Он снял расстегнутый жакет с ее плеч. Она помогала ему, потому что нижняя часть рукавов плотно облегала руку. Первой взялась расстегивать крючки шемизетки, затем крючки на талии, но он накрыл ее руку своей, чтобы ее остановить. Подняв голову, Катриона взглянула на него. Но он смотрел на ее горло и на обнаженные участки тела.
— Какая красивая. Какая бледная и необычная, — прошептал он, хотя вряд ли мог ее видеть, потому что их окружала плотная бархатная темнота. Подушечка пальца погладила расстегнутый ворот ее шемизетки. И она подалась ему навстречу, не желая лишаться даже малейшего контакта с этим длинным искусным пальцем.
Под взглядом его глаз, под льняной тканью шемизетки и жестким каркасом корсета ее соски поднялись в виде тугих, томящихся ожиданием бугорков. Она затаила дыхание. Растущее возбуждение заставило ее груди встать торчком поверх выреза корсета.
Склонив голову, он запечатлел единственный поцелуй прямо в ямку под горлом, и впервые в жизни Катриона испугалась, что может лишиться чувств. Ее глаза были плотно закрыты, а колени ослабели. Ей пришлось цепляться за его плечи — чтобы не упасть, а еще больше — чтобы сохранить рассудок. Чтобы купаться в тепле и несказанном удовольствии, которое ощущалось на коже, как жаркий ветер.
Катриона цеплялась за него, как за средоточие своей жизни, и ладони ее наслаждались ощущением линии его стройных плеч, закаленных годами путешествий в горах и верховой ездой. Она провела ладонью по гладким мышцам его спины, длинному сильному столбу позвоночника.
Но он отодвинулся, и губы больше не ласкали ее кожу. Он встал перед ней на колени, как будто умоляя, благоговейно продолжая раздевать ее. Крючки на талии вскоре были расстегнуты, и в следующую минуту он помог Катрионе переступить через осевшую к ее ногам гору ткани.
Но она же предупреждала его, что вовсе не идол, которого требуется обожать. Предупреждала, что она всего лишь человек, со всеми изъянами, что положены земной женщине, — и даже больше.
Она тоже встала на колени, желая быть с ним на равных. И сгорала от нетерпения касаться его, целовать, почувствовать ладонями жесткую силу его плеч. Его руки справились с последней застежкой ее шемизетки. Приспустив ткань с плеч, он обежал взглядом плоды своих трудов, полосу кожи над верхним вырезом корсета и сорочки.
— Сколько ткани! Подарок нужно долго разворачивать. — А затем рука его прошлась по всей длине ее бедра и наткнулась на пистолет. — О, моя опасная девочка! Моя разбойница. — Он тихо рассмеялся, а пальцы уже ощупывали длинную узкую щель в боковине ее нижней юбки и карман в форме пистолета. Взяв в руку карман вместе с пистолетом, он погладил всей его тяжестью внутреннюю поверхность бедра. — Такая опасная. Такая храбрая, моя северная богиня с огненными волосами. Я желал бы лишить тебя любого твоего оружия, каур, за исключением одного.
— Какого же? — Она говорила очень тихо. Удивительно, что вообще могла говорить — так стучало сердце.
— Твоей улыбки.
Катриона буквально набросилась на него и, обвив руками шею, стала целовать со всей страстью, что накопилась в ней. С благодарностью, восхищением и любовью. И они упали на тюфяк, катались, не разнимая объятий, опьяненные счастьем, радуясь тому, что они наконец вместе.
Куда-то вдруг подевались ее нижние юбки, и ее ноги сплелись с его ногами. Они целовались и целовались, пока Катриона не рассмеялась от счастья.
— Нехорошо смеяться над мужчиной, когда он занимается с тобой любовью, каур.
— Танвир. Танвир. Танвир. Танвир! Если я смеюсь, то лишь потому, что никогда не была так счастлива. Я слишком долго была серьезной!
— Я сделаю тебя еще счастливее, Кэт! Погоди, вот увидишь. — Его проворные пальцы уже распускали шнуровку ее корсета.
Она тоже хотела раздевать его. Развернуть свой подарок. Стянуть длинную тунику и любоваться прекрасной кожей цвета карамели. Подарить ему такое же удовольствие, что он дарил ей.
И вот ее корсет расстегнут, и мужская рука легла на закругление ее груди. Он поцеловал твердые соски через ткань нижней сорочки. Увлажненная его ртом ткань холодила кожу. Катриона выгнула спину дугой, отдаваясь ему, забываясь в изысканном восторге, который распускался в ней подобно цветку. Между ног разливалось томительное тепло.
Он стащил с нее нижнюю рубашку. Обнаженную кожу овевал ночной воздух.
— Обнаженная, — сказал он, и голос его вдруг сделался хриплым. — Тебе нечем закрыться от моего взгляда. Совсем голая. — Низкие модуляции мужского голоса были подобны физической ласке. Взгляд, исполненный желания, пронзал ее живот.
— Обнаженный дар, предназначенный мне. — Зеленые глаза сверкнули в темноте. Эти глаза видели все — и нежный румянец, и легкую дрожь, и все то, что сделали с ее телом служанки Мины.
Каждое ощущение было для нее новым и усиленным в сотни раз. Прохлада вечернего воздуха на обнаженных плечах. Теплое дуновение его дыхания на животе. Жар собственной кожи на внутренней стороне бедер, когда он медленно — ах как медленно — начал скатывать ее чулки.
И вот она лежала перед ним нагая, и он встал перед ней на колени, готовый открыть ей новый, неодолимо притягательный мир.
— Обнаженная, — сказал он. — Для меня. Совсем нагая.
И дотронулся до нее. Одним пальцем. В одной точке. Кончик указательного пальца гладил местечко на ее животе, как раз на полпути между пупком и гладким, лишенным волос лоном. Кончик пальца описывал один маленький круг за другим, мучительно дразня кожу, которая вдруг сделалась необычайно чувствительной. Ничего больше, только палец, легонько скользящий по животу. Но движение это отдавалось во всем ее теле, в сокровенной глубине, где уже взрывались крошечные молнии, наполняя ее желанием и предвкушением блаженства.
— Восхитительная, сияющая нагота, предназначенная для меня…
— Только для вас. — Она никогда не чувствовала себя столь беззащитной. И столь могущественной. — А вы все еще одеты.
— Да. Пока да. — Он встал и начал разматывать длинное полотнище алого тюрбана. Освободившись от тюрбана, тряхнул волосами, и длинные темные пряди упали на плечи в элегантном беспорядке.
Катриона была очарована. Он казался юным дикарем, воплощением первобытной мужской силы. Однако, выпустив на свободу волосы, Танвир освободил некую силу, стряхнув с себя остатки той сдержанности, которая делала его настоящим джентльменом. Затем настал черед поясного ремня с кинжалом, они очень быстро оказались на полу. Потом он снял с себя короткую кожаную куртку, которую носил поверх туники, и бросил себе под ноги.
Да! Именно это ей было нужно. Забыться. Отбросить заботы. Отдаться желанию. Забыться в желании. В отчаянном желании. Ей не осталось ничего, кроме страстного голода, любовной тоски.
