«Должен признать, — писал тогда Черчилль своим коллегам по британскому кабинету, — что мои мысли обращены главным образом к Европе, являющейся матерью современных стран и цивилизации. Было бы страшной катастрофой, если бы русское варварство задушило культуру и независимость древних государств Европы. Как ни трудно представить себе это сейчас, я верю, что европейская семья сможет действовать сообща, как единое целое под руководством Европейского Совета. Я предвижу создание Соединенных Штатов Европы…» Копию своего меморандума Черчилль отправил американскому президенту.
Конференция в Касабланке подходила к концу, и объединенный комитет начальников штабов решил наконец, куда направить главные удары, каковы должны быть дальнейшие пути войны.
По поводу операций в Европе особых разногласий не возникало. Военные, заседавшие в комитете, согласились на том, что для новых ударов нужно использовать войска, сосредоточенные в Северной Африке. Это устраивало Черчилля. Надо только ликвидировать сначала германские вооруженные силы в Тунисе. Черчилль высказал лаконично свою точку зрения — Северная Африка не диван для отдыха, но трамплин для следующего прыжка.
Каждый из генералов, собравшихся на заседание комитета, отлично знал, что любые военные действия, предпринятые в этом году в бассейне Средиземного моря, неизбежно отодвигают открытие второго фронта в Европе. Громко об этом не говорили, а Черчилль уверял всех, что нет никакого смысла отказываться от завоеванного уже плацдарма и снова перевозить войска в Англию для вторжения на французское побережье. Что делать, русским придется немного подождать открытия второго фронта…
Конечно, если говорить о новом прыжке, британский премьер предпочел бы прыжок на Балканы, но для этого нужно сначала убедить Рузвельта. Вечером, когда Черчилль зашел к президенту посидеть часок за коньяком, он издали завел разговор о Балканах.
— Конечно, мы должны активнее помогать русским, — говорил Черчилль, подвигая к себе графин (Рузвельт почти не пил, и перед ним стояла давно налитая коньячная рюмка). — Сталин по-своему прав, когда проявляет такое нетерпение… Нам нужно открывать второй фронт возможно ближе к России. Балканы подошли бы для этого лучше всего… Мое сердце обливается кровью за русских, мы…
Рузвельт мягко взял Черчилля за локоть — они сидели рядом на диване — и, улыбнувшись, прервал его:
— Дальше вы хотите сказать: …мы должны страдать вместе с ними и разгрузить Россию от части ее бремени… Не так ли? Я читал ваше выступление в палате общин. Но извините меня, Уини, как раз в те дни я получил ваш меморандум. Вы писали в нем совсем другое… о русском варварстве.
Премьер едва не поперхнулся коньяком, поставил рюмку и сердито ответил:
— Это запрещенный прием, президент!.. Хорошо, что мы говорим наедине…
Президент совсем не к месту напомнил сейчас о секретном меморандуме.
Рузвельт словно не заметил волнения своего собеседника. Он сказал:
— Я давно собирался спросить вас, Уини, Германию вы тоже относите к древним государствам Европы?
Черчилль вконец рассердился.
— Если вы хотите знать мое мнение, — вызывающе ответил он, — я вам скажу. Можно не любить Гитлера и все же нельзя не признавать его достижения…
Черчилль выпалил это и пожалел. Рузвельт недовольно поморщился.
Намечавшийся разговор был испорчен. Черчилль вскоре ушел к себе, но он не отказался от борьбы за свой балканский вариант вторжения в Европу. Это особенно важно, размышлял премьер, если разгром Паулюса под Сталинградом повлечет за собой отступление германских войск из России. На этот случай надо сделать все, чтобы очутиться в Центральной Европе хотя бы чуточку раньше русских.
Последние события на советско-германском фронте заставляют считаться с такой возможностью — исход Сталинградской битвы уже обозначился. Каждый день в Касабланке Черчилль получал сообщения о новых победах русских.
Уинстон Черчилль все же пришел к выводу, что в Касабланке он не остался в накладе. На худой конец можно согласиться на операцию «Хаски»[9]. Из Сицилии еще не поздно будет свернуть на Балканы. А пока вторжение в Сицилию можно представить как открытие, ну предположим, третьего фронта… Конечно, в Москве станут роптать, что решение о путях войны состоялось за их спиной… Пусть ропщут! Сталин будет поставлен перед совершившимся фактом. Хорошо, что он не приехал в Касабланку.
Теперь спорной и нерешенной проблемой в Касабланке оставалась французская ситуация. Черчилль хорошо понимал маневр вкрадчивого и учтивого Роберта Мерфи — дело идет о том, чтобы обеспечить свое влияние в будущем французском правительстве. Из-за этого стоит повоевать. Рузвельт тоже понимает это… В крайнем случае придется пойти на то, чтобы де Голль и Жиро поделили власть.
