Через несколько дней Кет снова столкнулась с Джимми на улице. У нее был свободный вечер, и они поехали куда-то в порт, в кабачок, который Джимми называл кофейней. Но кофейня скорее походила на неопрятный притон. За столиками сидели американцы. Голая мулатка, татуированная от шеи до пят, танцевала канкан, солдаты неистово ржали и улюлюкали. Джимми был в восторге — вот настоящий ориент, какой колорит! В общем, Кет все это тоже понравилось, она даже затянулась кальяном: сооружение из цветных колб, кувшинов и трубок с восточным поклоном было поднесено к их столику. Кет поперхнулась, закашлялась от приторного дыма и предпочла закурить сигарету.
Между прочим Джимми сказал Кет:
— В Касабланке еще двое твоих знакомых — Бен и Испанец. Помнишь, они бывали у тебя в Ист-Энде. Бен просил передать тебе привет.
Кет охватил трепет. Снова Испанец! Что, если она его встретит. К ней вернулся давно пережитый брезгливый страх. Она что-то ответила по поводу Бена и попросила Джимми отвезти ее домой — уже поздно и у нее разболелась голова от этого гама и смрада.
Кет поклялась себе, что она ни за что не появится больше на улице. Ей нельзя встречаться с Испанцем. Ни за что! С работы она пробиралась в свой номер, старалась не задерживаться в столовой, хотя знала, что отель «Анфа» предназначен только для англичан. Кет испытывала леденящий ужас при одной мысли, что Испанец снова станет ее преследовать. Так продолжалось несколько дней. Постепенно девушка начала успокаиваться. В воскресенье ее снова разыскал Джимми Пейдж и пригласил осмотреть город. Кет призналась — она не хочет встречаться с американцами, особенно с Альваресом. Почему? На это есть причины. Джимми солгал Кет, что Испанец давно уехал из Касабланки.
Но не далее как накануне вечером Джимми сидел с Альваресом в знакомом кабачке. Увлеченные разговором, они не обращали внимания на окружающих. Испанец предложил неплохой бизнес — есть возможность продать партию тканей. Ткани идут на саваны правоверным арабам. Случайно остались на армейском складе. Джимми выразил удивление: на кой черт в армейские склады попали саваны? Впрочем, ему это безразлично. Главное — сколько можно заработать?
— Без савана здешние покойники словно благовоспитанные девицы в гостиной без платья. Родственники заплатят сколько запросишь. Согласен?
Конечно, Пейдж согласился. У него есть один знакомый купец марокканец. Прибыли пополам.
Кстати о девицах. Альварес отпил из стакана. Есть еще одно выгодное дельце. Не сможет ли Джимми достать хорошеньких девочек? Для кого? Испанец наклонился через стол Пейджу и шепнул на ухо, хотя в сутолоке кабачка на них никто не обратил внимания.
— Не может быть! — воскликнул Джимми.
— Умереть мне на этом месте… Понял? В убытке не будешь. Но — чтобы первый класс! Таких вот я достану и без тебя, — Испанец кивнул на татуированную танцовщицу. — Надо что-нибудь вроде Грей.
Джимми и сам подумал тогда про Кет. Раз она ему не досталась… В подленькой душе мелкого военного спекулянта скользнуло злорадное чувство. Кет пренебрегала им, пусть пеняет теперь на себя. Она все равно небось стала теперь полковой девкой. Пейдж ни за что не женится на девчонке, хоть один день носившей военную форму. У него на этот счет свое мнение.
Ради «выгодного дельца» Джимми и разыскал Кет в воскресенье. Она сидела с книжкой на балконе под тентом. Вообще-то, конечно, ей хотелось рассеяться и развлечься. Если Испанца нет в городе — в чем же дело. Кет согласилась. Тогда Джимми спросил — может быть, у Кет есть приятельница, можно пригласить и ее. Компанией веселее.
После прогулки и обеда в загородном кабачке, где все изрядно выпили, Джимми повез девушек обратно в «лагерь Анфа».
Кет давно не было так весело. Она подшучивала над Пейджем, перешептывалась с подругой и не заметила сразу, что машина остановилась где-то в незнакомом месте.
— Куда мы приехали? — спросила Кет, выскочив из машины и не узнавая подъезда отеля.
— Я приготовил тебе сюрприз, мы закончим вечер в одной компании. Приготовьтесь к встрече с союзниками. Не возражаете?
