— А у тебя приземленные вкусы, если такое нравится, — заметила королева и повторила: — Садись, не испытывай терпение.
Оден присел на край платка. Бросил взгляд на руки, убеждаясь, что свободен. Королева небрежно бросила:
— Мир грез переменчив.
И не надо гадать, в чьей власти совершить перемену.
— Правда, маленькие девочки очаровательно наивны? И так похожи… все верят в любовь. И в то, что если уж суждено влюбиться, то это навсегда.
— Не трогай ее, пожалуйста.
— Почему? — Она потянула за ленту, и косы упали на плечи, темные, тяжелые.
Оден помнил, что на ощупь они похожи на змей.
— Это лишь твое больное воображение, дорогой, — заметила королева. — Ты меня несколько… демонизируешь.
— Причины есть.
— Неужели?
Странный разговор и странный мир. Оден не удивляется, когда в подставленный королевой кувшин льются небесные туманы, чтобы превратиться в молоко.
— Скажи, зачем ты пришел на Перевал? Точнее, не ты — вы… — Она разлила молоко по глиняным кубкам. — Будешь?
Отказываться было бы неблагоразумно.
Да и пожелай она отравить Одена, неважно, во сне ли, наяву, давно бы сделала.
— Именно, — согласилась королева, передавая некрасивую, кривовато обожженную посудину.
Оден постарался взять так, чтобы не прикоснуться к белым пальцам Мэб.
— Десять лет тому граница проходила по ту сторону гор… двадцать — за рекой… тридцать… да и мне ли рассказывать, ты же неглуп, ты сам все понимаешь.
Война началась давно, тихая, подспудная, состоящая из пограничных стычек, которые чаще всего заканчивались поражением альвов. И постепенно, год за годом, граница подползала к горам. А потом и Перевал, узкая расщелина в каменной плоти скал, соединяющая обе стороны мира, перешел под власть Стального Короля.
— Тебе поручили Гримхольд и крохотную приграничную крепостицу? Тебе, Оден, второму по силе после короля?
— Мне нужен был отдых.
— И как отдохнулось? — Лукавая улыбка и по-прежнему мертвые глаза. — Отдыхают дома, Оден. Ты же хотел вернуться… но тебя попросили. Всего-то год… или полтора… больше никаких войн, раз уж ты устал от схваток. Просто навести порядок. И молодняк поучить.
— Что в этом плохого?
— Ничего, — согласилась королева. — Признай, вы ведь готовились нанести удар.
— Если и так, то я был не в курсе. В Гримхольде только гарнизон и стоял.
Из тех самых мальчишек, которых Оден учил. И должен был сберечь, но вместо этого заставил держаться, пока пробивалась к поверхности лютая дикая жила.
— Конечно, только гарнизон. — Королева склонилась над плошкой. Молоко она лакала. Мелькал длинный язык, и белые капли оседали на алых губах. — Пока только гарнизон… но вы тянули жилу. И Стальной Король лично явился ее закрепить. Сколько лет ей нужно, чтобы войти в полную силу? А там и отростки пустить под горами… за горы… я лишь ударила первой.
И проиграла.
— У нас был шанс. Пей.
Молоко не имеет вкуса. Наверное, Оден просто забыл, каким оно должно быть.
— Если бы у нас получилось пройти Перевал, мы бы победили. Ты дал королю время, а мой венценосный брат был достаточно умен, чтобы воспользоваться и временем, и предлогом. Перевал открыли с вашей стороны… спустя месяц. Всего-то месяц, Оден. Хочешь сказать, он не готовился к войне?
— Я не могу обсуждать действия моего короля.
Даже в безумном сне. Королева Мэб фыркает, отчего молоко разлетается клочками тумана.
— В этом ты весь, верный пес, готовый служить всегда и во всем… тебе и награды не нужно. С тебя хватит осознания, что ты исполняешь свой долг. Меня это в вас всегда поражало. Но не волнуйся, он тебя наградит. Объявит героем. Вручит медаль… или даже две… пожертвует земли за Перевалом, там на многих хватит. И закроет глаза на твою маленькую слабость, противоестественную, по мнению многих. Что хмуришься? Это ведь ты сказал, не я. Я лишь повторяю.
От молока мутит. И не молоко это вовсе — яд, пусть и не смертельный.
Нельзя глотать отравленные туманы.
— Это не яд, Оден. Это совесть. — Королева выливает последние капли в ладонь, позволяя катиться по синей ниточке вены. — Ты ведь сам все прекрасно понимаешь. Ей позволят существовать… где-нибудь на краю твоей замечательной жизни, так, чтобы твой героический образ не портила.
— Я не позволю ее обидеть.
— Неужели? Ну да… ты постараешься ее приручить. И у тебя получится, мы оба это знаем. Создашь сказку для двоих. Будешь поддерживать, пока не надоест. А когда надоест, Оден? Что с ней тогда станется? Для нее ведь все всерьез будет. Она не умеет отличать иллюзии от реальности.
Совесть ли, молоко ли, но тугой вязкий ком подступил к горлу.
— Зачем ты это говоришь?
— Хочу, чтобы ты задумался.
И отступил. Королева не стала разубеждать, но вытащила ленту из волос и подарила ветру. Тот подхватил, атласную, легкую, змеей скользящую над травяными покровами.
— Помнишь сказку о живой и мертвой воде? Вся вода рождается живой, но в мертвой больше силы.
— Поэтому ты убивала источники? Таких вот девочек, как она?
— А ты — мальчиков. — У нее всегда были ответы. — Когда отправлял на прорыв во имя короля. Жалел пехоту? Жалел… но жалость плохо уживается с долгом. И не было девочек, не было мальчиков, но были ресурсы. А еще цель, которая казалась достаточно великой, чтобы оправдать любые средства. Кстати, Оден… ты ведь и сам в какой-то мере ресурс. Главное ведь — не задумываться над этим, верно? Не задавать ненужных вопросов. Излишнее любопытство не простят даже герою… да и вообще мертвые герои куда как удобней живых. Там, куда ты идешь, понадобится сила… много силы.
— Я знаю, чего ты хочешь, но я не причиню Эйо вреда.
Еще несколько лент теряются в травах. И волосы, темные тяжелые волосы королевы рассыпаются, плащом накрывают узкие плечи. Даже руки прячутся в этих волосах. Она становится похожа на большую, мерзкого вида птицу, и белые ладони — те же птичьи лапы.
— У вас могут оказаться разные представления о том, что есть вред.
Она взмахнула руками, уже не руками — крыльями, с которых осыпались обсидиановые перья. Они полетели в лицо, целя в глаза, и Оден едва успел прикрыться руками.
Проснулся.
На рассвете, который научился ощущать так же, как ощущал закат или полдень. Эйо спала. Забралась под руку, прижалась к груди и еще вцепилась, точно боясь, что он вдруг встанет и уйдет.
Вереск. Мед.
И капля серебра.
Оден провел пальцем по тыльной стороне ее ладошки. Шершавая занозистая кожа, наверняка смуглая, потому что Эйо некогда думать о том, как уберечься от загара, от царапин и мелких ежедневных ран. И она уже отвыкла от той, прежней жизни, какой бы она ни была.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
