В 1934 году, подводя итоги своих работ, Мичурин написал:
«…Меня называют стихийным диалектиком, эмпириком, дедуктистом.
Не вдаваясь в рассуждения – правильны или неправильны эти эпитеты, я считаю долгом сказать, что я начинал свои работы в 1875 году, еще во времена остатков крепостничества, на заре русского капитализма, когда еще не было не только такой науки, как генетика (она и сейчас только слагается), которая должна быть органически связана с селекцией, когда не было вообще научного плодоводства (кафедра по плодоводству учреждена впервые в 1915 году), когда вся русская наука была облечена в александровский мундир. Короче говоря, я не имел прецедента для научной постановки выведения новых сортов плодово-ягодных растений. Передо мной даже не было сколько-нибудь серьезного опыта других. Я видел лишь одно – необычайную для других стран и для нашего юга бедность среднерусского плодоводства вообще и бедность ассортимента в особенности.
Я с грустью наблюдал бедность нашего плодоводства при всей исключительной важности этой отрасли сельского хозяйства и тогда пришел к заключению, что садоводство средней и в особенности северной России с незапамятных времен оставалось на месте, не двигаясь ни шагу вперед, пользуясь лишь тем, что случайно попало под руку, несмотря на то, что протекло много столетий, а западноевропейские страны и Америка ушли в этой области далеко вперед по пути прогресса своих культур и поднятия их урожайности.
«Что мы имеем в садах обширнейшей местности средней России?» – говорил я тогда. Везде и всюду фигурируют одни традиционные антоновки, анисы, боровинки, терентьевки и тому подобные археологические древности, – это в яблонях, а в грушах, вишнях и сливах и того менее, одни излюбленные бессемянки, тонковетки летнего созревания, вишни владимировки, полукультурные сорта чернослива, дикий терн. Лишь изредка кое-где в ничтожном количестве в садах были вкраплены несколько сортов ренета иностранного происхождения. Организм этих сортов давно устарел, сделался хилым и болезненным и потерял свою устойчивость, легко подвергаясь различным болезням и долго страдая от вредителей.
Печальная картина былого русского садоводства вызывала во мне острое до боли желание переделать все это, по-иному воздействовать на природу растений, и это желание вылилось в мой особый, ставший теперь общеизвестным принцип: «Мы не можем ждать милостей от природы; взять их у нее – наша задача». Но не имея никаких прецедентов в области научной постановки дела в ранней стадии своих работ, я вынужден был действовать интуитивно, а несколько позже – обращаться к дедуктивному методу. Я поставил перед собой две дерзкие задачи: пополнить ассортимент плодово-ягодных растений средней полосы выдающимися по своей урожайности и по своему качеству сортами и передвинуть границу произрастания южных культур далеко на север».
В 1935 году Мичурин был избран почетным членом Академии наук СССР, а в 1935 – действительным членом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина. Иногда его сравнивали со знаменитым американским плодоводом Лютером Бербанком, но Мичурин не любил и не принимал этого сравнения, хотя уважал работу Бербанка. Даже в преклонном возрасте Мичурин откликался на все мероприятия, связанные с развитием в стране технически необходимых культур – тау-сагыза, хлопка, эфироносов, пробкового и тунгового деревьев. Даже табак Мичурин выращивал для себя сам, и сам на досуге набивал папиросы. Он постоянно встречался с различными делегациями, давал советы и консультации. При этом с каждым человеком старался говорить самым обыкновенным языком, не затрудненном специальной терминологией. В его дневнике так и записано: «…Во всех беседах с экскурсантами, да и во всех описательных статьях следует по возможности избегать употребления различных трудно понятных научных терминов, в большинстве употребляемых различными авторами с единственной целью показать свою ученость, а на самом деле всегда выходит, что такие лица менее всего имеют настоящие знания».
Умер Мичурин 7 июня 1935 года.
По желанию земляков похоронен на центральной площади Мичуринска, бывшего Козлова, – города, в котором прошла вся его жизнь.
Константин Эдуардович Циолковский
Выдающийся ученый-самоучка.