Встреча с генералом Жиро сильно разочаровала Рузвельта — примитивен и ограничен. Это не та фигура, на которую следует делать ставку, но другой, к сожалению, не было. На виллу Дар эс Саада генерала привел Роберт Мерфи. Он и представил Жиро президенту Рузвельту. Генерал Жиро сидел в кресле прямой и подтянутый, преисполненный чувством собственного достоинства. Президенту сразу же стало ясно, что политические проблемы недоступны пониманию этого пожилого, лощеного солдафона. Никакой гибкости. В продолжение всего разговора Жиро настойчиво повторял одно и то же, одно и то же:
— Дайте нам оружие! Танки, самолеты, орудия. Больше нам ничего не нужно.
— Но где вы возьмете войска? — спросил Рузвельт.
— Мы навербуем колониальных солдат. Это не проблема. Дайте нам только оружие.
— Вы намерены освободить Францию силами марокканских войск?
— Какое это имеет значение! — воскликнул Жиро. — Важна реальная сила. Я предпочитаю лучше иметь дело с марокканцами, чем с коммунистами… Дайте нам оружие, и у нас через несколько недель будет огромная армия.
— Но движение Свободной Франции…
— Де Голль ничего не понимает в военном деле! — Генерал скривил презрительную гримасу. — Я охотно заключу с ним соглашение, если у меня будет оружие. Остальные проблемы меня не волнуют.
Генерал Жиро перебивал президента, говорил так, словно бряцал оружием, которого у него еще не было. Когда француз вышел из комнаты, Рузвельт недоуменно пожал плечами:
— Это же солдафон… Чему его учили в Сен-Сире? Я был более высокого мнения о французской военной академии…
Под впечатлением встречи президент написал письмо Хеллу. Карделл Хелл, секретарь госдепартамента, был в Вашингтоне, он не поехал на конференцию.
«Мне привели жениха, генерала Жиро, — иронически писал Рузвельт, — который охотно согласился устроить свадьбу и готов пойти под венец на наших условиях. Однако наши друзья никак не могут доставить темпераментную невесту — де Голля. Она взбунтовалась против всего этого дела, не хочет видеть никого из нас и не высказывает никакого намерения лечь в постель с Жиро».
Но брак поневоле все-таки состоялся. Изо дня в день Черчилль возвращался все к той же мысли — не лучше ли предоставить временное управление Францией одному де Голлю. Американские интересы будут соблюдены… Но Рузвельт каждый раз отклонял предложения премьера. Под конец Черчилль был вынужден сдаться.
Однажды вечером он шумно ворвался в Дар эс Саада, лицо его сияло широкой улыбкой. Рузвельт собирался укладываться спать.
— Я к вам на одну минуту! — еще с порога весело прогудел Черчилль. — Хочу сообщить вам приятную новость.
— Из ставки? Что-нибудь случилось на фронте?
— Нет, нет, — из Лондона. Мне удалось уговорить де Голля приехать сюда и принять участие в переговорах. Это стоило большого труда…
Наступила короткая пауза.
— Поздравляю вас, Уинстон. Я всегда был уверен, что вам удастся это устроить, — многозначительно сказал Рузвельт. Он ни единым движением лица не выдал своего торжества. Президент сделал вид, что поверил искренней радости своего союзника, радости, которая омрачилась на другой же день.
В пятницу президент пригласил в Дар эс Саада бесправного марокканского султана, повелителя правоверных. Ради магометанского гостя за столом пришлось отказаться от вина и свинины. Султан явился с наследником, с великим визирем и советником — шейхом. Гости, одетые в роскошные шелковые бурнусы, торжественно преподнесли Рузвельту богатые подарки — золотые браслеты и тиару для жены президента. Знатных марокканцев одарили ответными дорогими подарками и сели за стол. К обеду пришел и Черчилль. Он был в прекраснейшем расположении духа. Британский премьер успел шепнуть Рузвельту, что де Голль уже прилетел и нанес визит генералу Жиро. Кажется, все идет преотлично…
Рузвельт и Черчилль усадили султана между собой, но гость обращался главным образом к президенту. Разговор вели по-французски, и Черчилль далеко не все понимал. Это было тем более досадно, что беседа касалась щекотливых и важных проблем. Настроение премьера начало падать. Рузвельт заговорил о природных богатствах Марокко. Султан церемонно сидел за столом и внимательно слушал американского президента. Рузвельт добавил, что султану нетрудно было бы договориться с американскими фирмами, чтобы с их помощью эксплуатировать природные богатства.
