания людей, которые его обеспечивают.
Поэтому не стоит даже напоминать о том, что освоение обширных восточных пространств для европейской продовольственной экономики не освобождает немецкое крестьянство от его продовольственных задач в войне и не отнимает у крестьянства его важного значения после войны. Важно также, чтобы наши люди на Востоке всегда помнили об этих основных принципах, дабы не повторить ошибку миллионов немцев в последнюю 1000 лет; немцев, которые шли на Восток, строили там чужое государство и превращались в его высший слой, не видя при этом, что служат силе, направленной против Германии и против Европы.
Докладная записка командира айнзацгруппы А о проекте решения «еврейского вопроса» (рейхскомиссариат «Остланд»)
Александр Дюков, Владимир Симиндей
Публикуемый полный и наиболее точный перевод документа, уже известного в отечественном издании без расшифровки важных карандашных вставок и соответствующих комментариев (Без срока давности…, 2020: 59–61), представляет интерес не столько с археографической точки зрения, сколько с исторической: именно эта докладная записка командира айнзацгруппы А бригадефюрера СС и генерал-майора полиции Франца Вальтера Шталекера была важным инструментом и маркером смены парадигмы в нацистской политике в отношении евреев.
Как отмечает известный американский историк Кристофер Браунинг, «резкий переход к систематическому массовому убийству произошел не в Польше, а на советской территории, где польская модель [массовой геттоизации] была решительно отброшена и где, по словам Шталекера, был избран “радикальный подход к еврейскому вопросу, ныне впервые ставший возможным на востоке”» (Браунинг, 2010: 84). Браунинг раскрывает свою мысль следующим образом: «Здесь стоит сопоставить геттоизацию и начало “окончательного решения”. В начале августа 1941 года командир айнзацгруппы “А” Франц Вальтер Шталекер решительно отверг предложение рейхскомиссара Лозе следовать в еврейской политике “Остланда” польской модели геттоизации. Чтобы понять смысл этого отказа, важно иметь в виду, что, хотя евреи, оказавшиеся в гетто, а впоследствии и многие историки рассматривали польские гетто как первый шаг на пути к уничтожению, нацистские радикалы того времени считали геттоизацию нежелательной альтернативой массовому уничтожению евреев, а вовсе не подготовкой к нему» (Браунинг, 2010: 81).
И хотя Кристофер Браунинг критикует своего германского коллегу Ганса Моммзена, введшего в научный оборот термин «кумулятивная радикализация»[225], по сути, и американский, и германский корифеи в изучении Холокоста отмечают особый рубежный характер этой августовской бумаги Шталекера. Но в отличие от Браунинга, Моммзен полагал Шталекера пусть и ярчайшим, но лишь примером проявления более широкой тенденции: «При взаимодействии РСХА и