Родился 17 сентября 1857 года в селе Ижевском Спасского уезда Рязанской губернии в семье лесничего. В девять лет переболел скарлатиной, отчего практически потерял слух, а значит, возможность активно общаться с людьми. «Что сделала со мной глухота? – вспоминал он. – Она заставляла меня страдать каждую минуту моей жизни, проведенной с людьми. Я чувствовал себя с ними всегда изолированным, обиженным, изгоем. Это углубляло меня в самого себя, заставляло искать великих дел, чтобы заслужить одобрение людей и не быть столь презренным»…
Невольная углубленность заставила Циолковского не по возрасту внимательно всматриваться в мир. «Отец вдруг вообразил, что у меня технические способности и меня отправили в Москву». Три года Циолковский прожил в столице, изучая физико-математические науки по курсам средней и высшей школы. «Я помню, что кроме воды и черного хлеба у меня тогда ничего не было. Каждые три дня я ходил в булочную и покупал там на 9 копеек хлеба. Таким образом, я проживал в месяц 90 копеек. Все же я был счастлив своими идеями и черный хлеб меня нисколько не огорчал. Одновременно меня страшно занимали разные вопросы, и я старался сейчас же их решать с помощью приобретенных знаний. Особенно мучил меня такой вопрос – нельзя ли применить центробежную силу, для того чтобы подняться за атмосферу, в небесные пространства?.».
Однажды Циолковскому показалось, что он близок к разрешению проблемы.
«…Я был так взволнован, даже потрясен, что не спал всю ночь, бродил по Москве, и все думал о великих следствиях моего открытия. Но уже к утру я убедился в ложности моего изобретения. Разочарование было так сильно, как и очарование. Эта ночь оставила след на всю мою жизнь: через тридцать лет я еще вижу иногда во сне, что поднимаюсь к звездам на моей машине, и чувствую такой же восторг, как и в ту незапамятную ночь».
Осенью 1879 года Циолковский экстерном сдал экзамены и был назначен на должность учителя арифметики, геометрии и физики в город Боровск Калужской губернии. «Надел свои наушники, полушубок, пальто, валенки и отправился в путь». Учителем, писал он, «…прослужил я без перерыва около 40 лет. Через мои руки прошло примерно 500 учеников и полторы тысячи учениц средней школы. Я прочел не менее 40 000 лекций (по глухоте я не любил спрашивать и потому придерживался лекционного метода). Учащиеся очень любили меня за справедливость и неутомимость в объяснениях. Ну и занимательные опыты я не скупился показывать; на эти опыты шла часть моего жалованья».
Ко времени жизни в Боровске относятся первые научные исследования Циолковского. Совершенно самостоятельно, ничего не зная об уже сделанных открытиях, он разработал основы кинетической теории газов. Работа «Механика животного организма» заслужила благоприятный отзыв знаменитого физиолога Сеченова. Впрочем, большинство работ, рассылаемых Циолковским по разным адресам, возвращались к нему с отрицательными отзывами, но он твердо верил в свою правоту. В свободное от преподавания и от научных занятий время Циолковский стриг на крылечке соседских ребятишек, а зимой гонял на коньках по льду реки.
Главные работы, сделанные в те годы Циолковским, касались научного обоснования цельнометаллического аэростата (дирижабля), хорошо обтекаемого аэроплана, и ракеты для межпланетных путешествий. Но с 1896 года он занимался уже в основном теорией движения реактивных аппаратов. Он даже предложил ряд схем ракет дальнего действия и ракет для межпланетных путешествий. Видимо, сама эпоха была такой. Да из провинции и звезды виднее.
Научное и техническое обоснование конструкции цельнометаллического дирижабля Циолковский дал в 1887 году в работе «Теория и опыт аэростата». К работе были приложены подробные чертежи. Дирижабль, разработанный Циолковским, выгодно отличался от всех предшествующих конструкций. Во-первых, это был дирижабль переменного объема, что позволяло сохранять постоянную подъемную силу при различных температурах окружающего воздуха и при различных высотах полета, во-вторых, газ, наполняющий дирижабль, можно было подогревать за счет тепла уже отработанных газов, пропускаемых по специальным змеевикам, а в-третьих, оболочка дирижабля была выполнена из тонкого гофрированного металла. Геометрическая форма дирижабля и расчет прочности оболочки были выполнены самим Циолковским.
К сожалению, проект цельнометаллического дирижабля не был поддержан научными учреждениями. Обращение Циолковского в Генеральный штаб русской армии тоже не имело успеха. В сущности, все ограничилось публикацией работы «Аэростат металлический управляемый».
