их. Последних имеют они по две и по три, а богатые часто более и сверх того несколько наложниц; всякая жена и наложница имеет особливый для себя покой, в коем муж спит с нею по очереди. Многоженство отвлекает мужей от обращения с посторонними женщинами; да они и не имеют в сем надобности. Зато женщины лишены последнего преимущества; холостые часто нарушают святость браков, знакомятся со старухами и, посредством их наряжаясь в женское платье, под видом подруг посещают преклонных им жен и наложниц, особливо в то время, когда муж в гостях у другой жены; часто и сами жены, под видом посещения подруг, ходят к своим любовникам.
Городские жители обоего пола ездят на лошадях верхом. Большая же часть деревенских на лошаках[369]; летом ходят в башмаках на босую ногу[370]. Пленных употребляют для ношения из прудов воды и во всякую тяжкую работу; содержат их скудно; редко получают они в день более фунта жугарного хлеба, испеченного с малым количеством пшеничной муки в лепешках. Последние при печении прилепляют к сторонам, а не к поду печей, коих строение у них против нашего инаково. Воровство столь строго наказывается, что даже за малость мужчин вешают, а женщин по груди окапывают в землю и убивают каменьями; за душегубство и причинение ран отдают виновного родственникам убитого или раненого, кои поступают с ним самопроизвольно, сообразно его вине; за убиение убивают, за повреждение частей тела платят таковым же повреждением, то есть зуб за зуб и глаз за глаз. Муж, увидя жену свою в весьма коротком обращении с посторонним и засвидетельствовав сие, имеет право убить их обоих; сродники похоронят их, дело сим решится, и дальнейшего ни с какой стороны ничего не бывает. Убежавшим и пойманным невольникам отрубают уши и другие члены, если не хотят лишить жизни; господа над рабами своими имеют полное право.
Употребительнейшая пища здесь, как и во многих странах азийских, есть так называемая плов, или пилава. Приготовляют ее следующим образом: сварив мясо, вынимают его и в отвар кладут сорочинское пшено, которое когда поспеет в половину, то обливается в особой посудине холодною водою, в котел же, где оно варилось, кладут упомянутое мясо, потом туда же лук, морковь, изюм и шафран. После сего как мясо, так и сказанные растения и недоваренное пшено все вместе ставят на вольный жар, сверху наливают овечье топленое сало и покрывают оное плотно. Когда смесь упреет, тогда составляют ее с огня и едят. Пищу употребляют более из мяса, нежели из растений. Посуду для стола знатные держат каменную палевую, а прочие муравленую; от медной же и оловянной имеют отвращение.
У женщин во всей Бухарии грудь наружу и только покрывается самою редкою кисеею; на титьки кладут вышитые шелком разных цветов мешочки, что все чрез кисею видно. Башмаки носят там кожаные или суконные; кафтанчики короткие, сверх них надевают, во время выезду или выходу, фараджи, то есть длинные халаты[371], в коих рукава весьма узки, вместе сшиты назади и опущены. Лицо закрывают, выключая бедных старух, волосяными сетками; девки распознаются по тому, что они плетут свои волосы кос в десять, у коих косинки так же длинны, как и у замужних; к косам из волос природных, если они коротки, привязывают другие[372], дабы длина их простиралась ниже икор, и сверх того две лопасти от головы до самых пят; лопасти таковые состоят из тонкой, вышитой шелком серпани шириною вверху вершка два, а внизу в полвершка. Весь женский пол на шее носит золотые ожерелья[373], а на голове выпуклое вышиною в четверть лукошко, по коему повязывают разные тонкие платки. Женщины носят узкие и длинные, до самых пят, исподницы (изар) из шелковой или бумажной материи, смотря по достатку; сверху же рубашку; к кисее, покрывающей грудь, привязывается спереди длиною вершка в три из серебра род цепочки, на конце коей внизу привешивается крупный жемчуг или простые пронизки; сей род цепочки именуется пешовиз.
Строения как в городах, так и деревнях суть мазанки. Обыкновенно ставят в равном один от другого расстоянии два плетня, а в промежутке между ними кладут сырой кирпич; как снаружи комнаты, так и внутри обмазывают плетень глиною, смешанною с соломою, смолотою посредством быков; после того снаружи отштукатуривают глиною, а внутри алебастром. Крыши таковой, как у нас в России, не бывает; она ровна и на одну сторону имеет некоторую покатость, поделаны также небольшие желобы, в кои стекает вода. Каменные здания чрезвычайно редки; г. Ефремов видел только около десяти, да и те строены столь давно, что едва о сем помнят. Все строения низки (у самого хана жилище вышиною аршин в пять) и внутри раскрашены; пол у них кирпичный, у богатых покрыт коврами, посредственного состояния — войлоками, а бедного — камышовыми рогожками; столы и скамейки неупотребительны.
Из числа болезней, в Бухарии бывающих, замечательна приключающаяся от волосатика, называемая там ришта (волосатик); мы объясним ее несколько. Сказано уже выше, что по причине безводия в Бухарии жители довольствуются водою, кроме рек, из проведенных из них (например, из Аму и Сыр) каналов и прудов. Вода в последних летом столь застаивается, что покрывается зеленью и служит жилищем несчетного множества насекомых, в том числе и волосатика. От питья воды волосатик неприметно входит внутрь; после вхождения в тело недели через две или три под кожею оказывается как бы толстая нитка, которая есть волосатик, откуда надлежит его осторожно и весьма легко тянуть и, чтобы не уходил в тело, обвертывать на хлопчатую бумагу, потом к больному месту прикладывать тутовые листья с постным маслом. От последнего все они выходят наружу в месяц и менее. У г. Ефремова в первый год вышло волосатиков 20, даже в том числе и из языка, в другой 15, а в третий 8; однажды один из них порвался у него при вытягивании из ноги, и, пока не вышел из оной гноем, ему невозможно было ходить по причине великого жару и лому. Жители тамошние почитают за счастие, когда ришта бывает у них летом, ибо тогда волосатики, любя тепло, выходят наружу скорее, в холодное же время они более скрываются, отчего под осень большая часть людей страждет оною болезнию и многие ходят на костылях. Болезнь ришта случается всякий год со всеми теми, которые употребляют в питье воду из прудов; берущие же ее из рек и каналов, кои почти всегда находятся за городом, оною не страждут или весьма
