— Нет, никогда! Я не раз слышала от дяди, а также от моего тестя, что им известна причина, побудившая вас расстаться со своим племенем, и что причина эта делает вам честь, но более я не слыхала от них ни слова.
Сускезус внимательно выслушал ответ бабушки, но лицо его не выдавало ни малейшего волнения, только глаза — живые, подвижные и проницательные — свидетельствовали о том, что он был чрезвычайно взволнован. Однако он не сделал никакого признания; прошло некоторое время, прежде чем старый индеец выговорил какое-либо слово. Когда же он вновь заговорил, то первые его слова были:
— Да, Носивший Цепи — разумный вождь, и генерал тоже разумный человек. Знал, когда говорить и что говорить надо.
Не знаю, стала ли бы бабушка продолжать далее свои расспросы на эту тему, но только в этот момент краснокожие, выйдя из своих помещений, подходили уже к лужайке.
Бабушка отступила на несколько шагов, а дядя провел Сускезуса к группе деревьев, под которыми были расставлены скамьи для ожидаемых гостей, я же нес за стариком кресло, чтобы оказать ему наибольший почет. Все, в том числе и прислуга, последовали за нами.
Индеец и негр оба сидели на стульях на некотором расстоянии друг от друга; для всех членов нашей семьи также были вынесены стулья, и мы поместились позади Сускезуса, но немного поодаль, чтобы не стеснять никого своим присутствием.
Краснокожие гости, как всегда, приближались гуськом, то есть по одному человеку, следуя друг за другом в удивительно стройном порядке, ступая в след шедшего впереди. На этот раз им был Тысячеязычный, а далее следовали уже Огонь Прерий, Каменное Сердце, Орлиный Полет и другие. К немалому нашему удивлению, эти люди привели с собой и доверенных их надзору пленных, связанных с необычайным искусством, присущим этим диким племенам, так что всякая попытка к бегству становилась совершенно невозможной.
Вся церемония была совершенно та же, что и в первое посещение индейцев. Всеобщее довольно продолжительное молчание и внимательное созерцание хозяина и хозяином своих гостей повторилось и в этот раз. Затем Орлиный Полет, взяв затейливо выточенную из какого-то легкого мягкого камня и уже набитую трубку, зажег ее таким образом, чтобы она не скоро могла потухнуть, и почтительно поднес ее Сускезусу, который, приняв ее, сосредоточенно курил в течение нескольких минут и затем возвратил обратно тому, кто вручил ему эту трубку. То было, очевидно, знаком, по которому должны были быть зажжены и другие трубки. Мне и дяде также предложили по трубке, которые мы возвратили после двух-трех затяжек. Джон и другие слуги мужского пола также не были забыты, а Джепу эту честь оказал сам Огонь Прерий. Негр, приглядевшись к тому, что происходило вокруг него, нашел очень дурным этот обычай, принуждавший человека отдавать обратно трубку почти сейчас же после того, как ее вручили. Он не пытался даже скрывать своих мыслей на этот счет, как это стало ясно тотчас же после того, как ему подали трубку.
Видя, что перед ним стоит человек, готовый принять из его рук трубку, едва он успеет раза три затянуться, он почувствовал в душе то же самое, что он испытал бы при виде того, что у него хотят отнять ото рта кружку с любимым сидром, когда он только едва успел пригубить его.
— Нет надобности стоять тут перед моим носом, — ворчливо и сердито забормотал он, — когда докурю, я отдам вашу трубку, не бойтесь, не утащу; вот мистер Корни, или мистер Мальбон, или же мистер Хегс, не знаю уж, который из них жив, они вам скажут. Да все равно! Я еще хочу курить и не люблю вашей индейской моды выпускать сейчас же из рук то, что мне дали. Негр — есть негр, а индеец — индеец, но негр лучше! Не жди, индеец, когда я докурю, ты получишь свою трубку, как я сказал. Не советую сердить старого Джепа, он тогда бывает страшен.
Огонь Прерии, конечно, не понял и половины слов негра, но он сообразил, что тот желает докурить один всю трубку, и хотя это было против всех правил индейского общежития и нарушило, так сказать, их традиционный обычай, индеец все же вел себя с вежливостью, достойной самого благовоспитанного человека, и отошел от негра так же спокойно, как если бы все шло своим порядком. В подобных случаях чувство приличия у индейцев чрезвычайно развито. Не было даже никакой возможности заметить на его лице или в его манерах хотя бы малейший намек на то, что он считал поступок негра неприличным. Ни пожимания плечами, ни плохо скрываемых улыбочек, ни переглядывания или перемигивания, одним словом, ничего из обычных выражений неодобрения или порицания Огонь Прерии не позволил себе; он сохранил все свое хладнокровие и спокойно, с достоинством отошел в сторону и вернулся на свое место. Было ли то результатом индейского самообладания и хладнокровия, или же чистой благовоспитанности, решить трудно.
Между тем курение мало-помалу стало уже занятием всех здесь присутствовавших, но оно носило характер какой-то установленной церемонии; только один Джеп присосался к своей трубке и не выпускал ее изо рта. Его сознание превосходства своей расы над расой краснокожих было столь же непоколебимо, как и сознание своего низшего положения по отношению к белым. Вскоре, однако, все отложили в сторону свои трубки, и на некоторое время среди индейцев господствовало сосредоточенное молчание. Наконец, Огонь Прерии встал со своего места и заговорил:
— Отец наш, мы собираемся вернуться домой. Наши сквау (жены) и наши вигвамы (жилища) в прериях зовут нас обратно. Пора нам уходить отсюда! Там солнце садится, здесь оно восходит. Путь наш долог и труден. До сей минуты странствие наше было мирной прогулкой, мы не сняли ни одного скальпа, не обидели ни одного зверя, ни одного человека, и за это мы имели радость увидать отца нашего, старого дядю Сэма, и отца нашего Сускезуса, и теперь мы вернемся, счастливые и радостные, в наши прерии, в страну заката. Отец, предания и сказания наши правдивы и никогда не заключают в себе ничего лживого. Лживое предание — хуже лживого индейца. Лживый индеец своим словом обманывает и вводит в заблуждение своих друзей, жену, детей, а лживое предание обманывает целое племя. Наши же предания все правдивы; они говорят о доблестном и праведном онондаго. Хорошо и полезно для человека слушать рассказы о справедливых людях; дурно и вредно слушать рассказы о людях несправедливых. Без справедливости индеец не лучше волка! Отец мой, ты видел много зим, такова была воля Манитуnote 10. Великий Дух желает сохранить тебя долго на земле, потому что ты подобен кучке камней вдоль дороги, указующей охотнику желанную тропу; все краснокожие, взирая на тебя, думают о добре, доблести, правде и справедливости. И я знаю, Великий Дух не скоро еще отнимет у нас нашего отца и призовет его к себе, чтобы краснокожие люди не забыли, что такое добро.