Кет не возражала. Ей не хотелось так рано отправляться домой. Кет показалось, что в дверях богатого, просторного холла мелькнула фигура Испанца. Только показалось. В соседней комнате, где собралась шумная компания, его не было. Там сидели несколько американских офицеров и четыре француженки. Появление английских девушек встретили бурными возгласами и поднятыми бокалами. Все сидели по-восточному, на ковре, циновках и подушках, брошенных на пол. Кет очутилась между смешливой француженкой, которую все называли Лулу, и подвыпившим американским полковником. Но вскоре полковник перебрался к подруге Кет, а на его место уселся другой. Кет слишком много выпила и неспособна была раздумывать — почему это произошло. До ее сознания не дошел негромкий разговор между полковником и ее новым соседом. Полковник сказал:
— Согласен, но тянуть буду я. Выбирает тот, кто вытащит целую спичку.
— Идет!
Они отвернулись. Полковник вытянул спичку с обломанным концом.
— Теперь уходи, — сказал второй. — Я выбираю.
Полковник пересел.
— Вы что, играете? — спросила Кет нового соседа. На его кителе в два ряда тянулись орденские планки. Кет он понравился больше, чем хмурый полковник.
— Пытали судьбу, — ответил сосед и положил руку на колено Кет.
Джимми Пейдж куда-то исчез. Он даже не присел на ковер. Ну и пусть… Кет много пила и постепенно пьянела. Потом исчезли француженки, и с каждой ушло по офицеру. Сосед с орденскими планками помог Кет встать и тоже увлек ее на второй этаж. Где-то в затемненной комнате он стиснул ее в объятиях и горячо задышал в лицо. Кет не сопротивлялась. Не все ли равно…
Потом наступил какой-то провал и вновь хмельное прояснение. Куда-то ехали, вновь очутились в портовом кабачке, но соседа с орденскими планками рядом уже не было. Остались только Пейдж, француженка Лулу с прилепившимся к ней американским майором и подруга. В машине, кажется, ехал еще и Испанец. Возможно, и нет. Плевать ей на всё. Сейчас Кет не боялась даже Испанца. Пейдж сидел рядом с пьяной ухмылкой на круглом лице. Его лысинка стала розовой, как бутон олеандра. Это было смешно. В наступившем прояснении Кет начала понимать, что с ней произошло, но и это не вызвало ни смятения, ни раскаяния. Она беззлобно сказала Пейджу:
— Все-таки ты подлец, Джимми. За сколько ты меня продал? Скажи, за сколько?.. Принеси мне оранж. Я хочу пить.
Мулатки официантки поблизости не было, и Пейдж сам пошел за оранжем. В это время в кабак зашел Бен Стивенс. Он сразу увидел Кет и в нерешительности остановился. Кет позвала его:
— Здравствуйте, Бен! Вы не хотите даже со мной поздороваться?.. Садитесь.
Смущаясь и немея от робости, Бен сел на стул Пейджа. Громоздкий и неуклюжий, он не знал, куда деть руки. Подошел Джимми, поставил перед Кет стакан оранжа и остался стоять рядом. Кет говорила не совсем связно.
— Скажите, Бен, вы были тогда влюблены в меня?.. Признайтесь!.. Вероятно, вы хотите снова за мной поухаживать. Теперь это проще. Обратитесь к Пейджу. Он опытный сводник. Вы тоже меня когда-то предали. — Кет вспомнила тост, которым встретили ее в комнате, обставленной в восточном стиле. — Выпьем за прекрасных союзников! — Она подняла стакан и засмеялась. — Теперь всё проще… Как ваше ранчо?
Кет продолжала смеяться, жалко и бессмысленно. Маленький Бен понял, что Кет сильно пьяна.
5
Незадолго до конференции в Касабланке, когда под Сталинградом шли ожесточенные бои, Уинстон Черчилль выступил в английской палате общин. Старое здание палаты было разрушено германскими бомбами, и парламент собрался в другом здании, наскоро приспособленном для заседаний. Премьер говорил об усилиях русских, которые сейчас несут основную тяжесть войны.
«Россия, — сказал он, — оказала неоценимую услугу и вывела из строя гораздо больше миллионов вражеских солдат, чем Германия потеряла за всю последнюю войну… Мое сердце обливается кровью за Россию. Я чувствую, что должны чувствовать все, — сильнейшее стремление страдать вместе с ней и разгрузить Россию от части ее бремени».
Но эти прочувствованные слова в адрес Советской России не помешали премьеру высказать одновременно совсем другие мысли и настроения в секретном меморандуме членам британского кабинета.
«Должен признать, — писал тогда Черчилль своим коллегам по британскому кабинету, — что мои мысли обращены главным образом к Европе, являющейся матерью современных стран и цивилизации. Было бы страшной катастрофой, если бы русское варварство задушило культуру и независимость древних государств Европы. Как ни трудно представить себе это сейчас, я верю, что европейская семья сможет действовать сообща, как единое целое под руководством Европейского Совета. Я предвижу создание Соединенных Штатов Европы…» Копию своего меморандума Черчилль отправил американскому президенту.
