Татьяна Львовна едва удержала умиленный вздох при виде того, как ее мальчик аккуратно промокнул губы салфеткой и отодвинулся от стола, начисто проигнорировав как бокал с неплохим вином, так и графинчик с водкой. Одна кровь и лицо со своим отцом — вот только старый князь и не подумал бы вставать из-за стола, пока на нем была хоть капля спиртного. Царствие небесное покойничку, ибо сын взял от него только самые лучшие черты!
Поймав на себе удивленные взгляды компаньонки и племянника, хозяйка имения обнаружила, что погруженная в мысли, совершенно машинально наложила на себя крест.
— Не обращайте внимания, вспомнила кое-кого. Дела, так сказать, минувших дней…
Тем более, что нашлись дела и дней нынешних, причем Татьяна Львовна вспомнила о них очень даже кстати: Саша сыт, в столовой комнате все свои — самое время прояснить одну непонятную ситуацию.
— Александр, скажи-ка мне как на духу — тебе не знаком купец первой гильдии Козьма Алексеевич Зворыкин?
Спрашивая, помещица буквально впилась глазами в лицо племянника. И увидела легкое удивление, перешедшее в задумчивость:
— Вот так сразу не скажу, тетя. С московским купечеством в основном работает господин Сонин — вы же помните, я представлял его? Сам же я лично знаком только с дюжиной самых крупных, среди которых поименованной вами личности нет. А что у вас за интерес?
— У меня-то к нему нет, а вот у него — очень даже. Помнишь, я рассказывала про наглого приказчика, осмелившегося намекать мне на какие-то там неприятности?
— Ну как же, как же! Я еще тогда решил, что ежели подобное только повторится, принять самые решительные меры — даже и вплоть до судебной части.
Подозрительности во взгляде тетушки заметно поубавилось, но все же не до конца:
— Когда я вернулась от тебя, так примерно через месяц ко мне пожаловал сам Козьма Алексеевич. Вполне приятный господин, как оказалось. Сильно извинялся за получившееся недоразумение. Еще сказал, что человека своего рассчитал в тот же день, как только ему стало известно о его недостойном поведении, ну и все такое прочее. А еще поведал, что какие-то люди сильно поколотили как невежу-приказчика, так и его самого, да вдобавок спалили один из его лабазов с зерном. Ты ничего об этом не знаешь?
— Тетя! Ну где я, а где этот ваш Зворыкин? На меня в столице целая контора первоклассных стряпчих трудится, мне только пожелать — они его по судам затаскают. Сгорело у него зерно, так поделом — поди, не вы одна, кому его приказчики хамили да намекали о всяком разном.
Подумав, что племяш при желании мог и вовсе разорить неудачливого зерноторговца (уж денег на это у него хватило бы с лихвой), помещица полностью забыла про все свои неясные подозрения — в самом-то деле, так думать на родную кровь! Только одна мелочь не давала полностью успокоиться:
— Странно. Тогда почему он несколько раз повторил, что все понял и полностью раскаивается?
— А вот с этим уж точно не ко мне, никогда не увлекался всеми этими психологическими штучками. Чувство вины, желание искупить свои реальные и мнимые грехи, постоянные жалобы и поиск утешения… Со всем этим прямиком в храм идти надо. Ему же, как зерноторговцу — надо особенно, его занятие от святости далеко. Н-да. Кстати! Я вчера ездил поклониться могилам матушки и отца — и вернулся в некотором недоумении. Что это за новый батюшка у вас в приходе? Где отец Власий?
Вместо ответа две женщины синхронно перекрестились, скорбно поджав губы.
— Жаль…
Провожая взглядом племянника, у которого явно испортилось настроение, Татьяна Львовна почувствовала легкий укол вины. Ну ничего, сегодня на званом вечере у него еще будет возможность развеяться — тем более что общество соберется самое что ни на есть достойнейшее. Послушает пару романсов в исполнении милой Варечки Елагиной, немного пофлиртует, и сам не заметит, как начнет улыбаться. А то ведь с его вечной серьезностью да постоянными размышлениями и до мигрени недалеко.
Увы, надеждам помещицы Лыковой не суждено было сбыться. Нет, Александр был вполне приветлив и отменно вежлив, вот только его общение с прекрасным полом свелось к коротким приветствиям — остальное же время и внимание заняли почтеннейшие отцы семейств. Буквально оккупировавшие собой все пространство рядом с князем Агреневым. Пускай охотой всерьез увлекались лишь некоторые из них, но разбирались в этой забаве благородных людей (причем на вполне приличном уровне) все без исключения. Жить в своем поместье, и ни разу не побродить по полям и лугам с ружьецом? Пфе! Вы шутите, господа!.. Так вот — оружейной новинкой из Сестрорецка заинтересовались сразу и всерьез, вполне профессионально дискутируя на тему недостатков, и многочисленных достоинств Авто-пять. К первым относились высокая стоимость ружья (аж в триста рублей!), и способность автоматической перезарядки. Всем известно, охота торопливости не любит — выстрелил, перезарядился, изготовился… А если целей нет, так будь любезен, переломи ствол, да на плечо. Во избежание нечаянного отстрела своего же брата-охотника. Что ни говори, а некоторые правила не на пустом месте родились, будучи написаны и в самом деле — кровью. А как переломить пятизарядку? Что же касательно ее цены, так всего за полсотни можно приобрести вполне приличную курковку под дымный порох — отцы-деды "дымарем" пользовались, и мы уж как-нибудь.
