Почему, ну почему дала она волю болтливому языку? Зачем поведала дяде о своих подозрениях? Отчего не уехала просто так и без свидетелей?
Намита покачала головой — то ли в подтверждение своих слов, то ли не веря своим глазам.
— Плохо, очень плохо, мэм! Я знала, что сегодня ночью будет убийство. Я вам говорила. — Она дернула Катриону за юбку, тыча пальцем в направлении другого берега реки. — Смотрите. Я же говорила! Он уже в воздухе.
Катриона проследила за взглядом айи, на юг, где над горизонтом вставал темный столб, на макушке которого, казалось, сидит огромная грозовая туча. Дым! А ниже ночное небо лизали первые языки пламени.
— Святая Маргарита!
Дети!
И Катриона пришпорила лошадь, бросив Намиту на попечение саис. Неслась сломя голову, оставив позади и айю, и слуг, и Танвира Сингха, потому что мир вокруг нее полыхнул заревом пожара.
Глава 19
Но Катриона сдержала обещание. В конце концов она вернулась к нему — сбежала от страшных слухов и зловещих намеков, которые будоражили толпу на лужайке, когда они с Алисой на подгибающихся ногах выбрались из горящего дома. Она отправилась к нему в твердой и нерушимой уверенности, что он ей поможет.
С детьми на руках она ехала по песчаной тропинке вдоль реки. Спрятала их в густой тени, чтобы уберечь от всякой беды. И ждала в покинутом лагере, боясь пошевелиться и выдать себя, — ей казалось, что прошли долгие часы, прежде чем стало ясно, что из них двоих клятву нарушил именно он.
И лишь тогда, в середине этой темной бессонной ночи, она вспомнила о бегуме. И бегума ее спасла. Спасла их всех.
А теперь Томас Джеллико твердит, что помог бы ей. Собственно, отправился ей на помощь. И лишь злая судьба стала причиной их разлуки.
Но ей надоело без конца отдавать победу судьбе.
Распрямив плечи, Катриона взглянула в лица всем Джеллико, что собрались здесь, в детской гостиной, и терпеливо дожидались — нетерпеливо, если говорить о Томасе, — ее ответа.
— Все из-за Беркстеда.
— Так и знал, что это он. Знал. — Томас смотрел на Катриону, и в его глазах она видела и убежденность, и облегчение от того, что он оказался прав. — Понял еще в Сахаранпуре, когда шакал, спотыкаясь, выбрался из резиденции. И тем более убедился в том, что так и было, когда чертов ублюдок так кстати уехал из Индии под предлогом поправки здоровья, стоило мне предстать перед судейским комитетом, открыв свою истинную личность англичанина и сына графа Сандерсона.
— Томас, — напомнил виконт Джеффри, — нам нужно выслушать историю мисс Кейтс до конца, прежде чем делать выводы.
Томас взглянул на Катриону:
— Я прав?
— Да. — К чему было отрицать? — Вы правы.
— Беркстед. — Томас скрипнул зубами, словно желая растереть в порошок ненавистное имя и почувствовать на языке его горький привкус. Будто годами вынашивал ненависть к этому человеку и теперь был рад, что наконец нашлось оправдание этой ненависти.
— Да. — Теперь, когда она призналась в грехах, слова так и сыпались с языка Катрионы, как будто у нее не было времени четко сформулировать мысль. — Это наверняка он. Не могу представить, кто еще захотел бы в нас стрелять. Не могу представить, что и вы, и он нашли меня по чистой случайности. Наверняка он следил за вами.
У Томаса вытянулось лицо. Очевидно, эту возможность он признавать не хотел. Неужели интриги и заговоры жаркой Индии достали его здесь, по другую сторону темного холодного моря?
— Не пытался ли он когда-нибудь… — Он запнулся, всматриваясь в глубину ее глаз, чтобы дать ей время подготовиться к неизбежному вопросу. — Пытался ли он убить тебя раньше?
Но ее уже было ничем не напугать.
— Нет. Здесь, в Англии, — нет. — В этом она была уверена. Катриона ждала Беркстеда и была начеку, терзаясь страшной мыслью, что раньше или позже, но он не сможет противиться искушению сыграть роль карающей десницы закона. Она знала, что Беркстед явится, сосредоточив свою ненависть, гнев и жажду отмщения на ней.
Джеймс был согласен с Катрионой.
— Мы не слышали ни слова против мисс Кейтс. То есть мисс Роуэн. Мне неприятна эта мысль, но, Томас, похоже, все это началось с твоим приездом сюда.
Томас угрюмо кивнул.
— Согласен.
— Итак, что, по-твоему, нам сейчас делать?
— Сейчас? Мы будем сидеть в доме и защищать нашу семью. А я тем временем разыщу его и убью. — Он был неумолим. Лоск цивилизации, навязанный ему строгим английским костюмом, не мог скрывать рвущейся наружу дикой ярости, какой она ни разу не наблюдала у него в Индии. — Никаких расспросов. Никакого расследования. Никакого суда. Только месть.
— Нет. — Катриона слышала, как звенит от страха ее собственный голос. — Не может быть, чтобы вы говорили это всерьез. Не может быть, чтобы вы уподобились ему.
Но Томас был неумолим.
— Кэт, я не хочу быть таким, как он. Я хочу лишь позаботиться о том, чтобы свершилось правосудие. Он убивал раньше, не так ли? Ты видела это в Сахаранпуре. Иначе он не пошел бы по твоему следу.
— Нет, — повторила Катриона, качая головой. Теперь она дрожала всем телом. Обхватила себя руками, как будто тайна, которую она пыталась скрыть — тайна, которую она все еще пыталась отрицать, — грозила разорвать ее пополам. — Право же, я ничего не видела. Это была не я.
Томас обнял ее.
— Но ты видела что-то! Должна была увидеть. Может быть, ты сама не поняла, что видишь. Но Беркстед думает, что поняла.
— Нет. — Она глубоко вздохнула, упорствуя в принятом решении. — Это совсем не то. Дело в том, что я дала клятву. Поклялась, что никогда не скажу.
— Ты дала клятву Беркстеду? Зачем ты это сделала, ради бога?
— Нет. — Она покачала головой.
Долгие годы Катриона соблюдала обет молчания. Слишком долго. Потому что теперь беда угрожала и другим детям. Ради того, чтобы хранить давнюю клятву, нужно было принести в жертву Марию или кого-нибудь из других детей семьи Джеллико. Могла ли она пойти на это?
— Кому ты обещала, Кэт? — Он был настойчив, и его тон не предвещал ничего хорошего.
— Кому я обещала, — машинально повторила она. — Кому обещала. — Но время обещаний вышло. Беркстед уже тут, бродит где-то за стенами усадьбы, совсем близко, наблюдает и ждет. А она лучше, чем кто-нибудь другой, знает, на что он способен. В какую пропасть бросится, не задумавшись ни на миг, лишь бы залечить рану оскорбленной гордыни. — Я дала слово вдовствующей герцогине Уэстинг.
— Этой ворчливой старой карге? — Виконт Джеффри скорчил свирепую гримасу.
— Джеймс! — произнесла с укором виконтесса. — Сейчас вряд ли стоит об этом.