Другая, и гораздо более многочисленная партия пренебрежительно отметала все эти смехотворные аргументы: во-первых, повесил на плечо дулом вниз, и ничего переламывать, или там разряжать не надо. Во-вторых, все страны переходят на новые пороха, а раз все — то и нам не грех. Ну а третье и вовсе смешно.
— Нет желания, так и не покупайте! Да-с. По мне так выгода вполне очевидна: с этими сменными насадками, новое ружье заменяет самое малое с дюжину обычных. Как бишь там они прозываются?
— Чоки, получоки, и чоки-"парадоксы" Акинфий Петрович. Но в продаже будут ружья и без насадок, по вполне приличной цене.
— Однако-с! А расскажите-ка нам, милейший Александр Яковлевич, чего еще интересного может найтись на вашей фабрике?
Короче говоря, этим вечером для девиц молодой помещик Агренев оказался недосягаем. Большая часть этим фактом не сильно-то и расстроилась (на одном князе клином свет не сошелся — присутствовали на вечере и другие, вполне себе перспективные мужчинки), а меньшая терпеливо выжидала удобного момента. Тоже, впрочем, не питая каких-то особых надежд — племянник Татьяны Львовны проявлял в отношениях с прекрасным полом просто-таки поразительное равнодушие к извечной игре всех мужчин и женщин. И это при том, что при желании собеседником он был просто великолепным — например в компании других помещиков, или же своей тетушки. Ну а самая незначительная часть присутствующих барышень, и вовсе была счастлива тем, что он не спешит ухаживать за ними — две юные (лет шестнадцати-семнадцати, не больше), дворянки краснели каждый раз, когда Александр задерживал на них свой мимолетный взгляд. Особенно их смущало выражение на лице титулованного аристократа: такое, как будто он силится вспомнить что-то крайне важное, значительное… Да вот печаль, никак не получается. К счастью молодых художниц, флирт его не занимал, не развлекал, и, по всей видимости, вообще не интересовал — стоило ему освободиться, как он тут же уселся за небольшой столик, уставленный чайными принадлежностями и розетками с разнообразнейшим вареньем. Увидев такой непорядок (без него уже два раза танцевали, а он чаи собирается гонять!) к племяннику тут же направилась хозяйка вечера — наставить непутевого на путь истинный, и выказать малую толику своего недовольства. Однако! Судьба в этот вечер явно была на стороне Александра. Не успела она пройти и половины пути, как к ней подскочила Пелагея. Почти незаметно шепнула что-то ей на ухо, вопросительно глянула, после короткой заминки получила какое-то указание и тихо исчезла — а вместе с ней и госпожа Лыкова вернулась на прежнее место.
Как оказалось, в Фельдъегерском корпусе умели при нужде ходить очень тихо — в этот раз не было ни чеканного шага, ни громыхания стальных подковок по паркету. Курьер просто подошел, и протянул князю узкий длинный конверт, украшенный двумя алыми сургучными печатями. Самым же удивительным для присутствующих (коих как-то незаметно становилось все больше и больше) было то, что князь и государственный курьер оказались вполне знакомы друг с другом:
— А, Ефграфий Иванович! Опять ты меня нашел — прямо и не спрятаться мне от тебя, не скрыться. Что-то срочное?
Фельдъегерь дождался, пока адресат привычно распишется на внешнем конверте, и ответил:
— Один крест, ваше сиятельство.
— Ну, раз так, то еще немного потерпит.
Послание легло рядом с блюдечком, притягивая к себе глаза, а давний знакомец выслушал короткую тихую фразу, в которой самые ближние смогли разобрать слова "передохнуть с дороги", "кухня" и даже что-то вроде "выпить за здоровье его величества", и спокойно ушел. Весь оставшийся вечер гости кружили вокруг сидящего за столиком князя, не решаясь спросить о письме, но безумно интересуясь его содержимым. Безумно! Ведь абы кому такие письма не посылают — это внимание с самого верха, от тех сияющих вершин, при одной мысли о которых дух захватывает! Единственной в имении, кто не показал интереса к посланию, была сама Татьяна Львовна: уж если с кем Александр и поделится новостями, так это с ней. Пока же она просто наслаждалась моментом, всей кожей впитывая тот буйный коктейль эмоций и чувств, что излучали гости вечера. Который явно удался! Да что там — об этом скромном мероприятии будут судачить как минимум полгода, а уж вспоминать в разговорах, и того более. Это ли не счастье, для скромной хозяйки Ивантеево?
